Прочитал недавно это творение, и решил поделиться с общественность.
Нет, правда, из всей серии «альтернативы» которую я успел перечитать наполовину книжка показалась какой то отдельной, местами даже адекватно воспринимаемой. Признаюсь, чтобы вчитаться, нужно пересилить пару-тройку страниц в начале и дальше станет дико интересно.


FB2
DOC
RTF
TXT
HTML


В комментариях напишите, читали ли Вы что нибудь из «альтернативки» АСТ, и что порадовало больше всего ?

«Мост короля Людовика Святого» Торнтона Уайлдера эта не та литература, которая меня обычно привлекает. Но прослушивая курс по теории веротяности и рандому, слишком часто я стала слышать остылки к ней. Учитывая, что это вполне художественный роман, не теория струн, я решила прочесть и не пожалела. Прочла практически за ночь, потом день ходила и думала, теперь ваша очередь не спать, но вам лучше — впереди выходные.

Роман — лауреат Пулитцеровской премии 1928 года, и из всех прочитаных мною других лауреатов этот самый запоминающийся. Ну разве что еще «Сговор остолопов», но «Мост» мне понравился больше, гораздо больше. Он о поиске своих ошибок в чужих ошибках, о поиске предназначения и да, о теории вероятности. Прочтите, роман того стоит.

Михаил Кузмин

С детства помните сочельник,
Этот детский день из дней?
Пахнет смолкой свежий ельник
Из незапертых сеней.
Все звонят из лавок люди,
Нянька ходит часто вниз,
А на кухне в плоском блюде
Разварной миндальный рис.
Солнце яблоком сгорает
За узором льдистых лап.
Мама вещи прибирает
Да скрипит заветный шкап.
В зале все необычайно,
Не пускают никого,
Ах, условленная тайна!
Все — известно, все ново!
Тянет новая матроска,
Морщит в плечиках она.
В двери светлая полоска
Так заманчиво видна!
В парафиновом сияньи
Скоро ль распахнется дверь?
Это сладость ожиданья
Не прошла еще теперь.
Позабыты все заботы,
Ссоры, крики, слезы, лень.
Завтра, может, снова счеты,
А сейчас — прощеный день.
Свечи с треском светят, ярки,
От орехов желтый свет.
Загадаешь все подарки,
А загаданных и нет.
Ждал я пестрой карусели,
А достался мне гусар,
Ждал я пушки две недели -
Вышел дедка, мил и стар.
Только Оля угадала
(Подглядела ли, во сне ль
Увидала), но желала
И достала колыбель.
Все довольны, старый, малый,
Поцелуи, радость, смех.
И дрожит на ленте алой
Позолоченный орех.
Не ушли минуты эти,
Только спрятаны в комод.
Люди все бывают дети
Хоть однажды в долгий год.
Незаслуженного дара
Ждем у запертых дверей:
Неизвестного гусара
И зеленых егерей.
Иглы мелкой ели колки,
Сумрак голубой глубок,
Прилетит ли к нашей елке
Белокрылый голубок?
Не видна еще ребенку
Разукрашенная ель,
Только луч желто и тонко
Пробивается сквозь щель.
Боже, Боже, на дороге
Был смиренный Твой вертеп,
Знал Ты скорбные тревоги
И узнал слезовый хлеб.
Но ведет святая дрема
Ворожейных королей.
Кто лишен семьи и дома,
Божья Мама, пожалей!

1917

Литература, кроме того, что она выражает скрытые и явные желания автора, является ещё и коллективной попыткой понять, в какое такое вещество мы вляпались, родившись.

Трудночитаемый роман Кэндзабуро Оэ в большей степени роман-понимание, чем роман изображение.

Не знаю, как насчёт трудночитаемости, я с первых же строк втянулся так, что за кошкой убрать (и об этом у Кэндзабуро Оэ тоже есть) не решался отойти, чтобы не пропустить ни слова в очередном предложении.

Максимально чёткий, ясный текст без единого лишнего слова. Как это обычно у японцев. Рисующий не красками, как это у европейцев, но светом и магическими состояниями. Неспроста вся культура выстроена на дзэн-буддизме. Как этого катастрофически не хватает в европейской традиции.

Прежде чем читать, надлежит знать, что это всё не хитроумная выдумка автора чтобы надавить всем этим трагизмом на тонкие струны души читателя, спекулировать на модной тогда теме опасности ядерной энергетики (и свойственной для японцев национальной травме, не зажившей и по сей день).

