lynx logo
lynx slogan #00110
Привет! Сегодня у вас особенно незнакомое лицо.
Чтобы исправить это, попробуйте .

А ещё у нас сейчас открыта .




секретный шифр д-ра Тьюринга, O.B.E:

включите эту картинку чтобы увидеть проверочный код

close

Эрнест Хемингуэй




   

№8804
7736 просмотров
30 августа '17
среда
6 лет 213 дней назад



Александр Грин — Алые паруса (1916–1922)

    Эта живость, эта совершенная извращенность мальчика начала сказываться на восьмом году его жизни; тип рыцаря причудливых впечатлений, искателя и чудотворца, т. е. человека, взявшего из бесчисленного разнообразия ролей жизни самую опасную и трогательную — роль провидения, намечался в Грэе еще тогда, когда, приставив к стене стул, чтобы достать картину, изображавшую распятие, он вынул гвозди из окровавленных рук Христа, т. е. попросту замазал их голубой краской, похищенной у маляра. В таком виде он находил картину более сносной. Увлеченный своеобразным занятием, он начал уже замазывать и ноги распятого, но был застигнут отцом. Старик снял мальчика со стула за уши и спросил: — Зачем ты испортил картину?
    — Я не испортил.
    — Это работа знаменитого художника.
    — Мне все равно, — сказал Грэй. — Я не могу допустить, чтобы при мне торчали из рук гвозди и текла кровь. Я этого не хочу.
    В ответе сына Лионель Грэй, скрыв под усами улыбку, узнал себя и не наложил наказания.
    Грэй неутомимо изучал замок, делая поразительные открытия. Так, на чердаке он нашел стальной рыцарский хлам, книги, переплетенные в железо и кожу, истлевшие одежды и полчища голубей. В погребе, где хранилось вино, он получил интересные сведения относительно лафита, мадеры, хереса. Здесь, в мутном свете остроконечных окон, придавленных косыми треугольниками каменных сводов, стояли маленькие и большие бочки; самая большая, в форме плоского круга, занимала всю поперечную стену погреба, столетний темный дуб бочки лоснился как отшлифованный. Среди бочонков стояли в плетеных корзинках пузатые бутыли зеленого и синего стекла. На камнях и на земляном полу росли серые грибы с тонкими ножками: везде — плесень, мох, сырость, кислый, удушливый запах. Огромная паутина золотилась в дальнем углу, когда, под вечер, солнце высматривало ее последним лучом. В одном месте было зарыто две бочки лучшего Аликанте, какое существовало во время Кромвеля, и погребщик, указывая Грэю на пустой угол, не упускал случая повторить историю знаменитой могилы, в которой лежал мертвец, более живой, чем стая фокстерьеров. Начиная рассказ, рассказчик не забывал попробовать, действует ли кран большой бочки, и отходил от него, видимо, с облегченным сердцем, так как невольные слезы чересчур крепкой радости блестели в его повеселевших глазах.
    — Ну вот что, — говорил Польдишок Грэю, усаживаясь на пустой ящик и набивая острый нос табаком, — видишь ты это место? Там лежит такое вино, за которое не один пьяница дал бы согласие вырезать себе язык, если бы ему позволили хватить небольшой стаканчик. В каждой бочке сто литров вещества, взрывающего душу и превращающего тело в неподвижное тесто. Его цвет темнее вишни, и оно не потечет из бутылки. Оно густо, как хорошие сливки. Оно заключено в бочки черного дерева, крепкого, как железо. На них двойные обручи красной меди. На обручах латинская надпись: «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю». Эта надпись толковалась так пространно и разноречиво, что твой прадедушка, высокородный Симеон Грэй, построил дачу, назвал ее «Рай», и думал таким образом согласить загадочное изречение с действительностью путем невинного остроумия. Но что ты думаешь? Он умер, как только начали сбивать обручи, от разрыва сердца, — так волновался лакомый старичок. С тех пор бочку эту не трогают. Возникло убеждение, что драгоценное вино принесет несчастье. В самом деле, такой загадки не задавал египетский сфинкс. Правда, он спросил одного мудреца: — «Съем ли я тебя, как съедаю всех? Скажи правду, останешься жив», но и то, по зрелом размышлении...
    — Кажется, опять каплет из крана, — перебивал сам себя Польдишок, косвенными шагами устремляясь в угол, где, укрепив кран, возвращался с открытым, светлым лицом. — Да. Хорошо рассудив, а главное, не торопясь, мудрец мог бы сказать сфинксу: «Пойдем, братец, выпьем, и ты забудешь об этих глупостях». «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю!» Как понять? Выпьет, когда умрет, что ли? Странно. Следовательно, он святой, следовательно, он не пьет ни вина, ни простой водки. Допустим, что «рай» означает счастье. Но раз так поставлен вопрос, всякое счастье утратит половину своих блестящих перышек, когда счастливец искренно спросит себя: рай ли оно? Вот то-то и штука. Чтобы с легким сердцем напиться из такой бочки и смеяться, мой мальчик, хорошо смеяться, нужно одной ногой стоять на земле, другой — на небе. Есть еще третье предположение: что когда-нибудь Грэй допьется до блаженно-райского состояния и дерзко опустошит бочечку. Но это, мальчик, было бы не исполнение предсказания, а трактирный дебош.
    Убедившись еще раз в исправном состоянии крана большой бочки, Польдишок сосредоточенно и мрачно заканчивал: — Эти бочки привез в 1793 году твой предок, Джон Грэй, из Лиссабона, на корабле «Бигль»; за вино было уплачено две тысячи золотых пиастров. Надпись на бочках сделана оружейным мастером Вениамином Эльяном из Пондишери. Бочки погружены в грунт на шесть футов и засыпаны золой из виноградных стеблей. Этого вина никто не пил, не пробовал и не будет пробовать.
    — Я выпью его, — сказал однажды Грэй, топнув ногой.
    — Вот храбрый молодой человек! — заметил Польдишок. — Ты выпьешь его в раю?
    — Конечно. Вот рай!.. Он у меня, видишь? — Грэй тихо засмеялся, раскрыв свою маленькую руку. Нежная, но твердых очертаний ладонь озарилась солнцем, и мальчик сжал пальцы в кулак. — Вот он, здесь!.. То тут, то опять нет...
    Говоря это, он то раскрывал, то сжимал руку и наконец, довольный своей шуткой, выбежал, опередив Польдишока, по мрачной лестнице в коридор нижнего этажа.
  Написал Густав Гусак  
24



