Съёмка интервью с Егором Летовым после живого концерта «Русский прорыв в Норильске» групп «Родина» и «Гражданская оборона» в ККЗ «Арт» города Норильска. ноябрь 1994 года.
Андрей Платонов писал: он ездил по Подмосковью после Революции, и крестьяне деревень подмосковных считали, Революция — это глобальный передел всего миропорядка: то есть отнюдь даже не земного, а небесного. То есть, они думали, что Революция — это означает, что смерти больше не будет. И когда у них умер первый старичок, они поняли, что что-то сделано не так. Потом он после этого написал «Чевенгур». В этом смысле Революция носит характер глобальный.
И Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу и клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и всё, что на нём, землю и всё, что на ней, и море и всё, что в нём, что времени уже не будет
На церковнославянском даже не пытайтесь искать: там очень, очень плохое предзнаменование, вопреки.
Которое наше вот полярное первое апреля уж вовсю спешит подтвердить: за окном какой-то дятел ранний судорожно, истошно, городу и миру, скребёт железной лопатой своей асфальт суровой реальности вокруг, в ритуальном отчаянии счистить наконец весь этот свирепый апрельский снег.
Да, зима как наступила с первого сентября, так и вовсю, уже сильно больше положенных ей полугода длится. Это в рамках принятых в японской поэзии обязательных отсылок помимо внутренних состояний — ещё и к окружающей природе.
Впрочем, с другой стороны, да нет, всё о том же: что всё перестанет пролетать. Так стремительно. Мимо. Всё пребудет с тобой уж навек.
Гражданская оборона — Солнцеворот
Вырезка с двд: «концерт в Б1».
Ливнем косым постучатся в нашу дверь Гневные вёсны, весёлые войска Однажды, только ты поверь, Маятник качнётся в правильную сторону И времени больше не будет
Инструкция по выживанию — Смерти нет
Надежда помнит поимённо всех сердец тревожный ряд До тех загадочных времён, когда весь мир вернёт назад Струны натянутой закон, что зазвенит из-под небес, И рухнет золочёный трон под недоступною страной волшебный мест.
И голубые небеса наполнит вдруг тяжелый вой, И в ослепительных сердцах взойдёт испуг что ты живой, И белый воин на коне начнет трубить в победный рог, Изыдет солнце в вышине, и темень грянет на порог и удивит…
Магнитофон поёт во сне, и тонкий голос до небес — Спаси Христос... мы на войне... И здесь идёт тотальный бой всех против всех, и смерти нет. Голубые небеса поют в ответ — смерти нет! В ослепительных сердцах поют живые небеса Смерти нет, смерти нет!
И будет сниться долгий сон тем, кто был должен, но не стал. И грозный миг, на грозный трон, взойдут на должный пьедестал. И под железною рукой всех, кто был в силах, но не смог, Найдут бессмысленный покой и беспокойный ветерок, Лишившись ног.
И поимённая метель пройдет с востока на восток, И жалость будет мукой тем, кто очутился одинок. И будет жаждой зависть к тем, кто был на белом корабле, Что как сверкающий венок плывёт безбрежно по земле, К иным жесток.
Магнитофон поёт во сне, и тонкий голос до небес — Спаси Христос... мы на войне… И здесь идёт тотальный бой — всех против всех. И смерти нет. Голубые небеса поют в ответ — смерти нет! В ослепительных сердцах поют живые небеса Смерти нет, смерти нет!
Дал кошкам немного кошачьей мяты, побыл трип-ситтером. Сначала у своего хвостика буддизма, на залитом утренним солнцем, отражённым от домов напротив кухонном столе (где они тогда так резвились, пушистые крошки с хвостиками, всего несколько дней назад впервые выпущенные мамой-кошкой из коробки; и не вполне уверенно, но уже вполне целеустремлённо сделавшие вот, прямо тут, первые шаги), потом у подобранной пантерки, пришедшей влекомой чарующими запахами неожиданными.
Был немного, крайне осторожно, но всё же уже от переполняющей огромной радости, без излишних сдержек имманентного всего, пустого, покусан за руку и поцарапан. Ну и полизан тут же, чтоб показать мне глупому что это не со зла вовсе, а напротив — в случае с пантеркой огромными такими острыми когтищами.
Какая же это огромная радость: видеть как эти сознания освобождаются, пусть и на десять минут всего, из оков этой сковывающей всё посюсторонности. И, главное, видеть, быть свидетелем тому, что наша с ними природа там, по ту сторону, вовсе не хаотична, опасна, смертельна и разрушительна, как это представляет нам здешний шаблон рацио, такого трезвого, успевшего так скоро изведать уж всё многочисленное и разнообразное зло этой стороны — а, совсем напротив, преисполнена счастья, любви и удивления. И некоего особого благородства, красоты. Внутреннего света. Жаль, слишком быстро это всё тут заканчивается, мир втягивает нас снова в себя, чрезвычайно поспешно, неумолимо.
На церковнославянском даже не пытайтесь искать:
там очень, очень плохое предзнаменование, вопреки.
Которое наше вот полярное первое апреля уж вовсю спешит подтвердить:
за окном какой-то дятел ранний судорожно, истошно, городу и миру,
скребёт железной лопатой своей асфальт суровой реальности вокруг,
в ритуальном отчаянии счистить наконец весь этот свирепый апрельский снег.
Да, зима как наступила с первого сентября, так и вовсю, уже сильно больше
положенных ей полугода длится. Это в рамках принятых в японской поэзии
обязательных отсылок помимо внутренних состояний — ещё и к окружающей природе.
Впрочем, с другой стороны, да нет, всё о том же: что всё перестанет пролетать.
Так стремительно. Мимо. Всё пребудет с тобой уж навек.
Гражданская оборона — Солнцеворот
Был немного, крайне осторожно, но всё же уже от переполняющей огромной радости, без излишних сдержек имманентного всего, пустого, покусан за руку и поцарапан. Ну и полизан тут же, чтоб показать мне глупому что это не со зла вовсе, а напротив — в случае с пантеркой огромными такими острыми когтищами.
Какая же это огромная радость: видеть как эти сознания освобождаются, пусть и на десять минут всего, из оков этой сковывающей всё посюсторонности. И, главное, видеть, быть свидетелем тому, что наша с ними природа там, по ту сторону, вовсе не хаотична, опасна, смертельна и разрушительна, как это представляет нам здешний шаблон рацио, такого трезвого, успевшего так скоро изведать уж всё многочисленное и разнообразное зло этой стороны — а, совсем напротив, преисполнена счастья, любви и удивления. И некоего особого благородства, красоты. Внутреннего света. Жаль, слишком быстро это всё тут заканчивается, мир втягивает нас снова в себя, чрезвычайно поспешно, неумолимо.