Странно, я впервые вот сейчас увидел это видео случайно... а всю жизнь практиковал, и понимал, огромную ценность и скрытое значение этого: вести линию по естественному движению кисти... да право, разве ж это не общее знание со времён пещер? Разве вон те лекала XX века не были лишь механическими костылями для неумеющих пользоваться собственным аппаратом?
Как всегда, тут надлежит сразу обратиться в историю: неужто наши художники, они же и графики (я как-то рассказывал про графические оригиналы Иванова, который «Явление Мессии» во всю стену в Третьяковке, что куда удивительней всех этих всемирно признанных малярных работ) XIX века, потом Возрождения, затем Античности — не умели работать кистью, как каждый из нас изобретает сам для себя, и без чего вовсе нельзя начать рисовать — чтобы это вдруг вон проклятые буржуи взяли и назвали «патентованный метод мистера Рейли»?
Чем, кстати, чудовищен Wacom был всегда: он отрубает возможность нормально, естественно, не задумываясь, крутить лист под рукой с карандашом. Как тот... как его? мешочек такой, с песком, кожаный... engraver's round bag... нет, даже поиск ничего не находит... а, ну да, кранц. Специально тогда себе сказал: снова задумаешься: вспомни Розенкранца и Гильденштерна. Специально тогда покупал новый Wacom с вращением по полю пальцами — нет, не то, тормозит и тупит, нет той нужной мгновенной тактильной обратной связи. Экранные Wacom'ы тоже, думаю, не смысла покупать — технологии уж 30 лет, а всё там же примерно и топчется.
Indian › В хорошей художественной школе хороший же преподаватель начинает уроки именно со знакомства с инструментами: как заточить карандаш, как его держать, как наносить штриховку; то же и с кистями. Вот покажет он всё это — а затем, ежели он действительно хороший преподаватель — скажет: "А теперь, мой йуный друг, когда ты знаешь об этом, поступай так, как тебе удобнее." Меня учил хороший преподаватель. Он смотрел на результаты. Знакомство с инструментом не догматично, оно лишь призвано сделать инструмент продолжением руки.
Tomorrow › Как это: сделать? Он изначально продолжение руки.
Хороший преподаватель, я б сказал, обучал бы ещё не теории (что за глупость вообще: вся эта перспектива, пропорции, светотень... да каждый из нас с рождения видит, i. e. безупречно строит совершенные трёхмерные отражения нашего мира) — а вот именно надо брать карандаш и показывать какие можно им движения вести, и как строить формы и объёмы. Меня светотени лет в десять взяли и обучили за десять минут. Чему там годами учатся балбесы в художественных вузах?
Чем меня и привлёк этот урок, хотя меня всю жизнь изумляли эти, столь популярные с 90-х стеллажи в наших тех книжных с пособиями in-folio: «Рисуем 50 собак», etc., неисчислимы были они... но уж лет 15 как даже заходить перестал, поняв тогда, что нет, книги не там продаются, а вон в букинистических, а тут симулякр сожрал своего былого огородника окончательно.
Да, вот насчёт метода заточки карандаша у нашего лектора я б отдельно поржал. Ему скорее ближе те графитовые палочки, что были до карандашей, изначально, да и ныне повсюду продаются в редких магазинах для художников. Но в его форме есть и свой смысл. Который он тут, правда, не использует. Взять и вдруг перейти от острия к тушёвке боковой поверхностью, что он так старательно подготовил. Я это с детства тогда проделывал, с первыми нашими модными импортными автоматическими карандашами 0.5 мм. Отдельно выделял листок, о который вдруг брал и шлифовал грифель, когда это требовалось. Либо чтоб вывести особо тонкие детали, сильно тоньше тех 0.5 мм, скорее 0.01, либо вон перехватить карандаш и начать работать уже плоской закруглённой стороной грифеля.
Indian › Любой инструмент, взятый в руку впервые, поначалу кажется/ощущается чужеродно, степень адаптации у всех разная. С карандашами всё обстоит почти так же, как и с кистями, их надобно иметь под рукою несколько различных — для различных же дел. И желательно, чтобы рядом лежало несколько штук запасных, уже заточенных — а то у меня тут муза, а я карандаши точу.
