Последние годы перед революцией мы задыхались в лжи. Провокация сделалась устоем русской государственности старого режима. Атмосфера была насыщена предательством. Азефовщина, распутинщина, сухомлиновщина — все это отравляло жизнь народа и разлагало русское государство. В последние месяцы перед переворотом муть сделалась нестерпимой, нельзя было дышать, все стало двусмысленным. Образ старой власти двоился. Старый режим уже долгое время жил ложью. Он продолжал существовать по инерции, его поддерживала народная пассивность. Нравственное разложение достигло небывалых размеров. Среди деятелей старой власти последнего периода её существования трудно было встретить людей с ясным человеческим образом, такие люди составляли исключение и они недолго держались. В час кончины русского царизма его окружали Григорий Распутин, Сухомлиновы, Штюрмеры, Протопоповы, Воейковы, Манусевичи-Мануйловы и т. п. двоящиеся и двусмысленные образы. Старая русская монархия утонула в мути, во лжи, в предательстве и в провокации. Она не столько была свергнута, сколько сама разложилась и пала. Русская революция не столько была результатом накопления творческих сил, творческих порывов к новой жизни, сколько результатом накопления отрицательных состояний, процессов гниения старой жизни. Это облегчило торжество революции в первые дни и очень отягчило её в дальнейшем развитии. Силы разрушительные взяли верх над силами творческими. Болезнь оказалась слишком застарелой, последствия её перешли в новую Россию и действуют, как внутренний яд. Революция в достижениях элементарной политической свободы слишком запоздала, и именно потому в ней господствует социальный максимализм, который всегда есть результат неподготовленности масс, содержавшихся во тьме. Гроза разразилась, она была неотвратима и ниспослана Провидением. Но атмосфера не очистилась. Нам не дышится легче после революционной грозы, воздух не стал чистым и прозрачным, осталась муть, по-прежнему господствуют двусмысленные и двоящиеся образы, хотя и в новых облачениях, ложь по-прежнему царит в нашей общественной жизни, предательство и провокация не перевелись, хотя Сухомлинов и Штюрмер сидят в крепости. Старые люди, изолгавшиеся и потерявшие нравственный центр, являются в новых одеяниях и прикрываются новыми словами. По-прежнему нет любви к правде, нет признания самодовлеющей и абсолютной ценности правды, которой нельзя жертвовать ни для каких утилитарных и корыстных целей, партийных, классовых и личных.

Если бы в тот день, когда я поставил точку в рукописи, кто-нибудь сказал бы, что этот роман будет издан в Симферополе, мне пришлось бы парировать: «Умерьте свою фантазию, сударь!»

Теперь совершается чудо, перед которым превращение полуострова в остров — несложная работа. Чудеса, между тем, продолжаются.

Так странно нынче переплетаются фантазия и реальность. Я надеюсь, что мой роман не только увлечет крымчан своим довольно бурным сюжетом, но также поможет им в осмыслении истории своего края, как будто специально созданного Творцом для воплощения многонациональной гармонии.

Василий Аксенов
август 1991 года

Как это, что означает «быть украинцем»? Кто такие украинцы? Национальность? Биологический фактор? Каста? Лица с других планет? Нет. Это люди, которые сочувствуют, сопереживают украинскую культуру (sic!). Любой может стать украинцем, примеров тому не счесть. Не нужно учить какой-то язык, проводить какие-то ритуалы инициации, нужно просто прочитать и прочувствовать несколько книг. Но, поскольку сейчас вообще читают мало, то достаточно просто посмотреть несколько фильмов. Причём они совсем не современная пропаганда, снятая в Галичине, а старые добрые советские фильмы, прошедшие цензуру Кремля (ну ладно, один американский, но какой!). Дальше я приведу список этих фильмов с их кратким описанием.

Для затравки — на рисунке «Теорема 1909 года»: небоскреб как утопическое устройство по производству неограниченного количества новых территорий на одном участке метрополиса — из книги "Нью-Йорк вне себя".

Мы живем в замкнутом мире. Нынешний уровень развития технологий таков, что мир сейчас одновременно сцеплен — на больших расстояниях, и в то же время «расщеплен» — в пространстве. Зонирование сейчас настолько велико, что можно физически побывать в другом городе, но при этом его не увидеть «снаружи». Хотя и это не предел — вспомнить хотя бы голливудский фильм Суррогаты. Впрочем, фантастика не так далеко ушла от реальности, тут достаточно вспомнить людей с мизофобией.

Как технологии создают границы — история архитектуры, техники, и то, как это все повлияло на социологию.

Учёные выяснили, что у дельфинов тоже были предки. И эти предки освоили эхолокацию 28 миллионов лет назад. Кстати, кит бывает или зубатый, или усатый — одно из двух. Чей общий предок перешёл к обитанию в водах мирового океана примерно 50 миллионов лет назад. Как объясняют учёные, ранее палеонтологи сходились в мнении, что предки дельфинов и кашалотов научились видеть ушами далеко не сразу. Находка авторов статьи, которой они присвоили имя в честь известного палеонтолога, была погребена на дне Атлантики. Данный зубатый кит, несмотря на почтенный возраст, обладал полным комплектом инструментов. У него была жировая дыня и особые звуковые губы в носу. Его нижняя челюсть была приспособлена для считывания звука.

