Невежество Холмса — Галилей и Коперник посрамлены — чердак полный рухляди

Невежество Холмса было так же поразительно, как и его знания. О современной литературе, политике и философии он почти не имел представления. Мне случилось упомянуть имя Томаса Карлейля, и Холмс наивно спросил, кто он такой и чем знаменит. Но когда оказалось, что он ровно ничего не знает ни о теории Коперника, ни о строении солнечной системы, я просто опешил от изумления. Чтобы цивилизованный человек, живущий в девятнадцатом веке, не знал, что Земля вертится вокруг Солнца, — этому я просто не мог поверить!

— Вы, кажется, удивлены, — улыбнулся он, глядя на мое растерянное лицо. — Спасибо, что вы меня просветили, но теперь я постараюсь как можно скорее все это забыть.

— Забыть?!

— Видите ли, — сказал он, — мне представляется, что человеческий мозг похож на маленький пустой чердак, который вы можете обставить, как хотите. Дурак натащит туда всякой рухляди, какая попадется под руку, и полезные, нужные вещи уже некуда будет всунуть, или в лучшем случае до них среди всей этой завали и не докопаешься. А человек толковый тщательно отбирает то, что он поместит в свой мозговой чердак. Он возьмет лишь инструменты, которые понадобятся ему для работы, но зато их будет множество, и все он разложит в образцовом порядке. Напрасно люди думают, что у этой маленькой комнатки эластичные стены и их можно растягивать сколько угодно. Уверяю вас, придет время, когда, приобретая новое, вы будете забывать что-то из прежнего. Поэтому страшно важно, чтобы ненужные сведения не вытесняли собой нужных.

— Да, но не знать о солнечной системе!.. — воскликнул я.

— На кой чёрт она мне? — перебил он нетерпеливо. — Ну хорошо, пусть, как вы говорите, мы вращаемся вокруг Солнца. А если бы я узнал, что мы вращаемся вокруг Луны, много бы это помогло мне или моей работе?

Решил вдруг выяснить истинный источник поговорки, что ещё в 90-х, до всякого особого развитого интернета было принято приписывать не то Конфуцию, не то Лао Цзы, при том что ничего такого у обоих вроде не встречал:

по то ли Конфуцию, то ли Маймониду, то ли дочке Вильяма нашего Теккерея

И только всё больше запуталось. Среди прочего, говорят, индейцы Навахо. И, понятно, Мао Цзэдун, куда ж без него, великого кормчего, главного специалиста по кормам, кормлению, корморанам хищным, что как раз они китайцы применяют для рыбалки предприимчиво и небезрезультативно, самой рыбалке, рыболовной отрасли и рыбной промышленности (поплавки и грузила оптом, поставки вагонами от пятидесяти тонн, живой мотыль, тамада, услуги). Кстати, где Грета Тунберг? Почему она молчит, что китайцы съедают всю рыбу, что только осмеливается подплывать из своего Мирового океана к их берегам? Где международный протест и выступления в ООН?

Give a man a fish, and you feed him for a day.
Teach a man to fish, and you feed him for a lifetime.


Заодно перевёл сайт на поиск Яндекса с поиска Google — это был не временный их сбой тогда, что мы заметили: Гугл уже год где-то толком перестал искать нормально (то есть, находить) страницы нашего сайта, которые явно были когда-то, и вот в Яндексе тут же находятся.

Всё, похоже настало время прощаться с Гуглом, и как с более эффективной поисковой системой. Видно, у них наступила фаза деградации и распада, того общего жизненного цикла тут.

Вы не поверите, но факт про льва не подтвердился! Кому верить, скажите? Верить кому?
     Написал аравийский Elsh 02 сентября '19

— Контрразведчик должен знать всегда, как никто другой, что верить
в наше время нельзя никому, порой даже самому себе... Мне — можно.
(Мюллер, 9 серия)

Цитаты из фильма «Семнадцать мгновений весны».