Книжки «Рисуем сову» и прочее в этом роде, кстати, полезны — ибо, как ни удивительно, научить рисовать можно любого: дрессировка связки «глаз-рука», тренировка синапсов. Научить нельзя кое-чему другому. Равно как и петь (поставить голос) можно любому практически: мне это объяснял старенький преподаватель оперного вокала, даже на картинках показывал. Результат, разумеется, будет сильно разниться — в зависимости от заложенных способностей к пению, но он-таки будет.
Tomorrow ›Любой инструмент, взятый в руку впервые, поначалу кажется/ощущается чужеродно
Я именно про это и говорю. Мы взяли карандаш в руку примерно вскоре после того как научились ходить. Ещё до того как научились читать и писать. Одновременно с вилкой.
Чего там чужеродного? Есть еду столовыми приборами — не чужеродно? Ходить этими непонятными подгибающимися ногами замысловатыми, да ещё в этих ботиночках дебильных, а летом так и вовсе в сандаликах каких-то с клёпочками — не странно? Вон, видели когда-нибудь детей в эти моменты? У них такой невероятно ошеломлённый взгляд. А через день-два-неделю... о, уже сами побежали резво, тут же забыв про своё недолгое недоумение, да так что ну их нафиг, лучше б как прежде сидели. А как пилоты учатся пилотировать свои истребители? Где стопицот приборов на приборной доске, и все такие старомодные, для совсем тупых, со стрелками. Да легко. Несколько дней привыкания. Сознание универсально. Это как велосипед: взял и поехал. Или как любая наука: установил приоритеты изысканий, и готово. Или как программирование, или старое наше доброе инженерное дело: надо сделать чтоб было так, ну берёшь и делаешь. Чего там сложного? Или военное дело: надо чтоб так. Выполнил боевую задачу — выжил. Не выполнил, или выполнил но не выжил — тоже молодец, вон другие после тебя дурака дальше будут воевать, родина богата талантами. Подчас даже кажется, что чрезмерно. Где потом только их в мирное время сыскать?
Куда стремительней котята: те так вовсе как опробуют свой опорно-двигательный... И вы что, их будете теперь учить обращению с их телесным болваном: как им ходить, как прыгать? Да они уже трёх месяцев отроду нас всему учат, а мы лишь завороженно наблюдаем, любуемся. Постигаем.
Человек — это такая зверюга, что рождается с инструментом в руке. И начинает им пользоваться раньше, чем котята начинают учиться отрабатывать все их хитроумные приёмы убивать дичь. Что, впрочем тоже есть их инструменты. Равно биомеханические и рефлексивные, встроенные.
Повторюсь. В тысячный раз. Сознание — универсально.
Tomorrow ›Равно как и петь (поставить голос) можно любому практически: мне это объяснял старенький преподаватель оперного вокала, даже на картинках показывал.
А у меня напротив был опыт. Мне года три-пять было, и так мне понравилась тогда героическая песня из одного советского кинофильма про Гражданскую войну, что я её сразу с чёрно-белого телевизора схватил, в моменте, и потом распевал, к горю всей семьи. И вот подошли мы к платформе, и к родителям подходит некий степенный седовласый профессор музыки, и это чётко помню, для меня профессор был примерно как настоящий живой мамонт (знакомые и родственные не считались — это свои мамонты, они привычные): «Знайте, у вашего мальчика совершенный слух. Он в точности воспроизводит все нужные ноты». Так и живу с тех пор, занимаясь категорически чем угодно, только не музыкой. Но помня, что да, изначально имел талант и к подобному.
Дело не в заложенных способностях, они у нас изначально ко всему есть, идеальные. Дело в том, что от нас природа, общество, мир, окружающая среда то ли враждебная, то ли иногда не очень, требует. Занятно, да? Человек, как ответ неизвестного, таинственного, и изначально сакрального, цельного — на вызовы нарочито явного, примитивного, вульгарного, ситуативного, вероятностного, стохастического.
