Создание Национальной гвардии

Преторианцы нарушили святость престола зверским умерщвлением Пертинакса, а своим последующим поведением они унизили его величие. Их лагерь остался без начальника, так как даже префект Лэт, возбудивший всю эту бурю, благоразумно уклонился от взрывов общественного негодования. Тесть императора, римский губернатор Сульпиций, посланный в лагерь при первом известии о мятеже, старался среди общего беспорядка успокоить бушевавшую толпу, но его слова были заглушены шумными возгласами убийц, несших на пике голову Пертинакса. Хотя история постоянно доказывает нам, что все наши принципы и страсти подчиняются всесильным внушениям честолюбия, однако нам верится с трудом, что в ту ужасную минуту Сульпиций задумал достигнуть престола, обрызганного кровью столь близкого родственника и столь превосходного государя. Он уже поднял единственный вопрос, который в данном случае мог привести его к желаемой цели: он завел переговоры о покупке императорского достоинства. Но самые предусмотрительные из преторианцев опасались, что частная сделка не даст им настоящей цены за столь дорогой товар; поэтому они выбежали на вал и громогласно объявили, что Римская империя достанется тому, кто предложит на публичном аукционе высшую цену.

Это гнусное предложение, доказывавшее, что наглое своеволие солдат достигло своих крайних пределов, вызвало в городе всеобщую скорбь, стыд и негодование. Наконец, оно дошло до слуха богатого сенатора Дидия Юлиана, который, оставаясь равнодушным к общественному бедствию, предавался наслаждениям роскошной кухии. Его жена и дочь, его вольноотпущенные и блюдолизы без труда уверили его, что он достоин престола, и настоятельно упрашивали воспользоваться таким благоприятным случаем. Тщеславный старик поспешно отправился в лагерь преторианцев, с которыми Сульпиций еще вел переговоры, и, стоя у подножия вала, стал наддавать цену. Этот постыдный торг велся через посредство доверенных лиц, которые поочередно переходили от одного кандидата к другому и извещали каждого из них о цене, предложенной его соперником. Сульпиций уже наобещал каждому солдату по 5000 драхм (немного более 160 ф. ст.), но Юлиан, горевший нетерпением одержать верх, зараз возвысил сумму подарка до 6250 драхм, или более чем до 200 ф. ст. Тогда лагерные ворота тотчас отворились перед покупателем; он был объявлен императором и принял присягу на подданство от солдат, которые обнаружили по этому случаю свое человеколюбие, поставив ему непременным условием, чтобы он простил и предал забвению соперничество Сульпиция.

На преторианцах лежала теперь обязанность исполнить условия продажи. Своего нового государя, которого они презирали, хотя и сами выбрали, они поместили посреди своих рядов, со всех сторон прикрыли его своими щитами и, двинувшись вперед в боевом порядке, провели его по пустынным городским улицам. Сенат получил приказание собраться, и те сенаторы, которые были или личными друзьями Пертинакса, или личными врагами Юлиана, нашли нужным выказывать более нежели обыкновенную радость по поводу такого счастливого переворота. Наполнив здание сената вооруженными солдатами, Юлиан произнес длинную речь, в которой говорил о свободе своего избрания, о своих собственных высших достоинствах и о своей полной уверенности в преданности сената. Раболепное собрание выразило ему и свою собственную и общую радость, принесло ему присягу в верности и возложило на него все разнообразные полномочия, составлявшие принадлежность императорского достоинства. В сопровождении того же военного конвоя Юлиан был отведен из сената во дворец. Первыми предметами, бросившимися ему в глаза, были: обезглавленный труп Пертинакса и приготовленный для него скромный ужин. На труп он посмотрел с равнодушием, а на ужин - с презрением. По его приказанию был приготовлен великолепный пир, и он забавлялся долго за полночь игрой в кости и пляской знаменитого танцора Пилада. Однако не остался незамеченным тот факт, что, когда толпа льстецов разошлась, оставив его во мраке и в одиночестве, он предался страшным размышлениям и провел всю ночь без сна; он, вероятно, размышлял о своем опрометчивом безрассудстве, о судьбе своего добродетельного предшественника и о непрочности и опасности высокого положения, которое не было приобретено личными заслугами, а было куплено за деньги.

И он имел основание трепетать от страха. Сидя на троне, с которого он господствовал над целым миром, он не имел ни одного друга и даже ни одного приверженца. Сами гвардейцы стыдились государя, которого они посадили на престол только из жадности к деньгам, и не было ни одного гражданина, который не считал бы его возвышение отвратительным и в высшей степени оскорбительным для римского имени. Высшие классы общества, вынужденные держать себя крайне осторожно по причине своего видного положения и ради своих огромных имений, скрывали свои чувства и на притворные любезности императора отвечали приветливыми улыбками и изъявлениями преданности. Но люди из простого народа, ничего не боявшиеся благодаря своей многочисленности и незнатности, давали полный простор своим чувствам негодования. На улицах и площадях Рима раздавались протесты и проклятия. Разъяренная толпа оскорбляла Юлиана, отвергала его щедрые дары и, сознавая бессилие своего собственного гнева, громко взывала к легионам, стоявшим на границах империи, приглашая их восстановить поруганное величие Римской империи.