Второй закон Вейнберга: если бы строители строили здания так же, как программисты пишут программы, первый залетевший дятел разрушил бы цивилизацию. (Законы Мерфи)

Программировать — значит понимать. (Кристин Нюгард)

Если отладка — процесс удаления ошибок, то программирование должно быть процессом их внесения. (Эдсгер Дийкстра)

Программирование — это искусство. Совершенство достигается тогда, когда программа, выполняющая свою функцию, занимает всего несколько строк; когда одна программа может делать то, чего не может делать другая; когда одни программы могут проникать в другие; когда программа может манипулировать с файлами такими способами, которые раньше считались невозможными. Совершенные программы, отдельные приёмы программирования, удачные алгоритмы могут быть предметом коллекционирования и почитания. (Стивен Леви)

Программирование сегодня — это гонка, в которой соревнуются разработчики, стремящиеся построить большие и обладающие защитой от дурака программы, и вселенная, порождающая всё больших и качественных дураков. На данный момент вселенная побеждает. (Рич Кук)

Программирование — это как секс. Одна ошибка — и вам придётся поддерживать его всю оставшуюся жизнь. (Майкл Синц)

Программы должны быть написаны так, чтобы их могли читать люди, и только иногда так, чтобы их могли выполнять машины. (Абельсон и Сассман)

Программирование — это одна большая логическая игра, которая никогда не надоедает.

Что для одного ошибка, для другого исходные данные.

В каждой программе есть хотя бы одна ошибка.

В работающей программе количество ошибок чётное.

Любой ваш код, который вы не видели шесть или более месяцев, выглядит так, будто его писал кто-то другой. (Закон программирования Иглсона)

Общая производительность программистов равна квадратному корню из их количества.

Программы как соборы: сначала их создают, потом молятся. (Сэм Редвайн)

Тестированием можно доказать наличие ошибок, но не их отсутствие. (Эдсгер Дийкстра)

Сэй-Сёнагон — Записки у изголовья (X–XI вв.)

Госпожа кошка, служившая при дворе, была удостоена шапки чиновников пятого ранга, и её почтительно титуловали госпожой мёбу. Она была прелестна, и государыня велела особенно её беречь.

Однажды, когда госпожа мёбу разлеглась на веранде, приставленная к ней мамка по имени Ума-но мёбу прикрикнула на нее:

— Ах ты негодница! Сейчас же домой! Но кошка продолжала дремать на солнышке.

Мамка решила её припугнуть:

— Окинамаро, где ты? Укуси мёбу-но омото! Глупый пёс набросился на кошку, а она в смертельном страхе кинулась в покои императора. Государь в это время находился в зале утренней трапезы. Он был немало удивлён и спрятал кошку у себя за пазухой.

Повар Юрайда, только что пожалевший Балоуна, потерял всякое к нему сочувствие, так как Балоун быстро подкрался к плите, вытащил из кармана целую краюху хлеба и попытался макнуть ее в соус, в котором на большом противне лежала груда жареной свинины.

Юрайда так сильно ударил его по руке, что краюха упала в соус, подобно тому как пловец прыгает с мостков в реку.

И, не давая Балоуну вытащить этот лакомый кусок из противня, Юрайда схватил и выбросил обжору за дверь.

Удрученный Балоун уже в окно увидел, как Юрайда вилкой достал его краюху, которая вся пропиталась соусом так, что стала совершенно коричневой, прибавил к ней срезанный с самого верха жаркого кусок мяса и подал все это Швейку со словами:

— Ешьте, мой скромный друг!

Гоголь — Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем (1834)

...что, может, происходило оттого, что за столом было чрезвычайно много разных наливок...

Я скажу матушке, она пришлет вам настойки, которою потрите только поясницу и спину, и все пройдет.

...наконец возвращается домой или заходит выпить рюмку водки к соседу Ивану Никифоровичу, или к судье, или к городничему.

Потом выпил я водки персиковой, настоянной на золототысячник. Была и шафранная; но шафранной, как вы сами знаете, я не употребляю. Оно, видите, очень хорошо: наперед, как говорят, раззадорить аппетит, а потом уже завершить...

