Всё началось с Платонова, который якобы
работал дворником. И с тех пор мне так часто попадались случайно отдельные места из мемуаров Константина Георгиевича: то в виде фрагмента, где он библиофилов пугал, то где он последнему из Рюриковичей письменно обязуется плодами из сада фруктового не пользоваться, то где он с «Дикой собакой» Фраерманом пьянствует, то «Наедине с осенью» в букинистическом нашёл, то ещё что — что наконец я созрел прочесть эту его главную книгу целиком.
И очень был обрадован. Встретил на редкость умного, тонкого собеседника, ясно видящего поэтику мира, магию его хрупкой преходящести — дар, которым тут наделены лишь единицы.
«Повесть о жизни» состоит из нескольких книг:
«Далекие годы» (1945–1946), [
MP3 ]
«Беспокойная юность» (1954), [
MP3 ]
«Начало неведомого века» (1956), [
MP3 ]
«Время больших ожиданий» (1958), [
MP3 ]
«Бросок на юг» (1959–1960), [
MP3 ]
«Книга скитаний» (1963). [
MP3 ]
[
TXT ]
Весьма рекомендую аудиокнигу. Превосходный голос советского диктора Юрия Рудника. Правда, развлекающего подчас неожиданными ударениями в самых обычных при том словах, вроде: Ха'рбин, ша'тры, о'соки, фо'льги, и т. д.
Начало цикла представляет особую историческую ценность. У нас ведь при большевиках мало кто смел столь подробно вспоминать золотую пору умирания царского режима, и особо Первую Мировую, признававшуюся классово чуждой, Империалистической. Мы ведь её больше по комедиографу Гашеку знаем.
Скажем, если вы некогда искали это особое у Ивана Шмелёва в «Лете Господнем» — к своему удивлению, вы найдёте у
советского классика Паустовского куда больше.
Паустовский — мастер пейзажной лирики и случайной романтики людских судеб. Он был знаком практически со всеми интересными людьми своей эпохи. И оставил и о них тоже воспоминания. То есть, это тот автор, по которому вы можете выстраивать системное представление о всём ценном, что было в нашей стране век назад. Такой своего рода
психопомп для нас, Вергилий в ту страшную и героическую эпоху, время надежд.
Он краток, динамичен, у него нет лишних слов и абзацев, затянутостей. Он выбрал мемуаристику, как свой жанр, обладая тем знанием, что жизнь бывает порой удивительнее любых выдумок. Он скромен, неизменно предпочитает промолчать, практикует даосский категорический отказ от деяний, даже когда красные его тащат на расстрел в том московском эпизоде, о котором спел его коллега по санитарным поездам Вертинский в «То, что я должен сказать»; и очень любит людей. Вопреки всему, что они по недомыслию творят с собою и теми, кто рядом.