28½-литровый двигатель оживили после вековой упячки.

Телефон можно будет зарядить с помощью ходьбы.

Из нашей постоянной рубрики «Их нравы». Как празднуют Новый год трудящиеся капиталистических стран.

ТАСС уполномочен заявить: во Франции в новогоднюю ночь хулиганы сожгли более 900 автомобилей. Полиция и жандармерия в ходе борьбы с беспорядками задержали 308 человек.

Год назад в новогоднюю ночь во Франции были сожжены 1067 автомашин. Тогда сотрудники правоохранительных органов задержали более 320 хулиганов.

Таким образом, можно отметить тенденцию к уверенному снижению новогодних настроений рядовых французов. Что не может не беспокоить.

Дни старого Дёрти (2001—2007)

А чего у нас везде вот этот дурацкий формат глянцевых журналов каких-то? Заголовки и картинки кругом. Я даже сейчас специально потрогал экран, он тоже какой-то наощупь мелованный становится.

Кажется, я с этим сначала пытался тихо бороться, но потом и сам втянулся.

Давайте устроим дни непослушания и будем писать на главную всё, что раньше прятали на Стену, в Скрытое, в Зоопарки. Да вообще всё что хотите. И желательно без заголовков и картинок. Как древние люди, сейчас уже, по всей видимости, вымершие.

развлекательные сайты порядком надоели [×]

Всем, всем счастья, любви, мира и здоровья! С праздником дорогие рыси.

Все три были не её!

Кто любит чёрно-белые фотографии? Прошу сюда : онлайн-выставка победителей 9-го международного конкурса «Black & White Spider Awards-2014».

Замок в Осаке

Лучшие замки и храмы Японии

После окончания «Восстаний прямодушных» (икко-икки, 1488–1582) — монахов-воинов буддийской секты Дзёдо-синсю против оголтелого феодального самурайства, в 1585–98 годах, когда со всеми прямодушными было покончено, на месте их святилища Исияма Хонган-дзи в устье реки Ёдо, давшего начало городу Осака, сожжённого в августе 1580 после пятилетней осады, победивший Тоётоми Хидэёси выстроил типовой панельный пятиэтажный замок для своей торжествующей военщины.

Замок был построен по образцу замка Адзути, который за десять лет до этого воздвиг для себя ещё один известный милитарист той поры Ода Нобунага. Хидэёси завязал на Осаку важнейшие торговые пути разобщённой многолетними междоусобицами Японии. Во время его правления прилегающая к замку территория стала средоточием всей хозяйственной жизни страны — в неё свозились колбасы и сыры со всей многострадальной Японии.

Замок площадью в один квадратный километр возносится на вершине каменной насыпи, предназначенной для защиты от нападений воинов-меченосцев. В её основание заложены громадные валуны, наиболее крупные из которых достигают шести метров в высоту и четырнадцати метров в ширину. Замок имеет пять этажей; ещё три подземных уровня уходят в глубь насыпи. На строительстве было одновременно занято от 20 до 30 тысяч человек.

В 1614 году, во время войны Хидэёри (сына Хидэёси) с ещё одним знатным феодалом того времени Токугавой Иэясу, замок выдержал осаду двухсоттысячного войска. К сожалению, вчистую подожравшего вокруг все запасы сыров и колбас. Токугава не смог взять крепость, но ему удалось засыпать окружавшие её рвы — ключевой элемент фортификационной системы Осаки. В следующем году Хидэёри предпринял попытку восстановить внешний ров и наполнить его водой. Разъярённый Токугава послал в Осаку отряд своих воинов, которые захватили замок и доели последнее.

В 1620 году Токугава повелел отстроить и расширить замок в Осаке. В 1665 году ударившая в главную башню молния привела к разрушительному пожару. В последующие годы замок был восстановлен, однако вновь сгорел в 1868 году, во время драматических событий Реставрации Мэйдзи.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона отмечает, что к началу XX века от замка остались одни развалины, а сохранившиеся помещения были обращены в казарму. Главная башня (тэнсюкаку) поднялась из руин и приобрела современный облик только в 1931 году, когда местные власти провели её капитальную реконструкцию с использованием железобетона.