Лежа, он долго оглядывал коморы, двор, сараи, кур, бегавших по двору, и думал про себя: «Господи боже мой, какой я хозяин! Чего у меня нет? Птицы, строение, амбары, всякая прихоть, водка перегонная настоянная; в саду груши, сливы; в огороде мак, капуста, горох... Чего ж еще нет у меня?.. Хотел бы я знать, чего нет у меня?»

Иван Иванович выпил рюмку и закусил пирогом с сметаною.

— Слушайте, Иван Никифорович. Я вам дам, кроме свиньи, еще два мешка овса, ведь овса вы не сеяли...

    Эта живость, эта совершенная извращенность мальчика начала сказываться на восьмом году его жизни; тип рыцаря причудливых впечатлений, искателя и чудотворца, т. е. человека, взявшего из бесчисленного разнообразия ролей жизни самую опасную и трогательную — роль провидения, намечался в Грэе еще тогда, когда, приставив к стене стул, чтобы достать картину, изображавшую распятие, он вынул гвозди из окровавленных рук Христа, т. е. попросту замазал их голубой краской, похищенной у маляра. В таком виде он находил картину более сносной. Увлеченный своеобразным занятием, он начал уже замазывать и ноги распятого, но был застигнут отцом. Старик снял мальчика со стула за уши и спросил: — Зачем ты испортил картину?
    — Я не испортил.
    — Это работа знаменитого художника.
    — Мне все равно, — сказал Грэй. — Я не могу допустить, чтобы при мне торчали из рук гвозди и текла кровь. Я этого не хочу.
    В ответе сына Лионель Грэй, скрыв под усами улыбку, узнал себя и не наложил наказания.
    Грэй неутомимо изучал замок, делая поразительные открытия. Так, на чердаке он нашел стальной рыцарский хлам, книги, переплетенные в железо и кожу, истлевшие одежды и полчища голубей. В погребе, где хранилось вино, он получил интересные сведения относительно лафита, мадеры, хереса. Здесь, в мутном свете остроконечных окон, придавленных косыми треугольниками каменных сводов, стояли маленькие и большие бочки; самая большая, в форме плоского круга, занимала всю поперечную стену погреба, столетний темный дуб бочки лоснился как отшлифованный. Среди бочонков стояли в плетеных корзинках пузатые бутыли зеленого и синего стекла. На камнях и на земляном полу росли серые грибы с тонкими ножками: везде — плесень, мох, сырость, кислый, удушливый запах. Огромная паутина золотилась в дальнем углу, когда, под вечер, солнце высматривало ее последним лучом. В одном месте было зарыто две бочки лучшего Аликанте, какое существовало во время Кромвеля, и погребщик, указывая Грэю на пустой угол, не упускал случая повторить историю знаменитой могилы, в которой лежал мертвец, более живой, чем стая фокстерьеров. Начиная рассказ, рассказчик не забывал попробовать, действует ли кран большой бочки, и отходил от него, видимо, с облегченным сердцем, так как невольные слезы чересчур крепкой радости блестели в его повеселевших глазах.
    — Ну вот что, — говорил Польдишок Грэю, усаживаясь на пустой ящик и набивая острый нос табаком, — видишь ты это место? Там лежит такое вино, за которое не один пьяница дал бы согласие вырезать себе язык, если бы ему позволили хватить небольшой стаканчик. В каждой бочке сто литров вещества, взрывающего душу и превращающего тело в неподвижное тесто. Его цвет темнее вишни, и оно не потечет из бутылки. Оно густо, как хорошие сливки. Оно заключено в бочки черного дерева, крепкого, как железо. На них двойные обручи красной меди. На обручах латинская надпись: «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю». Эта надпись толковалась так пространно и разноречиво, что твой прадедушка, высокородный Симеон Грэй, построил дачу, назвал ее «Рай», и думал таким образом согласить загадочное изречение с действительностью путем невинного остроумия. Но что ты думаешь? Он умер, как только начали сбивать обручи, от разрыва сердца, — так волновался лакомый старичок. С тех пор бочку эту не трогают. Возникло убеждение, что драгоценное вино принесет несчастье. В самом деле, такой загадки не задавал египетский сфинкс. Правда, он спросил одного мудреца: — «Съем ли я тебя, как съедаю всех? Скажи правду, останешься жив», но и то, по зрелом размышлении...
    — Кажется, опять каплет из крана, — перебивал сам себя Польдишок, косвенными шагами устремляясь в угол, где, укрепив кран, возвращался с открытым, светлым лицом. — Да. Хорошо рассудив, а главное, не торопясь, мудрец мог бы сказать сфинксу: «Пойдем, братец, выпьем, и ты забудешь об этих глупостях». «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю!» Как понять? Выпьет, когда умрет, что ли? Странно. Следовательно, он святой, следовательно, он не пьет ни вина, ни простой водки. Допустим, что «рай» означает счастье. Но раз так поставлен вопрос, всякое счастье утратит половину своих блестящих перышек, когда счастливец искренно спросит себя: рай ли оно? Вот то-то и штука. Чтобы с легким сердцем напиться из такой бочки и смеяться, мой мальчик, хорошо смеяться, нужно одной ногой стоять на земле, другой — на небе. Есть еще третье предположение: что когда-нибудь Грэй допьется до блаженно-райского состояния и дерзко опустошит бочечку. Но это, мальчик, было бы не исполнение предсказания, а трактирный дебош.
    Убедившись еще раз в исправном состоянии крана большой бочки, Польдишок сосредоточенно и мрачно заканчивал: — Эти бочки привез в 1793 году твой предок, Джон Грэй, из Лиссабона, на корабле «Бигль»; за вино было уплачено две тысячи золотых пиастров. Надпись на бочках сделана оружейным мастером Вениамином Эльяном из Пондишери. Бочки погружены в грунт на шесть футов и засыпаны золой из виноградных стеблей. Этого вина никто не пил, не пробовал и не будет пробовать.
    — Я выпью его, — сказал однажды Грэй, топнув ногой.
    — Вот храбрый молодой человек! — заметил Польдишок. — Ты выпьешь его в раю?
    — Конечно. Вот рай!.. Он у меня, видишь? — Грэй тихо засмеялся, раскрыв свою маленькую руку. Нежная, но твердых очертаний ладонь озарилась солнцем, и мальчик сжал пальцы в кулак. — Вот он, здесь!.. То тут, то опять нет...
    Говоря это, он то раскрывал, то сжимал руку и наконец, довольный своей шуткой, выбежал, опередив Польдишока, по мрачной лестнице в коридор нижнего этажа.

