Так и рушится наша та прежняя советская мечта.
Только что об этом вспоминал:
Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко?
Только этим вечером позвонили друзья и сказали: наш школьный друг, один из тех что тащил меня тогда через всю Москву, пошёл на войну и был убит на днях. Осталась жена и двое детей.
В какие войска пошёл, спрашиваю. Псковская. Значит, ВДВ.
Пульс до сих под сто, с перебоями ритма. То бьётся, то делает ощутимые задержки. Понятно примерно, отчего древние думали, что душа — в сердце. Почти кошачий такой пульс; меня хвостик буддизма тогда научила — если что: мерять у неё пульс по тонкой горячей лапке. Когда уж дыхания нет ощутимо. В которую тогда была воткнута вот такая игла для капельницы. Шире той бедной лапки. И насмерть ещё перебинтована туго. Да лучше давайте я сдохну, меня не жалко — всё что я тогда думал.
____
В последние дни, на закате лета заехал в район моего детства купить модный складной велик (чтоб пускали в метро, и можно было кататься по всей огромной Москве), сидел потом во дворах нашего утраченного СССР (а они точно такие же почти, как и тогда; такой у нас был особо волшебный район, где время остановилось, если смогу, снова постараюсь вернуться туда, ну или хотя бы почаще ездить нашим недолгим летом) до полуночи, грустил, вышла леди покормить кошек, сказал ей где они бродили вокруг, где их искать теперь. А она, оказывается, была дружна потом с директором нашей школы. И та умерла недавно, в эпидемию, от короновируса. Так наш славный мир, стоит начать с ним разговаривать, вдруг раскрывает вещи, что мы б иначе ниоткуда не узнали. Я рассказал ей, какая она была хорошая, для нас, учеников. Очень строгая. Но очень добрая. Я рассказывал тут однажды, как перевернул учебник по физике на кафедре и читал с него. Уже понимая, что она раскрыла его на нужной странице для меня тогда. И делала вид что не замечает.
Где б найти тот наш учебник физики чтоб впервые прочесть? Нас тогда больше конечно совсем другие вещи занимали: девчонки, ну и программирование.
Пошла по классу не оборачиваясь. И только краем уха слушая меня. Делая вид что проверяет записи в тетрадях моих одноклассниц.
Не оборачиваясь. Зная всё, понимая. И я понимал.
____
И прежде мир рушился. Но с недавних пор он рушится с особой скоростью.
— Как я могу жить в мире, где их нет. Который выкинул их из себя?
— Не волнуйся об этом, он и тебя выкинет.
Как же горько, что всё чудесное осталось скорее там, так далеко.
Он нас тогда первый познакомил с той нашей традицией: пить вместе пиво в старших классах после уроков у него на маленькой советской кухне. Пиво было уж не то наше прежнее советское честное бутылочное — а уж нечестное, разливное их, горбачёвско-ельцинское, в собственные пластиковые бутылки. И весьма разбавленное. Но нам, ещё школьникам тогда, уже хватало. Мы вместе шли к классическому киоску «ПИВО», где тётка из привозимого машиной (вы помните те машины, автоцистерны с надписью «ПИВО») разливала нам, эстетам, юным натуралистам, ценителям изысканной гастрономии сей, оное. Из ларька возле книжного и Комсомольца (почему тот гастроном так называли? так и не понял; видимо раньше была там такая вывеска, ещё до нас). Хватало и такого пива. Главное, вокруг все друзья. И впереди наша общая победа, наше отныне и навек будущее счастье.
Там у него дома Макс спел нам впервые «Русское поле экспериментов», виртуозно владея гитарой, и голосом. И помня все слова... а баллада та, вы знаете, непростая, и некороткая. Это не «Город золотой» Хвоста играть на подоконниках подъездов по утрам под гитарку. В то время, когда о Егоре, в общем, ничего никому не было известно. Он был запрещён. Макс ничего не объяснял, я несколько месяцев верил, что это вот в нашем параллельном классе встречаются, на каждом шагу, такие поэты. Макса тоже нет больше в этом мире. Я рассказывал. Но до сих пор помню: когда впервые потом услышал эту песню, и прочие (как раз Макс записал мне все альбомы Гражданской обороны, что были у него — помните, рассказывал, как он обрадовался той новой запечатанной корейской кассете, что я ему принёс?.. «Я купил журнал „Корея“, там тоже хорошо...») — что Макс-то тогда пел куда лучше, чем сам автор. Да и играл на своей скромной акустической гитаре куда чище. Нет больше ни Макса, ни Сани. Нет больше нас тех прежних давно. Нет нашего мира.
Я до сих пор живу, отныне и навек, тем нашим счастьем 1990 года. Когда впереди всё... только самое лучшее. Я не могу больше изменить себя, понять что нас предали тогда так ужасно. Они не могли. Так не бывает. Да, мне уж говорили десять лет назад, что я принц Гамлет, и со стороны этим выгляжу странно весьма. И всё же. Нас предали тогда самым чудовищным, немыслимым образом.
Он мастер был гунфу, кстати. Прирождённый. Уже тогда в наших последних классах много тренировался, метал ножи в стенку, и прочее. И ввергал в недоумение гопников в подворотнях, что намеревались напасть на него неожиданно. И не для вида, он такой всегда скромный был. Тот тип героя, что атлет не оттого что... Всё, нет его больше в вашем мире. Ну да что я? Пока он был жив, я был всегда уверен что он заведомо меня переживёт, и стало быть глупо говорить такие вещи мне про него. Обычный мой одноклассник был. Не первого уж теряем. Заметьте, я всегда говорил, и тогда у нас: первыми уходят самые лучшие.
У меня отняли снова часть моей юности. Одного из моих друзей. Что тоже вырос в нашем СССР, и в страшном сне б не представил тогда, что нам уготована подобная участь. В нашем счастливом, полном надежд, полётов на другие планеты и... XXI веке. Как нас тогда всех готовили. Москва — Кассиопея, Отроки во вселенной... и много прочего.
Вы кого-то не тех начали убивать.