lynx logo
lynx slogan #00066
Привет! Сегодня у вас особенно незнакомое лицо.
Чтобы исправить это, попробуйте .

А ещё у нас сейчас открыта .




секретный шифр д-ра Тьюринга, O.B.E:

включите эту картинку чтобы увидеть проверочный код

close

ооновский миротворец




   

№8085
15 620 просмотров
9 сентября '15
среда
8 лет 225 дней назад



Олдос Хаксли — Обезьяна и сущность (1948)

[ uploaded image ]
Aldous Huxley — Ape and Essence

Памфлет сей будет малоинтересен тем, кто в литературе ищет сюжета увлекательного, поэтики новых особых миров, либо там каких-то новых для себя мыслей.

Сюжет на уровне постановки областного театра, цели живописать или придумывать нечто автор, похоже, и вовсе не ставил. А мысли: ну да, характерные для осмысления достаточно интеллигентным и образованным человеком цивилизации, подведения ей некоторых итогов, сразу после Второй Мировой войны (и на пороге всерьёз назревавшей тогда сразу же и Третьей; будто Первой им отчего-то не хватило). Мы обсуждали это и у Э. Ф. Рассела, и у Лао Шэ с Пьером Булем, ну и сами периодически вспоминаем — что наблюдаемый феномен не столько цивилизация существ по образу и подобию божьему возвышенному, сколько скорее чаще повсеместно банально высших приматов. Притом, что не стоит забывать, в первую очередь хищных приматов. Да к тому же и очень глупых, инфернально. Наносящих вред не только всему, что встретят, но чаще всего тому, что встречают чаще всего — самим же себе постоянно. Вот, в общем и всё.

Дюренматта напоминает излишней театральностью, нудностью, эрудицией. Воннегута ещё. Публицистика скорее чем проза.


Однако, что интересно, возможно именно из неё растёт целый жанр современной поп-культуры: ядерной постапокалиптики в антураже Калифорнии песчаной. Там ближе к концу будет готовая заготовка для по-настоящему мощного романа, какая-то глубина сцены начинает угадываться, робкие начала интересного мифа.

В городе, вмещающем два с половиной миллиона скелетов, присутствие нескольких тысяч живых людей едва заметно.


Сразу узнают родное многочисленные поклонники серии игр Fallout (Burntime, 1993), фильма Mad Max (1979) и писателя Хайнлайна («Свободное владение Фарнхэма», 1964).


Как раз то самое, о чём тогда же, в 1948, с присущим ему попаданием сразу в суть, писал Джон Стейнбек в своём «Русском дневнике».

Казалось, он несколько удивился, узнав, что писатели в Америке не собираются вместе и почти не общаются друг с другом. В Советском Союзе писатели — очень важные люди. Сталин сказал, что писатели — это инженеры человеческих душ.

Мы объяснили ему, что в Америке у писателей совершенно иное положение — чуть ниже акробатов и чуть выше тюленей. И, с нашей точки зрения, это очень хорошо. Мы считаем, что писатель, в особенности молодой, которого очень расхваливают, так же быстро может быть опьянен успехом, как и киноактриса, о которой печатают хорошие рецензии в специальных журналах. А если критика будет как следует колошматить писателя, в конечном счете это обернется для него только пользой.— Нам кажется, что одним из самых глубоких различий между русскими и американцами является отношение к своим правительствам. Русских учат, воспитывают и поощряют в том, чтобы они верили, что их правительство хорошее, что оно во всем безупречно, что их обязанность — помогать ему двигаться вперед и поддерживать во всех отношениях. В отличие от них американцы и британцы остро чувствуют, что любое правительство в какой-то мере опасно, что правительство должно играть в обществе как можно меньшую роль и что любое усиление власти правительства — плохо, что за существующим правительством надо постоянно следить, следить и критиковать, чтобы оно всегда было деятельным и решительным…


В общем, я постарался описать вам этот текст, чтобы вы не расстраивались, если не найдёте в нём чего-то там... Ничего такого там и нет. А так он любопытен.


В этот день был убит Ганди, однако на холме Кэлвери гуляющих гораздо больше занимало содержимое корзин со съестным, нежели значение в общем-то заурядного события, свидетелями которого они оказались. Что бы ни утверждали астрономы, Птолемей был совершенно прав: центр вселенной находится здесь, а не где-то там.