Indian › Вот с пением всё забавно: преподаватель давешний мне говорил, что вокальный аппарат человеческий — в сущности своей биомеханизм с опцией саморазвития: его можно тренировать так же, как мы тренируем мышцы, даже при помощи массажа. Касательно до способностей — да, они есть, но этим надобно заниматься, но массово никто не озабочен. Для государства, сиречь машины, мы лишь юниты, для нас написаны программы: программа дошкольного образования, программа школьного образования, потом вилка — армия/вуз. Машину не интересует внутренний мир юнита. Вот у (опять, да) Уэллса есть хороший роман об этом, «Чудесное посещение», аж в девятнадцатом веке написан.
Это не те мышцы, что чем их больше травмировать непосильными нагрузками, как мы привыкли с детства — тем они значит сильнее станет. Вон, все наши лучшие вокалистки: Жанна Агузарова, Янка, Настя, Клара Румянова, Грейс Слик... чего где они годами тренировали? Ну разве что Дженис... но она скорее спиртовыми растворами это дело огрубляла — впрочем, не уверен, могла и в детстве застудить, но всё равно — вот разве родился хоть кто за 70 лет, кто мог бы спеть как она, и главное о том же?
Земфира тоже чудесно пела, эти две девки тоже из 90-х, «Ночные снайперы» (хотя после Чечни, откуда, и когда, они, верно, и взяли своё название, отношение к снайпершам скорее обратно, чем было в Великую Отечественную).
Нечего там тренировать. Птицы в весеннем лесу поют без всяких тренировок. Как раз рутиной, муштрой — лучший способ убить все природные способности.
Вот оттого я тогда в начальных классах и возненавидел сразу музыку — оттого что преподавали её тупые бездарности за зарплату, что каждым своим жестом вызывали скуку.
Это же общее правило: мы начинаем более прочих любить те дисциплины, которые нам открывают те немногие, избранные среди тупой популяции, что уже, до нас, любят их, и стараются донести этот огонь до нас. Оттого и те православные свечки в храмах.
Для государства, сиречь машины, мы лишь юниты, для нас написаны программы
Это не новое знание. Мы учимся ему сразу и всецело, ещё когда нам всего три годика, и нам в 7 утра пора зимой в -25°С в кромешной темноте просыпаться топать 7 км через железную дорогу обледенелую в ясли. И так каждый день целый год.
Тут надо первым делом выделить главное: мне глубоко безразлично, как программа, да ещё и никем не писанная, что даже не появился ещё тот дурак, что пророчили будет с нею носиться, будет оценивать меня. Заметьте, вы совершаете коварную подмену субъектности.
Indian › Да, верно, мы родимся прямо на/в неё, словно бедный Бромден на имя. Она/они (программы) существуют/существовали до нас, существуют с нами и будут, к сожалению, делать это и дальше. Не делаю подмену. Программы объективны, мы субъективны, мы — то, что подставляют в уравнение — для того, чтобы уравнение решалось. Оно будет решаться независимо от того, кого, какого качества и в каких количествах подставят. Некоторые люди инстинктивно не желают становиться частью уравнения — отсюда уходы в леса, хиккикомори, употребление психоделиков, излишества всякие нехорошие, как говорил артист Георгий Вицын. Есть ещё один способ, который практикую я — пить горький клатчский кофе трезвости до полного нурда.
Tomorrow › Забыл вчера уточнить и вышла ерунда. Программы, сиречь комплексы социальных рефлексов, разумеется, не висят в воздухе: мы — их носители, они передаются из поколения в поколение путём так называемой социализации, то есть насильственного сталкивания покамест милых ещё детишек в стаю и навязывания извне некоторых принципов. Далее детишки всё делают сами, а потом вырастают, идут в школу и армию (девочки не идут, но у них своя программа).
Как всегда, тут надлежит сразу обратиться в историю: неужто наши художники, они же и графики (я как-то рассказывал про графические оригиналы Иванова, который «Явление Мессии» во всю стену в Третьяковке, что куда удивительней всех этих всемирно признанных малярных работ) XIX века, потом Возрождения, затем Античности — не умели работать кистью, как каждый из нас изобретает сам для себя, и без чего вовсе нельзя начать рисовать — чтобы это вдруг вон проклятые буржуи взяли и назвали «патентованный метод мистера Рейли»?