Общее неудовольствие скоро распространилось от центра империи до ее границ. Армии, стоявшие в Британии, Сирии и Иллирии оплакивали смерть Пертинакса, вместе с которым или под над началом кокорого они так часто сражались и побеждали. Oни с удивлением, негодованием и, может бить, с завистью узнали необычайную новость о продаже преторианцами империи с публичного торга и решительно отказались утвердить эту постыдную денежную сделку. Их немедленное и единодушное восстание оказалось гибельным для Юлиана, но оно в то же время оказалось гибельным и для общественного спокойствия, так как легаты названных армий Клавдий Альбин, Песценний Нигер и Септимий Север думали не столько о том, чтобы отмстить за умерщвление Пертинакса, сколько о том, чтобы достигнуть престола. Их силы были совершенно одинаковы. Каждый из них находился во главе трех легионов и многочисленного отряда союзников, и, хотя характеры их были различны, все они были опытные и способные военачальники...

Впрочем, всё понятно и здраво с их стороны: ставка краткосрочная. Лет 10–30 бы ещё продержаться, а там трава не расти. О надлежащем устройстве государственной структуры, которая позволит ему развиваться и процветать в веках, как это когда-то было у римлян, они вовсе не думают. Задачи нет чтоб машина ездила и не поскрипывала ужасающе, теряя детали и обрастая внезапно на ходу новыми, неожиданными — надо просто впрячь в неё лаек и дотащить до ближайшего совхоза.

Вообще любопытный текст, написан в 1776 году, когда ещё индейцы вон вовсю свирепствовали, британцем на своих островах, про историю совсем древнюю и к тому времени всеми уж забытую. Но сколько мест в нём живущих и сейчас, в нашем мире, и не осознаваемых даже теми, кто по идее должен бы задумываться. Что называется, найдите десять совпадений.

Так вот что означали эти повсеместные гвардейские ленточки, введённые вдруг лет десять назад по указу какого-то чиновника, даже не понимающего что эти цвета означают, и что далеко не каждый имеет право их носить. И радостно подхваченные толпой, что до сих пор этого не понимает. На днях вон в метро рядом стоял мужичонка с рюкзачонком с гвардейской ленточкой. Хотя вроде общая мода давно прошла. Если ты хочешь показать что патриот — отчего не цвета флага, как во всех странах? Если новый триколор так уж тесно связан с периодом развала страны — отчего тогда не наш старый привычный, красный? Так это вот оказывается на что они намекали все эти годы. Тонко.

Значит зреет-таки восстание. Хотя мне не ясно настроение «простого обывателя», думаю, что царек что-то «подозревает».

Hare Rama › Царёк стал подозревать первым, лет ещё десять назад. Он у нас вообще ловкий и смышлёный. Я уж рассказывал, каким для меня было шоком внезапно увидеть посреди мирного города процветающей народной демократии в километре от Красной площади во дворе такой здоровый урал, новенький, будто из автосалона, весь блестящий на солнце и футуристический местами, сплошь в шноркелях и решётках, оттюнингованный под передвижную тюрьму. Минуту пытался понять, где они ожидают набрать тут в него столько арестантов? Разве только всех подряд хватать. То есть они специально заранее придумали проект, потратили огромные деньги и пустили в серию колесницу, чтобы зачем-то когда настанет час, начать набивать в неё досужих прохожих, фланирующих меж Третьяковской галереей, Кремлём, набережными, ресторанами, торговыми комплексами, супермаркетами и всем прочим жирующим до поры нэпом. Я понимаю, что это весело и неожиданно. Но так до сих пор и не могу понять — зачем?

А несколько лет спустя на летнем народном празднестве обратить внимание, что толпу удерживают не просто турникетами, как всегда было — а особыми турникетами, «riot model» — сконструированными так что их нельзя опрокинуть. Сразу задумался над такой инженерной задачей, стоя на пустеющем после праздника пляже, с которого все спешно разбредались толпами, изучая конструкцию нечеловеческую, и придумал: в случае чего надо шестами запасаться, шестами их можно поддеть.

А пару лет назад они придумали на всех станциях метро для устрашения обывателей держать по взводу детёнышей милиционеров, ну то есть срочников. Причём все как на подбор какие-то духи были дрожащие отчего-то. С собаками.

А в прошлом, кажется, году, установили на все входы в метро короба через которые надо проходить и они типа всех просвечивают невидимыми лучами смерти. А кто пытается обойти — того сразу хватают и тащат.

То есть вот если бы нам такое показали в 1991 году, после победы над тоталитаризмом и полной свободы, продержавшейся всё правление Ельцина (тут надо отдать ему должное; правда свобода была полной не столько для граждан, сколько для бандитов и коррупционеров, за десять лет растащивших страну) — мы бы или начали безостановочно нервно смеяться, или не сговариваясь пошли все вместе на выход из страны. А так, постепенно, растянуто на годы, у них сработало. Помните, я уж не раз вспоминал про ту лягушку, которая не понимает, когда ей постепенно подогревают бульон. Вот у этих мозгов столько же. Не замечают просто уже даже.

Это при том, что восстание никакое не зреет. Народ прекрасно помнит Великую Октябрьскую Социалистическую чудесную, и её многочисленные и разнообразные последствия, уже сто лет как не могущие закончиться наконец.

Да и Украина особо напомнила, что переворот под жизнерадостными лозунгами — это не обязательно наступление с понедельника liberté, égalité, fraternité, вступление в Европу и каждому по вилле с виноградником, а, возможно, скоро будут опять хреначить из миномётов по жилым кварталам.

Вообще ни разу не встречал никого тут, кто бы желал ужасной смены власти. Как и никого, кроме как за деньги, радующегося ей такой. Все просто ждут, когда оно само наестся и отвалится.

Так что все эти демонстративные методы устрашения — они сами по себе, просто чтобы попугать народ. Надо же им чем-то развлекаться.