...

— Как ты думаешь, Ганди интересовался искусством? — спросил я.

— Ганди? Разумеется, нет.

— Пожалуй, ты прав, — согласился я. — Ни искусством, ни наукой. Потому-то мы его и убили.

— Мы?

— Да, мы. Умные, деятельные, вперед смотрящие почитатели порядка и совершенства. А Ганди был просто реакционер, веривший лишь в людей. В маленьких, убогих людишек, которые сами управляют собою в своих деревушках и поклоняются брахману, являющемуся также и атманом. Такого терпеть было нельзя. Неудивительно, что мы его укокошили.

Однако когда Боб попросил у продюсера обещанные двести пятьдесят долларов прибавки к недельному жалованью, последовало долгое, полное скрытого смысла молчание.

— Ну так как же, Лу?

Внушительно цедя слова, Лу Лаблин ответил:

— Боб, сегодня, в этой студии, прибавки не получил бы даже Иисус Христос.

Сказано это было вполне дружеским тоном, но, когда Боб попытался настаивать, Лу треснул кулаком по столу и заявил, что тот ведет себя не по-американски. Это решило дело.

Боб продолжал рассказывать. Какой сюжет для большого религиозного полотна! — подумал я. Христос выпрашивает у Лаблина жалкую прибавку в двести пятьдесят долларов в неделю и получает решительный отказ. Это была бы одна из излюбленных тем Рембрандта: на ее основе он создал бы десятки рисунков, офортов и полотен. Иисус печально удаляется во мрак неуплаченного подоходного налога, а в золотом луче прожектора, сияя драгоценными каменьями и металлическими бликами, Лу в громадном тюрбане торжествующе усмехается тому, как он обошелся с Мужем Скорбей.

Потом я представил себе, как трактовал бы этот сюжет Брейгель. Большая панорама студии: полным ходом идут съемки мюзикла стоимостью в три миллиона долларов, в котором точно воспроизводятся все мельчайшие детали; две-три тысячи превосходно загримированных актеров; а в нижнем правом углу зритель после долгих поисков обнаруживает наконец Лаблина величиной с кузнечика, глумящегося над еще более тщедушным Иисусом.

...

Все еще размышляя о Христе, стоящем перед Лаблином, я вообразил, как это написал бы Пьеро [имеется в виду Пьеро делла Франческа (ок. 1420–1492), итальянский художник раннего Возрождения]: блистательно выверенная композиция, равновесие пустот и тел, гармоничных и контрастных тонов, все фигуры пребывают в несокрушимом покое. На головах у Лу и его ассистентов должны быть головные уборы фараонов в виде громадных перевернутых конусов из белого или цветного фетра, которые в мире Пьеро подчеркивают два обстоятельства — четкую геометрическую природу человеческого тела и причудливость жителей Востока. Несмотря на шелковистую легкость, складки каждого одеяния неизбежны и определенны, словно вырезанные из порфира силлогизмы, а все полотно пронизано присутствием платоновского божества [речь идет о Демиурге из диалога «Тимей» Платона], которое с помощью математики навсегда превращает хаос в упорядоченность и красоту искусства.

И вспоминая Лао Шэ с романом 1932 года, имевшим вроде бы приоритет, всё же следует отметить, что у внука бульдога Дарвина (Томаса Гексли) есть, в некотором роде, фамильный патент на эту идею.
Олдос Хаксли — это один из писателей, которых я себе запретил читать в переводе. Когда я читаю Хаксли, я испытываю физическую боль от красоты его текста, это примерно так же, как смотреть картины Айвазовского, аж слёзы текут от такой красоты. Когда я читаю Хаксли, то я читаю не больше одного слова за один раз, а потом закрываю глаза и ощущаю, как значение этого слова соединяется со значениями предыдущих слов, сливается с ними, дополняет их, и из них вырастает новое значение. Он редкостнейший гений.
Yellow Sky › Я лет пятнадцать назад специально купил «Crome Yellow» на английском, но был разочарован некоторой статичностью действия (и более того, сплошь одни разговоры) и тут же забросил.

'And what is the use of a book,' thought Alice, 'without pictures or conversations?'

   


















Рыси — новое сообщество