Кэндзабуро Оэ пишет о своей боли, о трагедии всей своей жизни, о своём сыне Хикари. И о своём мужестве и воле. Прикрывая веером будто бы яркой выдумки ещё более ослепительную истину и впрямь нанесённой ему смертельной раны.

В июле 1963 года в семье Кэндзабуро и Юкари Оэ родился сын Хикари с серьёзным повреждением головного мозга. Ребёнка подвергли первой из серии операций, необходимых для сохранения ему жизни. Позднее у Оэ родились два здоровых ребёнка: дочь Нацумико и сын Сакурао.

В августе того же года Оэ посетил Хиросиму и начал собирать информацию для эссе об атомной трагедии Хиросимы: первые заметки, которые впоследствии составили «Хиросимские записки», были опубликованы в октябре следующего года в журнале «Сэкай». Из других событий 1964 года следует выделить прекращение членства в «Ассоциации японско-китайского культурного обмена» в знак протеста против проведённого КНР первого ядерного испытания и получение премии издательства «Синтёся» за переломный в творчестве Оэ роман «Личный опыт». [...]

В 1990-е наметился новый поворот в тематике произведений. К тому времени Хикари, реализовав себя как композитор, таким образом обрёл голос, который ему в течение нескольких десятилетий Оэ пытался дать через собственную литературу.

Вот вам ваш Мураками за два года до того бейсбольного матча. Это не авторский стиль даже — это национальная культура, коллективное видение, надличностная эстетика.

Слёзы мои катились крокодилловы когда я читал книжку Гэллико про Томаса, который на самом деле оказался Томасиной, до того было грустно. Переназначить род животного автору пришлось потому, что суетным букашкам занятыми своими $важными%$ делами нипочём не различить где кот, а где кошка. «Томасину» я подобрал в тамбуре электрички, когда съёбывал от контролёров, обложки не было. Интернета тоже не было, c DOS я только ещё начинал знакомится на 386-й.

В те времена к нам в магазин бытовой техники на Ярцевской, что в Филях, упрямо — прижавши механизацию ушей, что твои спойлеры-спидбрейки — вошла кошъ. Да так упрямо, что пришлось оставить. Раза с третьего, примерно. Кота назвали Сименс. Вскоре выяснилось что будем звать её Симой, ибо дама. Скинулись на корм и зачислили в штат как талисман&оберег.

Потом грянул кризис 98-го и нам стало резко не до кошек — проезд от Химок до ст. м. «Молодёжной» стоил 200 так и не понятых никем рублей, которых иногда не было. Зачастую, я ночевал на работе, и раз простудившись и задыхаясь от кашля, проснувшись обнаружил сидящее на груди громкоурчащее хвостатое — оно шевелило усами-вибриссами у моего лица, наивно собираясь меня излечить. Ещё Сима ужасно ревновала меня к моей Галке, и прижавши уши однажды пыталась изорвать её колготки в клочки.

От нашего магазина сейчас остались рожки да ножки, недавно был в тех краях — новый сервер в Сетуни, пешками шёл, в кедах. В здании где мы жили дружною семейкой, дрались и влюблялись, сейчас какой-то ужасный «Мир Эпиляции» что ли, не знаю, или геморрой там лечат за многие деньги. Охрана меня вытолкала в зашей — может одет был не так, а может от меня котиками пахло. На самом деле, лень было бахилы надевать, просто так меня не выгнать Да и лучше бы вообще не заходил, так мне грустно стало — хоть пей!

Не возвращайся в те места, где ты был счастлив, %рысь%. Никогда.

К чему написал про овощирожь и это всё? Дык оторванная обложка сегодня нашлась! Клею столярным клеем сейчас, ем пирожок и пью чай с портвейном. Всем доброго вечера или дня, ибо рысеареал велик, у кого то может и утро!

Эл Дженнингс — знаменитый налётчик, главарь банды, грабившей американские поезда, юрист, политик и звезда вестернов, прославившийся даже больше всех ярких подвигов своей жизни тем, что написал повесть о том, как сидел в тюрьме с О. Генри.

Алонсо «Эл» Дженнингс (род. 1863 в штате Вирджиния) — человек с самой яркой биографией в американском духе.

