Бюрократия самая опасная и самая стойкая часть общества. Она может, буквально, лишить человека жизни, не убивая его. Она может лишить человека власти, средств к существованию, даже идентичности, как принято сейчас говорить. Но все же и они тоже люди. И чтобы им жилось лучше, в средневековой Италии придумали такой стол для работы с документами. Ну, что-то навроде рабочего стола бюрократа. Да, так и назову пост — рабочий стол бюрократа!
Внезапно столь трагическое окончание видео — как чего-то, что было, и осталось лишь отдельными воспоминаниями, мёртвыми кадрами.
А кто испанский воспринимает сразу, на слух — так и изначально.
Впрочем, это свойство времени. В котором мы застываем как диковинные древние звери в янтаре.
Где тот год, в котором меня вдруг, средь зелёных деревьев, столь реальных, живых вокруг, внезапно посетил этот образ? Он тоже далеко позади. И лишь прочность янтаря вокруг всех нас всё крепнет, входит в свою уж силу, в свою логику, противоположную нам. Некогда жившим тут, чувствовавшим, любившим. Радовавшимся всему вокруг.
Но ожидание, но это медленное и неуклонное приближение безумия, это мгновенное чувство чего-то огромного, падающего в пропасть, эта невыносимая боль терзаемой мысли... Мое сердце онемело, оно умерло, и нет ему новой жизни, но мысль — еще живая, еще борющаяся, когда-то сильная, как Самсон, а теперь беззащитная и слабая, как дитя, — мне жаль ее, мою бедную мысль. Минутами я перестаю выносить пытку этих железных обручей, сдавливающих мозг; мне хочется неудержимо выбежать на улицу, на площадь, где народ, и крикнуть: — Сейчас прекратите войну, или... Но какое «или»? Разве есть слова, которые могли бы вернуть их к разуму, слова, на которые не нашлось бы других таких же громких и лживых слов? Или стать перед ними на колени и заплакать? Но ведь сотни тысяч слезами оглашают мир, а разве это хоть что-нибудь дает? Или на их глазах убить себя? Убить! Тысячи умирают ежедневно — и разве это хоть что-нибудь дает? И когда я так чувствую свое бессилие, мною овладевает бешенство — бешенство войны, которую я ненавижу...
Первая часть акустической программы, московской группы Х..Забей, клуб «Mezzo Forte» 8 апреля 2011 г.
Александр Михеев — соло гитара, Андрей Панкратов — бас, Маша Логофет — скрипка, Бигимот — стихи, Карабас — пение, гитара.
Какие, однако, знатные инструменталисты-симфонисты. А что в 80-х, 90-х, что в 00-х даже и не сказать было, что нечто большее чем сплав Басё и Баркова из них получится.
Как говорили в пору моей молодости: пусть тут полежит.
МАМА НЕ ГОВОРИ ГРОМКО ОТ ЭТОГО ЗАСЫХАЮТ ДЕРЕВЬЯ. Одна из проблем, которую нельзя решить высокоточными ракетами, — миллиарды недорослей, недоучек, недоразвитков. Примитивные народы умели воспитывать своих мальчиков и девочек. Простая культура целиком влезала в одну голову, и в каждой голове были необходимые элементы этики и религии, а не только техническая информация. Культура была духовным и нравственным целым. Естественным примером этой цельности оставались отец с матерью. Сейчас они банкроты. Тинейджер, овладевший компьютером, считает себя намного умнее деда, пишущего авторучкой. Мир изменился, каждые пять лет он другой, и все старое сбрасывается с корабля современности. Растут миллиарды людей, для которых святыни, открывшиеся малограмотным пастухам, не стоят ломаного гроша. Полчища Смердяковых, грядущие гунны, тучей скопились над миром. И они в любой день готовы пойти за Бен Ладеном или Баркашовым. Записку Иконникова гунны не прочли (а если б и прочли — что им Иконников? Что им князь Мышкин?). Судьбу Другого они на себя не возьмут… Одно из бедствий современности — глобальная пошлость, извергаемая в эфир. Возникает иллюзия, что глобализм и пошлость — синонимы. И глобализм уже поэтому вызывает яростное сопротивление. Не только этническое. Не только конфессиональное... Одна из особенностей великих культурных миров — способность к историческому повороту, переходу от расширения вовне к внутреннему росту, от захваченности центробежными процессами к созерцанию духовного центра и покаянию за отрыв от него…. Лидерами станут страны, которые лучше других сумеют создать новый стиль жизни, включить паузу созерцания в череду дел, избавиться от лихорадки деятельности, от «блуда труда, который у нас в крови» (Мандельштам). Пионерами могут быть и большие и маленькие страны, сильные и слабые. Мы не знаем, кто вырвется вперед. Но начинать должны все. Решающей становится не экономика, а педагогика, начиная с детского сада. Дети схватывают начатки нового быстрее взрослых. Я вспоминаю слова девочки четырех лет: «Мама, не говори громко, от этого засыхают деревья»…. С самого раннего детства можно воспитывать понимание радости, которую дает созерцание. И это подготовит людей к переоценке ценностей, к переходу от инерции неограниченного расширения техногенного мира к цивилизации созерцания, духовного роста и равновесия с природой. Если мы будем просто звать людей ограничить свои потребности, ничего не выйдет, кроме раздора. Петр кивнет на Ивана, Европа на Америку, Азия на Европу. Поворот может дать только открытие ценности созерцания, паузы созерцания в делах, в диалогах и дискуссиях, в развитии мысли… Школа не может отвлечься от сегодняшнего дня, не может не готовить программистов, юристов, менеджеров. Но сегодняшний день скоротечен, и течение несет его к смерти. Слово «кала» на санскрите — омоним: и время, и смерть. Культура, не нашедшая опоры в вечном, падет под напором перемен. Школы могут и должны учить паузе созерцания: через искусство, через литературу. Со временем — используя телевидение, если оно повернется к величайшей проблеме века. ™ Григорий Соломонович Померанц (13 марта 1918, Вильно, Литва — 16 февраля 2013, Москва, Россия)
Я люблю её. Если б я только мог оказаться там чтобы спасти её. Чтоб она, а не я, жила все эти долгие годы после. Все даже не заметили, что потеряла вселенная тогда. Будто всё и как прежде. Как и в самом деле.
![[ uploaded image ]](/up/20-09/12-9695-379.jpg)
