Elsh › Я сам уж давно забыл, что это не Басё, как вот выяснилось, написал. Я без иронии всяческой, правда именно в такой последовательности всё это подумал.
Мы тут разбирали недавно с роднёй Омара вашего Хайяма — там тоже на тысячи рубайат разве пара сотен приблизительно косвенно подтверждённых как примерно близко похоже что его авторства.
Так что считайте, вы тоже вошли в расширенный корпус Басё.
Indian › Скажу не лукавя: польщен.
Elsh › Взаимно, маэстро. Это всегда здорово: общаться с теми, кто способен создавать нечто. С мастерами.
Не знаю, надо ль это?
Или, напротив, станет навсегда грехом несодеянного, если не сказать. И, стало быть, навек потерянного в небытии. Там, позади, в толщах времём. Где, мы ведь знаем, никто после никогда не сумеет, не посмеет никак истолковать это. Как не посмели, не стали Декарта, Паскаля, Спинозу... Как тот же Платон никак не осмелился толковать Сократа от себя. Как Гомер не стал добавлять личного к фасаду своих многословных излишне внешне Илиады, Одиссеи, Гипербореи, Корнукопии и Пантикопеи, его других, прочих, утерянных эпических поэм.
ближе к небу понимаем вдруг начинаем отчётливо видеть, воспринимать вещи которые прежде были заведомо неслышимыми, незримыми как вот падающий снег и каждый кто осмелился б указать только, что их вполне можно видеть, явно чувствовать — навсегда... ну ладно, надолго остался б для нас каким-то придурком непонятным диким
А впрочем, нет. Мы изначально видели все эти вещи. Только не было никого прежде, из взрослых, кто отважился б их описать нам рационально. А не как сугубо непонятную им, а значит враждебную ересь. Которую и нам, значит, надлежит избегать впредь.
Вот в этом значении меня сразу поймало ваше хокку.
Indian › Корнукопия — это хорошо.
Tomorrow › Это слово из моего давно уничтоженного советского детства. Вычитанное, как догадываюсь теперь, из англо-русского словаря Мюллера.
Нашего Мюллера, вы не смейтесь только, как мы было, глупые немыслящие пока животные Будды, в СССР, когда ничего кроме имени на титуле не известно нам было. Это наиболее страшное, что только было у нас:
В Ленинграде супруги проживали по адресу: Лесной проспект, дом 50, квартира 5. Как предполагают, профессор и его жена скончались в первую же зиму блокады Ленинграда в 1941 году.
Я им даже называл свои некие детские программистские проекты под DOS кажется — настолько оно красивое было. Ну как было... да и осталось.
Не зная ещё тогда, что изо всех наших детских проектов, песен... чего-то там, например ужаса и отчаянья, что только недавно вспоминали рядом, где мы красные кавалеристы (которым, вы знаете, сам юный Сталин немало ужасался) — выживет один лишь почти современный нам проект Егора Летова. И даже брата его не выживет — хотя, казалось бы... то же самый примерно, + стохастика, набор генов.
Знали б, даже не пытались... хотя нет, всё равно б.
Мы тут разбирали недавно с роднёй Омара вашего Хайяма — там тоже на тысячи рубайат разве пара сотен приблизительно косвенно подтверждённых как примерно близко похоже что его авторства.
Так что считайте, вы тоже вошли в расширенный корпус Басё.
Или, напротив, станет навсегда грехом несодеянного, если не сказать. И, стало быть, навек потерянного в небытии. Там, позади, в толщах времём. Где, мы ведь знаем, никто после никогда не сумеет, не посмеет никак истолковать это. Как не посмели, не стали Декарта, Паскаля, Спинозу... Как тот же Платон никак не осмелился толковать Сократа от себя. Как Гомер не стал добавлять личного к фасаду своих многословных излишне внешне Илиады, Одиссеи, Гипербореи, Корнукопии и Пантикопеи, его других, прочих, утерянных эпических поэм.
ближе к небу понимаем вдруг
начинаем отчётливо видеть, воспринимать вещи
которые прежде были заведомо неслышимыми, незримыми
как вот падающий снег
и каждый кто осмелился б указать только,
что их вполне можно видеть, явно чувствовать —
навсегда... ну ладно, надолго
остался б для нас каким-то придурком непонятным диким
А впрочем, нет. Мы изначально видели все эти вещи. Только не было никого прежде, из взрослых, кто отважился б их описать нам рационально. А не как сугубо непонятную им, а значит враждебную ересь. Которую и нам, значит, надлежит избегать впредь.
Вот в этом значении меня сразу поймало ваше хокку.
Нашего Мюллера, вы не смейтесь только, как мы было, глупые немыслящие пока животные Будды, в СССР, когда ничего кроме имени на титуле не известно нам было. Это наиболее страшное, что только было у нас:
Я им даже называл свои некие детские программистские проекты под DOS кажется — настолько оно красивое было. Ну как было... да и осталось.
Не зная ещё тогда, что изо всех наших детских проектов, песен... чего-то там, например ужаса и отчаянья, что только недавно вспоминали рядом, где мы красные кавалеристы (которым, вы знаете, сам юный Сталин немало ужасался) — выживет один лишь почти современный нам проект Егора Летова. И даже брата его не выживет — хотя, казалось бы... то же самый примерно, + стохастика, набор генов.
Знали б, даже не пытались... хотя нет, всё равно б.