Начал карьеру, как адвокат. После убийства его братьев Эда Дженнингса и Джона Дженнингса и ранения в результате перестрелки с конкурирующими адвокатами, Дженнингс стал самым известным грабителем поездов в США. Дженнингс был приговорен к пожизненному заключению, однако, благодаря усилиям его брата Иоанна, этот срок был сокращен до пяти лет. Отсидел в тюрьме вместе с американским писателем О. Генри ставшим его лучшим другом. Он был освобожден о в 1902 году и получил президентское помилование в 1907 году. Дженнингс переехал в Оклахома-Сити в 1911 году и стал активным политиком. В 1912 году он выиграл номинацию Демократической партии на прокурора в округе Оклахомы , но проиграл на всеобщих выборах. В 1914 году кандидатура на должность губернатора Оклахомы. Дженнингс всегда открыто говорил о своем прошлом и набирал голоса за свою честность. Среди шести демократических кандидатов, он занял третье место за Джеймсом Б. Робертсоном и Роберт Л. Уильямсом.

Уйдя в отставку Дженнингс переехал в Калифорнию и работал в киноиндустрии создания вестернов. Он стал звездой немого кино и много выступал в фильмах в качестве актера и технического консультанта.

Биографический фильм о нем был сделан в 1951 году, "Аль Дженнингс Оклахома», с Dan Duryea в главной роли. Он умер в Тарзане, Калифорния, 26 декабря 1961 года.

На русском языке Эл Дженнигс упоминается в биографической книге «Тот, кто называл себя О. Генри»

За последние сто лет мир стал куда скучнее.

Один из самых ярких фрагментов книги Эла Дженнингса «С О. Генри на дне» — реальная история, ставшая рассказом «Обращение Джимми Валентайна».

Бродский читает «Письма римскому другу». Навеяно.

Роман Джулии Оцуки «Будда на чердаке». Покуда не сам роман но только анонс, а у меня уже заранее слёзы, (хотя ниразу не читал «Птичек певчих», или чего ещё) . А так же, желание поскорей дотянуться до моей флибусты, рысь:



«Пароход с японскими невестами прибывает в Америку. Здесь их ждут мужья и новая жизнь, здесь, чтобы стать своими, им придётся от многого отказаться и многое в себе изменить. И возможно, все их жертвы будут напрасны, потому что совсем скоро начнётся война, которая сделает японцев и американцев врагами»

Почти все мы, пересекающие океан на этом пароходе, были девственницами. У всех были чёрные длинные волосы и плоские широкие ступни. Все были невысокого роста. Некоторые в детстве не ели ничего, кроме риса, и поэтому ноги у них были кривоваты. Другим едва исполнилось четырнадцать, и они ещё не вышли из отрочества. Иные прежде жили в городах и одевались по-городскому. Но по большей части мы были деревенские жительницы и на корабле ходили в старых кимоно, которые носили дома. Кое-кто из нас прежде жил в горах и видел море разве что на картинках. А дочери рыбаков вдоволь насмотрелись на море. У кого-то оно забрало отца, брата или жениха. Чей-то возлюбленный в одно несчастное утро прыгнул в воду и уплыл прочь. Теперь время отдаться на волю волн настало и для нас.

Первое, что мы сделали, оказавшись на пароходе, — показали друг другу фотографии своих мужей. Мы сделали это, прежде чем решили, кто из попутчиц нам нравится, а кто нет, прежде чем сообщили друг другу, на каком острове жили и что заставило нас отправиться в путь, даже прежде чем постарались запомнить имена друг друга. На всех без исключения фотографиях красовались молодые темноглазые мужчины с тёмными глазами, густыми волосами и безупречно гладкой кожей. У них были волевые подбородки. Гордо посаженные головы. Прямые крепкие носы. Они были похожи на наших пропавших братьев и отцов, только лучше одеты: на них были серые сюртуки или европейские костюмы-тройки. Некоторые стояли на ухоженных зелёных лужайках рядом с уютными деревянными коттеджами, обнесёнными белой изгородью. Другие непринуждённо облокачивались на капот «форда» последней модели. Лишь немногих запечатлел фотограф в студии, где они сидели на неудобных стульях с жёсткими высокими спинками, чинно сложив руки на коленях и смело глядя прямо в объектив, словно бросая вызов всему миру. Все без исключения мужья обещали встретить нас в Сан-Франциско, куда и должен был прибыть наш пароход.

Понравятся ли они нам? Сумеем ли мы полюбить их? Вот вопросы, которые волновали нас сильнее всего. Как мы узнаем их по фотографии, впервые увидев в порту?

