lynx logo
lynx slogan #00109
Привет! Сегодня у вас особенно незнакомое лицо.
Чтобы исправить это, попробуйте .

А ещё у нас сейчас открыта .




секретный шифр д-ра Тьюринга, O.B.E:

включите эту картинку чтобы увидеть проверочный код

close

рысь




   

№9532
5519 просмотров
23 февраля '20
воскресенье
4 года 36 дней назад



Аркадий Аверченко. Дружеское письмо Ленину

Здравствуй, голубчик! Ну, как поживаешь? Всё ли у тебя в полном здоровьи?
Кстати, ты, захлопотавшись около государственных дел, вероятно, забыл меня?..
А я тебя помню.
Я тот самый твой коллега по журналистике Аверченко, который, если ты помнишь, топтался внизу, около дома Кшесинской, в то время, как ты стоял на балконе и кричал во всё горло:
— Надо додушить буржуазию! Грабь награбленное!
Я тот самый Аверченко, на которого, помнишь, жаловался Луначарский, что я, дескать, в своём «Сатириконе» издеваюсь и смеюсь над вами.
Ты тогда же приказал Урицкому закрыть навсегда мой журнал, а меня доставить на Гороховую.
Прости, голубчик, что я за два дня до этой предполагаемой доставки на Гороховую — уехал из Петербурга, даже не простившись с тобой. Захлопотался.
Ты тогда же отдал приказ задержать меня на ст. Зерново, но я совсем забыл тебе сказать перед отъездом, что поеду через Унечу.
Не ожидал ты этого?
Кстати, спасибо тебе. На Унече твои коммунисты приняли меня замечательно. Правда, комендант Унечи — знаменитая курсистка товарищ Хайкина сначала хотела меня расстрелять.
— За что? — спросил я.
— За то, что вы в своих фельетонах так ругали большевиков.
Я ударил себя в грудь и вскричал обиженно:
— А вы читали мои самые последние фельетоны?
— Нет, не читала.
— Вот то-то и оно! Так нечего и говорить
А что «нечего и говорить», я, признаться, и сам не знаю, потому что в последних фельетонах — ты прости, голубчик, за резкость — просто писал, что большевики — жулики, убийцы и маровихеры...
Очевидно, тов. Хайкина не поняла меня, а я её не разубеждал.
Ну вот, братец ты мой, — так я и жил.
Выезжая из Унечи, я потребовал себе конвой, потому что надо было переезжать нейтральную зону, но это была самая странная нейтральная зона, которую мне только приходилось видеть в жизни. потому что по одну сторону нейтральной зоны грабили только большевики, по другую только немцы, а в нейтральной зоне грабили и большевики, и немцы, и украинцы, и все вообще, кому не лень.
Бог её знает, почему она называлась нейтральной, эта зона.
Большое тебе спасибо, голубчик Володя, за конвой — если эту твою Хайкину ещё не убили, награди её орденом Красного Знамени за мой счёт...
Много, много, дружище Вольдемар, за эти два года воды утекло... Я на тебя не сержусь, но ты гонял меня по всей России, как солёного зайца: из Киева в Харьков, из Харькова — в Ростов, потом Екатеринодар, Новороссийск, Севастополь, Мелитополь, опять... Севастополь.
Это письмо я пишу тебе из Константинополя, куда прибыл по своим личным делам.
Впрочем, что же это я о себе, да о себе... Поговорим и о тебе...
Ты за это время сделался большим человеком... Эка куда хватил: неограниченный властитель всея России... Даже отсюда вижу твои плутоватые глазёнки, даже отсюда слышу твоё возражение:
— Не я властитель, а ЦИК.