В конце Второй мировой войны постройки замка пострадали от американских авианалётов, но были восстановлены как только бомбёжки прекратились, в 1995–97 годах. В настоящее время объект открыт для посещения туристов; интерьеры главной башни — современные. С замковым садом соседствует стадион, на котором выступают бродячие карлики, бородатые женщины и дрессировщики съедобных слизней.

В московских парках растут деревянные павильоны — хотелось бы сказать «как грибы после дождя», но, скорее — «как хризантемы перед заморозками». Политическая ситуация становится все менее прозрачной, а павильоны строятся наоборот — на основе конкурсов.

Сразу два конкурса провел АРХИWOOD совместно с «Бюро 17» и Институтом книги. Первый — на проект трансформера «Гоголь-модуль», второй — на проект книжного кафе-клуба. Об их результатах, а также о смысле «павильонного времени» размышляет куратор обоих конкурсов Николай Малинин.

«Человек, — писал Платон в седьмой книге своих «Законов», — это какая-то выдуманная игрушка Бога, и по существу это стало наилучшим его назначением».

Афинянин. Этому-то и надо следовать; каждый мужчина и каждая женщина пусть проводят свою жизнь, играя в прекраснейшие игры, хотя это и противоречит тому, что теперь принято.

Клиний. В каком смысле?

Афинянин. Теперь думают, что серьезные заботы должны существовать ради игр. Так что же, наконец, правильно? Надо жить играя.

Всякий ритуал — это игра в порядок. Его нерушимость держится на необязательности. Он лишен смысла, но полон значения. Участвуя в новогодней литургии, мы помогаем свершиться космическим переменам даже тогда, когда в них не верим.

Мир непознаваем, пути неисповедимы, будущего еще нет, но есть Новый год, и нас греет уверенность, что, где бы он нас ни застал, мы встретим его бокалом и закусим, чем Бог послал. Желательно — икрой. В Америке это серьезно.

Однажды, устав от родного и дикого обычая начинать новогодний пир в полночь, я устроил легкий изящный ужин, который должен был завершить — а не открыть — бокал «Клико». С последним ударом часов, однако, в двери ввалился старый приятель из Москвы и, как Дед Мороз, хлопнул на стол килограммовую шайбу икры. Смахнув со стола утиный паштет, анжуйские груши и британский сыр «Стилтон», я достал чистые тарелки, непочатую водку, и праздник закончился.

Сегодня, когда русская икра попала под экологический запрет, в Америке ее можно купить лишь на Брайтоне, из-под полы и фальшивую. Настоящую один мой московский знакомый пытался привезти в Нью-Йорк в грелке. Уложив ее в сухой лед, он всем объяснял, что везет живую почку для пересадки умирающему родственнику. В самолете стюардессы рыдали, пилот торопился, но у таможенников — каменные сердца, особенно у того бигля, который вынюхивает запретное съестное. Икру отобрали и выбросили, даже не попробовав.

Беда в том, что я-то еще помню. Белужью — серую, почти без соли, с нежным ореховым привкусом, драгоценную, как женьшень, которую надо есть из хрустальной икорницы перламутровой ложечкой, не отвлекаясь на хлеб и — даже — водку, кроме разве что одноименной «Белуги». И блестящую, как мазут в луже, паюсную, которую надо щедро мазать на горячий калач, чтобы смело вгрызться в бутерброд после немелкой стопки. И свежую стерляжью, домашнего засола, и бесценную золотую осетра-альбиноса, которая достается лишь монархам и браконьерам. И молодую зеленую из Аральского моря. И ту стандартную, которая жила в синих банках моего детства и, похоже, исчезала вместе с ним.