Понятна теперь та, прямо-таки религиозная почтительность к нему Паустовского? Несколько неуклюже (но, впрочем, всё равно понятно для тех, кто способен понимать за пределами смертного всеобщего, суеты всей этой) выраженная через описания его страданий и невзгод — там, потом уж, на краю могилы. Как к мученику, высшему поэту, идущему на свой крест при полном равнодушии мира, и оцепенении своих немногих бессильных пророков.


Фееричнейшая феерия, достойная кисти Миядзаки, куда более позднего, но столь идентичного, и, верно, даже не подозревающего о прежнем этом своём буддийском перерождении — написанная, заметьте, в страшнейшие годы страны. Когда дети десятками тысяч умирали от голода и болезней, когда все убивали всех просто так. Впрочем, даже у высшего в своём благородстве Паустовского, несравнимого в этом — если будете внимательны, вы увидите прямые свидетельства всего.


У деда моего был многотомник Грина, и я тогда, лет в 7-12, жадно читал всё это, и всякий раз разочаровывался в скудости сюжетов и размытости, излишней лиричности. Неуклюжих попытках — как это мне тогда уверенно казалось, человечьему котёнку наших уверенных свободных 80-х прогрессорских™ — ухватить за хвост нашу вот пушистую мечту, и не думающую ныне скрываться от кого-то.

Как же я был отчаянно счастлив тогда в своём том кратковременном гарантированном очаровании тем нашим кратким мифом.

Детёнышам всё лишь бы фантастику поостросюжетней... Теперь лишь могу открыть всё богатство поэтики, глубину мистика.

Говорил когда-то тут: наш учитель истории (бывший при том тайным, сокрытым от всех, в лучших традициях дзэна, стихийным философом) как-то сказал нашему классу: «Это вы пока, мелочь забавная, стремитесь в книгах к динамике; мы же, выросшие, умудрённые, ценим в них вовсе иное, как вам это ни покажется сейчас пока немыслимо странным — стиль». Я это тогда сразу схватил, запомнил, остальные — не уверен.

Надо б перечесть, пока не поздно стало совсем.
Вот будьте почтенными свидетелями сами смотрите, что делает всего-то неплохое советское шампанское трёхлетней выдержки с людьми? Заметьте, при том они даже ещё сравнительно не путают клавиши.

Что же должно совершать то столетнее вино из легенд погибших ради нашего будущего счастья поэтов?

Странно, что в детстве, когда вовсе никак недоступно было знание сие — уж вполне понимал его высшую славную суть. Ну, если гуру, явный мыслитель недостижимый мне, ученику младших классов советской средней школы, в своих изысках, свидетельствует (и я же уж чувствую — искренне вполне с его стороны, честно, без малейших попыток напудрить мозг трудящихся, как эти все потом Толстые и прочие) — стало быть, надлежит теперь как-то пытаться выстраивать мой новый, будущий мир уже и в соответствии с ним; как это пока ни сложно и немыслимо... А потом вдруг раз, и всё. Точка сборки внезапно вдруг перемещается, раз и навсегда в правильную сторону. И времени больше не будет.

тип рыцаря причудливых впечатлений, искателя и чудотворца,
человека, взявшего из бесчисленного разнообразия ролей жизни
самую опасную и трогательную.


Иди. Да будет мир пушистой твоей голове.
Racoon › Меж двумя глотками ароматической водки и размышлениями о песнях каторжников.

Глядя на их трагические, нелепые судьбы, начинаешь особо отчаянно верить, что вся эта жизнь наша нескладная, случайная, несуразная, стохастическая — не более чем вступление, пролог к нашей уж постоянной, окончательной жизни. Где творцы, подобные ему, смогут жить в соответствии со своим высшим виденьем мира. Где не будет больше этого примата хаотического, никчёмного во всём.
   


















Рыси — новое сообщество