Ну, это, Володя, даже не по-приятельски. Брось ломаться — я ведь знаю, что тебе стоит только цикнуть и весь твой ЦИК полезет под стол и сделает всё, что ты хочешь.
А ловко ты, шельмец, устроился — уверяю тебя, что даже при царе государственная дума была в тысячу раз самостоятельнее и независимее. Согнул ты «рабоче-крестьянскую», можно сказать, в бараний рог.
Как настроение?
Ты знаешь, я часто думаю о тебе и должен сказать, что за последнее время совершенно перестал понимать тебя.
На кой чёрт тебе вся эта музыка? В то время, когда ты кричал до хрипоты с балкона — тебе, отчасти, и кушать хотелось, отчасти и мир, по молодости лет, собирался перестроить.
А теперь? Наелся ты досыта, а мир всё равно не перестроил.
Доходят до меня слухи, что живётся у вас там в России, перестроенной по твоему плану, — препротивно.
Никто у тебя не работает, все голодают, мрут, а ты, Володя, слышал я, так запутался, что у тебя и частная собственность начинает всплывать, и свободная торговля, и концессии.
Стоит огород городить, действительно!
Впрочем, дело даже не в том, а я боюсь, что ты просто скучаешь.
Я сам, знаешь ли, не прочь повластвовать, но власть хороша, когда кругом довольство, сияющие рожи и этакие хорошенькие бабёночки, вроде мадам Монтеспан при Людовике.
А какой ты к чёрту Людовик, прости за откровенность!
Окружил себя всякой дрянью, вроде башкир, китайцев — и нос боишься высунуть из Кремля. Это, брат, не власть. Даже Николай II частенько раньше показывался перед народом и ему кричали «ура», а тебе что кричат?
— Жулики вы, — кричат тебе и Троцкому. — Чтоб вы подохли, коммунисты.
Ну, чего хорошего?
Я ещё понимаю, если бы рождён был королём — ну, тогда ничего не поделаешь: профессия обязывает. Тогда сиди на башне — и сочиняй законы для подданных.
А ведь ты — я знаю тебя по Швейцарии — ты без кафе, без «бока», без табачного дыма, плавающего под потолком, — жить не мог.
Небось, хочется иногда снова посидеть в биргалле, поорать о политике, затянуться хорошим киастером — да где уж там!
И из Кремля нельзя выйти, да и пивные ты все, неведомо на кой дьявол, позакрывал декретом # 215523.
Неуютно ты, брат, живёшь, по-собачьему. Русский ты столбовой дворянин, а с башкирами всё якшаешься, с китайцами. И друга себе нашёл — Троцкого — совсем он тебе не пара. Я, конечно, Володя, не хочу сплетничать, но знаю, что он тебя подбивает на всякие глупости, а ты слушаешь.
Если хочешь иметь мой дружеский совет — выгони Троцкого, распусти этот идиотский ЦИК и издай свой последний декрет к русскому народу, что вот, дескать, ты ошибся, за что и приносишь извинения, что ты думал насадить социализм и коммунизм, но что это для отсталой России «не по носу табак», так что ты приказываешь народу вернуться к старому, буржуазно-капиталистическому строю жизни, а сам уезжаешь отдыхать на курорт.
Просто и мило!
Ей богу, плюнь ты на это дело, ведь сам видишь, что получилось: дрянь, грязь и безобразие.
Не нужно ли деньжат? Лир пять-десять могу сколотить, вышлю.
Хочешь — приезжай ко мне, у меня отдохнёшь, подлечишься, а там мы с тобой вместе какую-нибудь другую штуковину придумаем — поумней твоего марксизма.
Ну, прощай, брат, кланяйся там!
Поцелуй Троцкого, если
  Написали тефтели в подливе  
27