«Буржуазия очень любит романы с благополучными концами, так как они успокаивают ея мысли, что можно и капитал наживать, и невинность соблюдать, быть зверем и в то же время счастливым». — Чехов

Третьим моим правилом было всегда стремиться побеждать скорее себя, чем судьбу (fortune), изменять свои желания, а не порядок мира и вообще привыкнуть к мысли, что в полной нашей власти находятся только наши мысли и что после того, как мы сделали все возможное с окружающими нас предметами, то, что нам не удалось, следует рассматривать как нечто абсолютно невозможное.

Рене Декарт — Рассуждение о методе (1637)

Делай что должно, и будь что будет.

Та эзопова лягушка конечно не согласится, и будет права. Очень умны египетские лягушки. Но на каждую такую приходится по две тысячи умерших от стресса, который они сами же себе организовали.

Это я вам как такая как раз лягушка, со знанием предмета. Давно снова и снова всякий раз задумываюсь о том, что в этом огромном и, в основном, дурном хаосе мы щепки в мутном потоке пресловутой всякой фигни (привет Кинчеву и Пятигорскому), и пора бы уж и поумнеть, перестать брать на себя вину за всё, что вокруг другие делают не так, эту христианскую ответственность за весь мир.

«Так мы и пытаемся плыть вперёд, борясь с течением, а оно всё сносит и сносит наши судёнышки обратно в прошлое».