Михаил КузминС детства помните сочельник,
Этот детский день из дней?
Пахнет смолкой свежий ельник
Из незапертых сеней.
Все звонят из лавок люди,
Нянька ходит часто вниз,
А на кухне в плоском блюде
Разварной миндальный рис.
Солнце яблоком сгорает
За узором льдистых лап.
Мама вещи прибирает
Да скрипит заветный шкап.
В зале все необычайно,
Не пускают никого,
Ах, условленная тайна!
Все — известно, все ново!
Тянет новая матроска,
Морщит в плечиках она.
В двери светлая полоска
Так заманчиво видна!
В парафиновом сияньи
Скоро ль распахнется дверь?
Это сладость ожиданья
Не прошла еще теперь.
Позабыты все заботы,
Ссоры, крики, слезы, лень.
Завтра, может, снова счеты,
А сейчас — прощеный день.
Свечи с треском светят, ярки,
От орехов желтый свет.
Загадаешь все подарки,
А загаданных и нет.
Ждал я пестрой карусели,
А достался мне гусар,
Ждал я пушки две недели -
Вышел дедка, мил и стар.
Только Оля угадала
(Подглядела ли, во сне ль
Увидала), но желала
И достала колыбель.
Все довольны, старый, малый,
Поцелуи, радость, смех.
И дрожит на ленте алой
Позолоченный орех.
Не ушли минуты эти,
Только спрятаны в комод.
Люди все бывают дети
Хоть однажды в долгий год.
Незаслуженного дара
Ждем у запертых дверей:
Неизвестного гусара
И зеленых егерей.
Иглы мелкой ели колки,
Сумрак голубой глубок,
Прилетит ли к нашей елке
Белокрылый голубок?
Не видна еще ребенку
Разукрашенная ель,
Только луч желто и тонко
Пробивается сквозь щель.
Боже, Боже, на дороге
Был смиренный Твой вертеп,
Знал Ты скорбные тревоги
И узнал слезовый хлеб.
Но ведет святая дрема
Ворожейных королей.
Кто лишен семьи и дома,
Божья Мама, пожалей!
1917
И всё это очень напоминает более позднее «Лето Господне» Ивана Шмелёва.
В советское время был создан крепкий миф о дореволюционном царстве мрака и порабощения. Всё было сложнее. Было много плохого, но не больше, чем потом. Но было много того, чудесного и неповторимого, что потом было вовсе утрачено. И забыто. Думаю, сейчас не более чем один человек на десять или даже сто тысяч знает об этом.
Мне несколько лет назад запало в душу одно место из интервью Фёдорова, где он говорит вещь, которая в общем может быть легко не замечена вовсе. Важно понимать, что та утрата — она окончательна. Наш прежний мир раскололся и очень важные его фрагменты, вероятно, лучшие, утеряны навсегда.
Леонид Фёдоров (интервью, «Дом Культуры» 04 октября 2009)
И то был лишь первый из двух таких расколов России в XX веке: 17-й и 91-й. Не считая Русско-японской, Первой мировой, и Великой Отечественной. Злая ирония состоит в том, что страшнейшие из войн так не уничтожают Россию, как сама она себя изнутри разрывает всякий раз в клочья безвозвратно.
Кстати, у Гершензона есть работа «Афинская полития Аристотеля и жизнеописания Плутарха».