Поцелуй Троцкого, если не противно.
Где летом — на даче? Неужели в Кремле?

С коммунистическим приветом,
Аркадий Аверченко.

P.S. Если вздумаешь черкнуть два слова, пиши: Париж, Елисейский дворец, Мильерану для Аверченко.

Опубл.: Журнал «Зарницы», № 15, 1921. Константинополь
Надо мне будет забэкапить базу и расширить объём текста сообщений и комментариев. Как раз недавно об этом думал.
Изменил. VARCHAR(6000) → VARCHAR(20000)

Теперь весь Троцкий влезет.
Талантливая книжка
Николай Ленин
Правда. — 22 ноября 1921 (№ 263).

Это — книжка озлобленного почти до умопомрачения белогвардейца Аркадия Аверченко: «Дюжина ножей в спину революции». Париж, 1921. Интересно наблюдать, как до кипения дошедшая ненависть вызвала и замечательно сильные и замечательно слабые места этой высокоталантливой книжки. Когда автор свои рассказы посвящает теме, ему неизвестной, выходит нехудожественно. Например, рассказ, изображающий Ленина и Троцкого в домашней жизни. Злобы много, но только непохоже, любезный гражданин Аверченко! Уверяю вас, что недостатков у Ленина и Троцкого много во всякой, в том числе, значит, и в домашней жизни. Только, чтобы о них талантливо написать, надо их знать. А вы их не знаете.

Зато большая часть книжки посвящена темам, которые Аркадий Аверченко великолепно знает, пережил, передумал, перечувствовал. И с поразительным талантом изображены впечатления и настроения представителя старой, помещичьей и фабрикантской, богатой, объевшейся и объедавшейся России. Так, именно так должна казаться революция представителям командующих классов. Огнем пышущая ненависть делает рассказы Аверченко иногда — и большей частью — яркими до поразительности. Есть прямо-таки превосходные вещички, например, «Трава, примятая сапогами», о психологии детей, переживших и переживающих гражданскую войну.

До настоящего пафоса, однако, автор поднимается лишь тогда, когда говорит о еде. Как ели богатые люди в старой России, как закусывали в Петрограде — нет, не в Петрограде, а в Петербурге — за 14 с полтиной и за 50 рублей и т. д. Автор описывает это прямо со сладострастием: вот это он знает, вот это он пережил и перечувствовал, вот тут уже он ошибки не допустит. Знание дела и искренность — из ряда вон выходящие.

В последнем рассказе: «Осколки разбитого вдребезги» изображены в Крыму, в Севастополе бывший сенатор — «был богат, щедр, со связями» — «теперь на артиллерийском складе поденно разгружает и сортирует снаряды», и бывший директор «огромного металлургического завода, считавшегося первым на Выборгской стороне. Теперь он — приказчик комиссионного магазина, и в последнее время приобрел даже некоторую опытность в оценке поношенных дамских капотов и плюшевых детских медведей, приносимых на комиссию».

Оба старичка вспоминают старое, петербургские закаты, улицы, театры, конечно, еду в «Медведе», в «Вене» и в «Малом Ярославце» и т. д. И воспоминания перерываются восклицаниями: «Что мы им сделали? Кому мы мешали?»… «Чем им мешало все это?»… «За что они Россию так?»…

Аркадию Аверченко не понять, за что. Рабочие и крестьяне понимают, видимо, без труда и не нуждаются в пояснениях.

Некоторые рассказы, по-моему, заслуживают перепечатки. Талант надо поощрять.
Н. Ленин

Indian › До настоящего пафоса, однако, автор поднимается лишь тогда, когда говорит о еде.

Булгаков тоже, ага. Устами профессора Преображенского.

Еще вот что сюда просится:

Ешь ананасы, рябчиков жуй,
день твой последний приходит, буржуй.


Alenka › Я тоже когда наткнулся на это место, с хитрым ленинским прищуром усмехнулся над Ильичом. Он мог так ещё над Гоголем произдеваться... много над кем. Внезапно, аж над Рабле, впрочем, тот сам над всеми издевался, и счастлив всякий Ленин, до которого он не дожил.

Я с давних пор даже считаю для себя — что это некая непременная составляющая хорошей сильной глубокой литературы.

Вот ещё нашёл:
За час до обеда Афанасий Иванович закушивал снова, выпивал старинную серебряную чарку водки, заедал грибками, разными сушеными рыбками и прочим. Обедать садились в двенадцать часов. Кроме блюд и соусников, на столе стояло множество горшочков с замазанными крышками, чтобы не могло выдохнуться какое-нибудь аппетитное изделие старинной вкусной кухни. За обедом обыкновенно шел разговор о предметах, самых близких к обеду.