Чем, кстати, чудовищен Wacom был всегда: он отрубает возможность нормально, естественно, не задумываясь, крутить лист под рукой с карандашом. Как тот... как его? мешочек такой, с песком, кожаный... engraver's round bag... нет, даже поиск ничего не находит... а, ну да, кранц. Специально тогда себе сказал: снова задумаешься: вспомни Розенкранца и Гильденштерна. Специально тогда покупал новый Wacom с вращением по полю пальцами — нет, не то, тормозит и тупит, нет той нужной мгновенной тактильной обратной связи. Экранные Wacom'ы тоже, думаю, не смысла покупать — технологии уж 30 лет, а всё там же примерно и топчется.
Знакомство с инструментом не догматично, оно лишь призвано сделать инструмент продолжением руки.
Хороший преподаватель, я б сказал, обучал бы ещё не теории (что за глупость вообще: вся эта перспектива, пропорции, светотень... да каждый из нас с рождения видит, i. e. безупречно строит совершенные трёхмерные отражения нашего мира) — а вот именно надо брать карандаш и показывать какие можно им движения вести, и как строить формы и объёмы. Меня светотени лет в десять взяли и обучили за десять минут. Чему там годами учатся балбесы в художественных вузах?
Чем меня и привлёк этот урок, хотя меня всю жизнь изумляли эти, столь популярные с 90-х стеллажи в наших тех книжных с пособиями in-folio: «Рисуем 50 собак», etc., неисчислимы были они... но уж лет 15 как даже заходить перестал, поняв тогда, что нет, книги не там продаются, а вон в букинистических, а тут симулякр сожрал своего былого огородника окончательно.
Да, вот насчёт метода заточки карандаша у нашего лектора я б отдельно поржал. Ему скорее ближе те графитовые палочки, что были до карандашей, изначально, да и ныне повсюду продаются в редких магазинах для художников. Но в его форме есть и свой смысл. Который он тут, правда, не использует. Взять и вдруг перейти от острия к тушёвке боковой поверхностью, что он так старательно подготовил. Я это с детства тогда проделывал, с первыми нашими модными импортными автоматическими карандашами 0.5 мм. Отдельно выделял листок, о который вдруг брал и шлифовал грифель, когда это требовалось. Либо чтоб вывести особо тонкие детали, сильно тоньше тех 0.5 мм, скорее 0.01, либо вон перехватить карандаш и начать работать уже плоской закруглённой стороной грифеля.
Книжки «Рисуем сову» и прочее в этом роде, кстати, полезны — ибо, как ни удивительно, научить рисовать можно любого: дрессировка связки «глаз-рука», тренировка синапсов. Научить нельзя кое-чему другому. Равно как и петь (поставить голос) можно любому практически: мне это объяснял старенький преподаватель оперного вокала, даже на картинках показывал. Результат, разумеется, будет сильно разниться — в зависимости от заложенных способностей к пению, но он-таки будет.
Я именно про это и говорю. Мы взяли карандаш в руку примерно вскоре после того как научились ходить. Ещё до того как научились читать и писать. Одновременно с вилкой.
Чего там чужеродного? Есть еду столовыми приборами — не чужеродно? Ходить этими непонятными подгибающимися ногами замысловатыми, да ещё в этих ботиночках дебильных, а летом так и вовсе в сандаликах каких-то с клёпочками — не странно? Вон, видели когда-нибудь детей в эти моменты? У них такой невероятно ошеломлённый взгляд. А через день-два-неделю... о, уже сами побежали резво, тут же забыв про своё недолгое недоумение, да так что ну их нафиг, лучше б как прежде сидели. А как пилоты учатся пилотировать свои истребители? Где стопицот приборов на приборной доске, и все такие старомодные, для совсем тупых, со стрелками. Да легко. Несколько дней привыкания. Сознание универсально. Это как велосипед: взял и поехал. Или как любая наука: установил приоритеты изысканий, и готово. Или как программирование, или старое наше доброе инженерное дело: надо сделать чтоб было так, ну берёшь и делаешь. Чего там сложного? Или военное дело: надо чтоб так. Выполнил боевую задачу — выжил. Не выполнил, или выполнил но не выжил — тоже молодец, вон другие после тебя дурака дальше будут воевать, родина богата талантами. Подчас даже кажется, что чрезмерно. Где потом только их в мирное время сыскать?
