Как и большинство диких кошек, рыси — одиночные животные. Случаи, когда эти звери создают постоянные пары или живут группами, единичны. Поэтому уникальную рысью семью, сложившуюся в нашем зоопарке можно назвать удивительным исключением из правил. Сейчас в вольере в «Кошачьем ряду» живет шесть рысей — девятилетние самец и самка, а также их подросшие котята, появившиеся на свет в прошлом году. До недавнего времени этот уникальный рысий «прайд» был еще больше: в него входили детеныши, рожденные в 2017 году, однако все они уже благополучно разъехались по другим зоопаркам. Между членами необычной семьи рысей царит полное понимание: кошки заботятся друг о друге, много времени проводят, вылизывая и умывая своих сородичей или устраивая забавные игры. Причем взрослые особи нередко присоединяются к молодняку и с настоящим азартом бегают наперегонки, играют со специальными предметами, которые сотрудники зоопарка приносят в рамках программы по обогащению среды обитания. Приходите любоваться на наших удивительных рысей!

Это интервью, которое, как нам кажется, уместно публиковать рядом с беседой с Анри Волохонским, состоялось в Париже осенью 2003 г.

Поезд Москва–Петербург, 2001 год. Об эмиграции, страдании, пьянстве, жизненной мешанине и Будде.

«Больше всего в жизни я люблю возможность и реальность слушания и разговора», —
признавался Александр Пятигорский, выдающийся философ, востоковед, филолог и писатель.

Фильм режиссера Улдиса Тиронса дает возможность присоединиться к этому разговору.

В первой части Александр Моисеевич рассказывает о самых памятных событиях своей биографии. О том как праздновал 15-летие в 1944 году «на Вагонке», на самом крупном танковом заводе в мире и о том, что случилось с гениальными мальчиками, его соседями по московскому переулку, о том как уезжал в эмиграцию в 1973, о прощании с друзьями, когда они думали, что все кончено, и о своем неприятии фрейдистских концепций личности и о постоянной работе над своим собственным мышлением, которое тем не менее остается для него полностью неясным.

— Ришельё моё...
— Какое Ришельё твоё, пёс!...

Ни времени ни пространства
Лишь скорбная воля
Да терпеливая вера звериная
В то, что сменят нас однажды
Новые ангелы
Свежие бесы
Ещё большие карлики великаны
В то, что весна постучится в наши двери
В то, что победа встанет на пороге
В то, что наши возмутительные боги
Вдруг возьмут да и заглянут
К нам на огонёк.

весна 1994

Ещё одно наше старое напомнило. Может ввести ненадолго наши автозамены?

В Риме воспитан я был, и мне довелось научиться,
Сколько наделал вреда ахейцам Ахилл, рассердившись.
Дали развития мне еще больше благие Афины, —
Так что способен я стал отличать от кривого прямое,

Истину-правду искать среди рощ Академа-героя.
Но оторвали от мест меня милых годины лихие:
К брани хотя и негодный, гражданской войною и смутой
Был вовлечен я в борьбу непосильную с Августа дланью.
Вскоре от службы военной свободу мне дали Филиппы:

Крылья подрезаны, дух приуныл; ни отцовского дома
Нет, ни земли, — вот тогда, побуждаемый бедностью дерзкой,
Начал стихи я писать. Но когда я имею достаток
Полный, какие могли б исцелить меня зелия, если б
Лучшим не счел я дремать, чем стихов продолжать сочиненье?

Годы бегут, и у нас одно за другим похищают:
Отняли шутки, румянец, пирушки, любви шаловливость;
Вырвать теперь и стихи уж хотят: так что же мне делать?
Люди одно ведь и то же не все уважают и любят:
Одами тешишься ты, другого же радуют ямбы,

Речи Биона иных, с его едкою, черною солью.
Трое гостей у меня все расходятся, вижу, во вкусах,
Разные нёба у них, и разного требует каждый.
Что же мне дать? Что не дать? Просит тот, чего ты не желаешь;
То, что ты ищешь, обоим другим противно и горько.

Кроме того, неужели, по-твоему, можно поэмы
В Риме писать среди стольких тревог и таких затруднений?
Тот поручиться зовет, тот выслушать стихотворенье,
Бросив дела все; больной тот лежит на холме Квиринальском
Тот на краю Авентина; — а нужно проведать обоих!