Помните первый вал до того во многом запрещённой в СССР англо-американской фантастики? До него издавали очень немногое: отдельные рассказы в журналах и редких сборниках, «Заповедник гоблинов» там и прочее что-то такое же безобидное, прошедшее строгую цензуру. Хайнлайна, кажется, реакционного, вовсе не издавали.
И вот примерно ко времени августовского путча 1991 в переходах метро впервые возник такой феномен, как лотки с разложенными на них книгами. Авторских гонораров наши кооперативные издатели не платили и стоило это всё крайне демократично, практически бесплатно. Переводы, правда, были ужасны. И иллюстрации с обложками. И бывало, на страницу приходилось по две опечатки.
Способов хоть что-то узнать о стоящих книгах и авторах тогда не было — до появления интернета было ещё далеко. Поэтому мой метод был таков: брал заинтересовавшие книги, открывал на середине и пробегал глазами несколько страниц. Отлично позволяло составить общее представление.
Но не всегда. Так «Дюна» (тогда ещё официально всюду Херберта) из-за явной исламо-арабской стилизации представилась мне тогда такой блистательной романтической смесью приключений Лоуренса Аравийского, «Кима» и прочих восточных рассказов Киплинга, и там Ходжи Насреддина. Типа всё будет круто, будут скитания осиротевшего подростка по цивилизации ближневосточного колорита, выстроенной через много веков на далёкой планете. Нечто вроде начала «Гражданина галактики» Хайнлайна...
Потом было разочарование — всё оказалось куда проще и скучнее: вполне линейная византийская интрига в интерьерах дворца и прилегающей пустыни. Скорее старомодная театральная пьеса, чем фантастические приключения.
Но книга и весь цикл открыли себя с другой стороны: это был уникальный продуманный авторский мир, полный своей особой поэтики, философской онтологической печали. И как и «Ким» Киплинга или там «Уленшпигель» де Костера и «Гаргантюа» Рабле — «Дюна» Герберта стала особым произведением мировой литературы. Последующие экранизация и серия компьютерных игр по сюжету подчеркнули, насколько «Дюна» глубока и самодостаточна.
И всё же у меня осталась некоторая тоска по той «Дюне», которую я предвкушал, перелистывая страницы книги, взятой с лотка в переходе метро в 1991 году. «Дюна», в которой не было бы всей этой «космической оперы», и было бы куда больше арабского востока — а не только в ономастике, как у Герберта.
Когда я давно первый раз читал Дюну, то думал, что все эти арабские мотивы — это вольности переводчика, который придает переводу колорит. Такие дела.
И вот примерно ко времени августовского путча 1991 в переходах метро впервые возник такой феномен, как лотки с разложенными на них книгами. Авторских гонораров наши кооперативные издатели не платили и стоило это всё крайне демократично, практически бесплатно. Переводы, правда, были ужасны. И иллюстрации с обложками. И бывало, на страницу приходилось по две опечатки.
Способов хоть что-то узнать о стоящих книгах и авторах тогда не было — до появления интернета было ещё далеко. Поэтому мой метод был таков: брал заинтересовавшие книги, открывал на середине и пробегал глазами несколько страниц. Отлично позволяло составить общее представление.
Но не всегда. Так «Дюна» (тогда ещё официально всюду Херберта) из-за явной исламо-арабской стилизации представилась мне тогда такой блистательной романтической смесью приключений Лоуренса Аравийского, «Кима» и прочих восточных рассказов Киплинга, и там Ходжи Насреддина. Типа всё будет круто, будут скитания осиротевшего подростка по цивилизации ближневосточного колорита, выстроенной через много веков на далёкой планете. Нечто вроде начала «Гражданина галактики» Хайнлайна...
Потом было разочарование — всё оказалось куда проще и скучнее: вполне линейная византийская интрига в интерьерах дворца и прилегающей пустыни. Скорее старомодная театральная пьеса, чем фантастические приключения.
Но книга и весь цикл открыли себя с другой стороны: это был уникальный продуманный авторский мир, полный своей особой поэтики, философской онтологической печали. И как и «Ким» Киплинга или там «Уленшпигель» де Костера и «Гаргантюа» Рабле — «Дюна» Герберта стала особым произведением мировой литературы. Последующие экранизация и серия компьютерных игр по сюжету подчеркнули, насколько «Дюна» глубока и самодостаточна.
И всё же у меня осталась некоторая тоска по той «Дюне», которую я предвкушал, перелистывая страницы книги, взятой с лотка в переходе метро в 1991 году. «Дюна», в которой не было бы всей этой «космической оперы», и было бы куда больше арабского востока — а не только в ономастике, как у Герберта.