Куда стремительней котята: те так вовсе как опробуют свой опорно-двигательный... И вы что, их будете теперь учить обращению с их телесным болваном: как им ходить, как прыгать? Да они уже трёх месяцев отроду нас всему учат, а мы лишь завороженно наблюдаем, любуемся. Постигаем.
Человек — это такая зверюга, что рождается с инструментом в руке. И начинает им пользоваться раньше, чем котята начинают учиться отрабатывать все их хитроумные приёмы убивать дичь. Что, впрочем тоже есть их инструменты. Равно биомеханические и рефлексивные, встроенные.
Повторюсь. В тысячный раз. Сознание — универсально.
А у меня напротив был опыт. Мне года три-пять было, и так мне понравилась тогда героическая песня из одного советского кинофильма про Гражданскую войну, что я её сразу с чёрно-белого телевизора схватил, в моменте, и потом распевал, к горю всей семьи. И вот подошли мы к платформе, и к родителям подходит некий степенный седовласый профессор музыки, и это чётко помню, для меня профессор был примерно как настоящий живой мамонт (знакомые и родственные не считались — это свои мамонты, они привычные): «Знайте, у вашего мальчика совершенный слух. Он в точности воспроизводит все нужные ноты». Так и живу с тех пор, занимаясь категорически чем угодно, только не музыкой. Но помня, что да, изначально имел талант и к подобному.
Дело не в заложенных способностях, они у нас изначально ко всему есть, идеальные. Дело в том, что от нас природа, общество, мир, окружающая среда то ли враждебная, то ли иногда не очень, требует. Занятно, да? Человек, как ответ неизвестного, таинственного, и изначально сакрального, цельного — на вызовы нарочито явного, примитивного, вульгарного, ситуативного, вероятностного, стохастического.
Касательно до способностей — да, они есть, но этим надобно заниматься, но массово никто не озабочен. Для государства, сиречь машины, мы лишь юниты, для нас написаны программы: программа дошкольного образования, программа школьного образования, потом вилка — армия/вуз. Машину не интересует внутренний мир юнита. Вот у (опять, да) Уэллса есть хороший роман об этом, «Чудесное посещение», аж в девятнадцатом веке написан.
Земфира тоже чудесно пела, эти две девки тоже из 90-х, «Ночные снайперы» (хотя после Чечни, откуда, и когда, они, верно, и взяли своё название, отношение к снайпершам скорее обратно, чем было в Великую Отечественную).
Нечего там тренировать. Птицы в весеннем лесу поют без всяких тренировок. Как раз рутиной, муштрой — лучший способ убить все природные способности.
Вот оттого я тогда в начальных классах и возненавидел сразу музыку — оттого что преподавали её тупые бездарности за зарплату, что каждым своим жестом вызывали скуку.
Это же общее правило: мы начинаем более прочих любить те дисциплины, которые нам открывают те немногие, избранные среди тупой популяции, что уже, до нас, любят их, и стараются донести этот огонь до нас. Оттого и те православные свечки в храмах.
Это не новое знание. Мы учимся ему сразу и всецело, ещё когда нам всего три годика, и нам в 7 утра пора зимой в -25°С в кромешной темноте просыпаться топать 7 км через железную дорогу обледенелую в ясли. И так каждый день целый год.
Тут надо первым делом выделить главное: мне глубоко безразлично, как программа, да ещё и никем не писанная, что даже не появился ещё тот дурак, что пророчили будет с нею носиться, будет оценивать меня. Заметьте, вы совершаете коварную подмену субъектности.