В рамках Дня специалиста РЭБ, учреждённого 3 мая, отмечаемого ежегодно 15 апреля и празднуемого сегодня.

Статья Б. М. Эйхенбаума „О. Генри и теория новеллы“ занимает важное место среди других работ русских формалистов, посвященных теории повествования и теории сюжета наряду с книгами В. Шкловского „О теории прозы“ (1925, 1929), В. Проппа „Морфология волшебной сказки“ (1928).

Интерес Эйхенбаума к О. Генри не случаен. Именно этот автор давал исследователю яркий образец прозы, лишенной „психологической мотивировки“ (развенчанию которой Эйхенбаум посвятил немало страниц) и построенной на „обнажении конструкции и пародийной игре с сюжетом“. В этом смысле О. Генри фигура столь же удобная для теоретиков ОПОЯЗа, как и Л. Стерн. Эйхенбаум даже с удовлетворением замечает: „точно Генри прошел сквозь „формальный метод“ в России и часто беседовал с Виктором Шкловским“.

Сохранены особенности правописания и пунктуации оригинала, дающие представление об орфографических нормах 1920-х гг („повидимому“, „авто-рецензия“, „комми-вояжер“ и др.).

Мне всегда было тяжело запоминать правила русского, а потом и других языков в универе, при этом правильнонаписание никогда не хромало. Но я технарь до мозга костей, поэтому нелогичные штуки приходилось держать в голове, вроде лингвистических:

Гнать, держать, смотреть и видеть,
Дышать, слышать, ненавидеть,
И обидеть, и терпеть, и зависеть, и вертеть.

Или вот: предлоги с Dativ в немецком: mit, nach, zu, von, bei, seit, aus, aussen, entgegen, gegenueber. Да, в этом порядке.

В точных науках тоже много нюансов, например, критерий Рейнольдса: ведро на мне. Или правило буравчика.

Так вот. Давайте делиться самыми интересными и полезными мнемониками, которые очень прочно засели в голове и помогают в жизни. М-м-м?

Крупнейшая японская биржа биткоинов Mt. Gox, на которой ещё недавно проходило более 80% сделок с виртуальной валютой, объявила о банкротстве. Mt. Gox и её клиенты потеряли 850 000 биткоинов, или почти 500 миллионов долларов. Долг Mt. Gox составляет 6.5 миллиарда иен (63.6 миллиона долларов).

И тут же в Калифорнии журнал Newsweek нашёл неуловимого и загадочного основателя криптовалюты Bitcoin, 64-летнего японца Сатоси Накамото, мастерски скрывавшегося под псевдонимом Сатоси Накамото. Он оказался настоящим хакером старой школы, и по сей день увлекающимся тем, с чего начиналось в 60-е хакерское движение — радиоуправляемыми моделями железных дорог.

Трю-хакер столь же кудряв, как Мавроди, но существенно умнее.

Ещё один классический признак трю-хакера старой школы, описанный ещё Джоном Варли в повести Press «Enter» в 1984 году — его стиль программирования:

На то, что Сатоси Накамото создал Bitcoin в одиночку, указывает несколько факторов, в том числе специфический стиль программирования с использованием обратной польской нотации и наличие ошибок. Гэвину Андресену с коллегами пришлось переписать примерно 70% кода: «Там не было хороших интерфейсов, — говорит Андресен, — весь код был как один большой комок шерсти. Он был невероятно плотным и хорошо написанным на низком уровне, но когда функции сочетались, иногда выходило довольно неряшливо».

    С Хлебниковым меня познакомил Давид Бурлюк в начале 1912 года в Москве на каком-то диспуте или на выставке. Хлебников быстро сунул мне руку. Бурлюка в это время отозвали, мы остались вдвоем. Я мельком оглядел Хлебникова.
    Тогда ему было 27 лет. Поражали: высокий рост, манера сутулиться, большой лоб, взъерошенные волосы. Одет был просто — в темно-серый пиджак.
    Я еще не знал, как начать разговор, а Хлебников уже забросал меня мудреными фразами, пришиб широкой ученостью, говоря о влиянии монгольской, китайской, индийской и японской поэзии на русскую.
    — Проходит японская линия, — распространялся он. — Поэзия ее не имеет созвучий, но певуча... Арабский корень имеет созвучия...
    Я не перебивал. Что тут отвечать? Так и не нашелся. А он беспощадно швырялся народами.
    — Вот академик, — думал я, подавленный его эрудицией. Не помню уж, что я бормотал, как поддерживал разговор.

    В одну из следующих встреч в неряшливой и студенчески-голой комнате Хлебникова я вытащил из коленкоровой тетрадки (зампортфеля) два листка — наброски, строк 40–50, своей первой поэмы «Игра в аду». Скромно показал ему. Вдруг, к моему удивлению, Велимир уселся и принялся приписывать к моим строчкам сверху, снизу и вокруг — собственные. Это было характерной чертой Хлебникова: он творчески вспыхивал от малейшей искры. Показал мне испещренные его бисерным почерком странички. Вместе прочли, поспорили, еще поправили. Так неожиданно и непроизвольно мы стали соавторами.

А. Кручёных — Фактура слова. Декларация. (Книга 120-ая). Москва — 1923 год [факсимиле, PDF]

табун шагов
чугун слонов
какалые отливы небосклона

Наш бог—бег!