Мы спали в трюме, в третьем классе, где было темно и грязно. Кроватями служили узкие металлические полки, закреплённые одна над другой, матрасы, тонкие и жесткие, были все в пятнах, оставленных людьми, которые путешествовали на этом пароходе до нас. Подушки были набиты соломой. Пол, влажный и скользкий, был усыпан крошками. Свет проникал сквозь один-единственный иллюминатор, и по вечерам, когда в трюме сгущалась тьма, воздух наполнялся тревожным шёпотом.

«Интересно, будет ли больно, когда это произойдёт в первый раз?»

А ваши любимые стихи Саши Черного?

ВСЕРОССИЙСКОЕ ГОРЕ

(Всем добрым знакомым с отчаянием посвящаю)

Итак — начинается утро.
Чужой, как река Брахмапутра,
В двенадцать влетает знакомый.
«Вы дома?» К несчастью, я дома.
В кармане послав ему фигу,
Бросаю немецкую книгу
И слушаю, вял и суров,
Набор из ненужных мне слов.
Вчера он торчал на концерте —
Ему не терпелось до смерти
Обрушить на нервы мои
Дешевые чувства свои.

Обрушил! Ах, в два пополудни
Мозги мои были как студни...
Но, дверь запирая за ним
И жаждой работы томим,
Услышал я новый звонок:
Пришел первокурсник-щенок.
Несчастный влюбился в кого-то...
С багровым лицом идиота
Кричал он о «ней», о богине,
А я ее толстой гусыней
В душе называл беспощадно...
Не слушал! С улыбкою стадной
Кивал головою сердечно
И мямлил: «Конечно, конечно».

В четыре ушел он... В четыре!
Как тигр я шагал по квартире,
В пять ожил и, вытерев пот,
За прерванный сел перевод.
Звонок... С добродушием ведьмы
Встречаю поэта в передней
Сегодня собрат именинник
И просит дать взаймы полтинник.
«С восторгом!» Но он... остается!
В столовую томно плетется,
Извлек из-за пазухи кипу
И с хрипом, и сипом, и скрипом
Читает, читает, читает...
А бес меня в сердце толкает:
Ударь его лампою в ухо!
Всади кочергу ему в брюхо!

Квартира? Танцкласс ли? Харчевня?
Прилезла рябая девица:
Нечаянно «Месяц в деревне»
Прочла и пришла «поделиться»...
Зачем она замуж не вышла?
Зачем (под лопатки ей дышло!)
Ко мне направляясь, сначала
Она под трамвай не попала?
Звонок... Шаромыжник бродячий,
Случайный знакомый по даче,
Разделся, подсел к фортепьяно
И лупит. Не правда ли, странно?
Какие-то люди звонили.
Какие-то люди входили.
Боясь, что кого-нибудь плюхну,
Я бегал тихонько на кухню
И плакал за вьюшкою грязной
Над жизнью своей безобразной.

Хочу поделиться небольшим текстом, который входит в сборник фантастических рассказов «Вирус бессмертия», 1992 г (на Флибусте).

СВИДЕТЕЛЬСТВО О СМЕРТИ

Фамилия, имя — Крамм Кларисса.
Дата — 9 июля 1950 г.
Место жительства — Принстон Армз Апартамент Чикаго, графство Кук, Иллинойс.
Дата рождения — 20.11.1902.
Дата смерти — 4.7.1950.
Диагноз — смерть от несчастного случая.
Время смерти — 16.27.
Семейное положение — не замужем.
Пол — женский.
Расовая принадлежность — белая.
Лечащий врач — д-р Р.Дж.Бэкон.
Непосредственная причина смерти — отравление птомеином (см. приложенный протокол вскрытия).

Подпись: Карл Стаббс,
Коронёр графства.

«Чикаго Трибюн» за 5.7.1950:

"ОПЯТЬ ОТРАВЛЕНИЕ:

Ежегодный пикник Женской Антиникотиновой Лиги, состоявшийся вчера, закончился трагически: смертью одного человека и госпитализацией еще одиннадцати. Как говорят, причиной отравления явилось несвежее мясо. Сразу же после ленча с мисс Клариссой Крамм, жительницей нашего города, случились конвульсии. На пути в больницу она скончалась. На протяжении длительного времени мисс Крамм принимала активное участие в общественных мероприятиях и стояла во главе многих религиозных и гражданских реформистских движений. Родственники покойной (два брата и сестра) также проживают в Чикаго. Сообщается, что похороны состоятся в четверг после полудня. Приглашаются все, кто знал покойную."
Продолжение в комментариях.