Сейчас на них, старосветских помещиках и Конан Дойле опробовал наш новый размер текстового блока в базе. Глядите какие жирные куски теперь влезают.
Когда моноплан проносился сквозь них, я почувствовал на губах слабый вкус жира, а на деревянных частях самолета появился жирный осадок.

Alenka › Ешь ананасы, рябчиков жуй,
день твой последний приходит, буржуй.


Я учту. Спасибо что напомнили. Как раз у меня где-то в чертогах под газовой плитой, в мрачных глубинах её грузовых трюмов уже года три банка консервированных ананасов томится. Всё никак не придумаю, в какое изысканное блюдо её употребить, потому что жрать прямо так вилкой из банки — это фу и жлобство. Может рябчики налетят, настреляю.
После этого я сделал три высотных полета (как Дэнджерфильд подшучивал надо мною из-за того, что каждый раз я беру с собой ружье!), но всё не достигал нужной для настрела рябчиков высоты.


Даже не оттого оне меня так долго ждут там, что жалею я их, а действительно, какой от них прок? Зато потом раскопают нас с ними археологи, переглянутся так задорно и скажут: вот! жили ж древние люди, ананасы жрали банками.
Тем же вечером, лениво потянувшись к стопкам книг у изголовья, к удивлению понял, что сразу нащупал именно то, что искал: Чебурашку звали Рашид Ленина звали Николай, причём, не тот первый том, что тогда купил (он где-то лазает), а недавно сравнительно приобретённый другой уж, того же первого, поначалу ещё прижизненного (п)СС Николая Бонифатьевича нашего. 25-й год, Москва—Ленинград.

Каково же было моё удивление (толком не раскрывал его ещё), когда именно рецензию «Талантливая книжка» («Правда», № 263, 22 ноября 1921 г) и нашёл в оглавлении. Не брезговал вождь мирового пролетариата литературной критикой, о нет. Забавно, но как раз первым делом тогда поискал в интернете сканы первой публикации в «Правде». Не нашёл, нет этого пока нигде, даже в самом неподобающем качестве. Оказывается, пока искал, рядом лежал бумажный оригинал — ладно, пусть не совсем первого газетного, но уже второго, первого книжного издания.

Месяц всё лень было выкладывать на сканер. Но вот хотя бы теперь держите.

Не обессудьте, эта складка — уже при печати тиража возникла. Время было голодное, даже собак краковской кормили, не до особого перфекционизма было.

Ленин, Аверченко — Талантливая книжка
Ленин, Аверченко — Талантливая книжка

О значении золота теперь и после полной победы социализма. Даже открывать не стану, сам вам и так скажу: грузила делать для рыбной ловли. Заодно и блёсны. Гири ещё можно. Для этого, гиревого спорту.

И батареи центрального отопления всенепременно.

Чем я не Ленин? А, нет, знаю, лысиной я не Ленин.


Кстати, все заметили? обрез колорирован кровью пролетарских девственниц. Так причём всерьёз, аж в глубину листа проникло, как видите. Это вам не какие-нибудь изнеженные буржуазные барышни.
[1750×3400]
Ленин, Аверченко — Талантливая книжка

____
171) Аркадий Аверченко — литератор-юморист, сотрудник «Сатирикона». После Октябрьской революции бежал к белым.

172) «Медведь», «Вена» — названия петербургских ресторанов: излюбленные места бывш. крупного чиновничества, буржуазных литераторов и журналистов.

Заметьте ошибки в наборе. Что и понятно: были выбиты лучшие специалисты страны, массово, почти поголовно, и процесс только шёл, продолжался. И это в главном издании молодой советской республики, в собрании сочинений самого Ильича. Помните тот анекдот про «Политиздат»?

А также, что орфография уже новая: не «разсказы» и проч. При том, что старая бытовала даже после войны, в 50-е. Хотя всё ещё точки в заголовках и №№ отбиты.
   


















Рыси — новое сообщество