Сегодня лазал в районе моего советского детства, покупал более продуманный и эстетичный дизайнерский складной вел, чем был у меня. Ну, вы знаете, чтоб в метро с ним пускали, и кататься не только по своему району, а по всей необъятной Москве.
Протестировал агрегат, заехал во двор, где жил мой школьный приятель. Надо же, там ничто не изменилось с СССР, разве что фонари стали ярче, нарядней, светодиодные мощные. Что так красиво теперь освещают после наступления ночи листву деревьев во дворах.
Потом полчаса стоял как дурак, медитировал на улицу моего детства. Там почти ничего не поменялось за 30 лет. Ощущал себя как Вертинский, вернувшийся из эмиграции. Надо чаще себя заставлять туда ездить.
И тут закончились запасы пива. А на той стороне как раз лабаз, где, знаю, продаются мои любимые сорта, для ценителей, причём всегда у них стоят в холодильнике. Захожу, а там у входа цветочная лавка, и её управляющая так весомо, грозно распекает одного из своих подчинённых:
— Сколько можно думать?! Ну сколько можно думать?!!
И тут такая обращает свой взор на меня:
— Чего? Есть цветы, есть не цветы...
Говорю:
— Да нет, я вон налево, за пивом. У меня только есть ответ на ваш сакраментальный вопрос: Думать можно бесконечно. И чем дольше думать — тем в итоге лучше получается. Люди вообще, если задуматься, делятся на два вида
(одни сидят на трубах, а другим нужны деньги): те что думают, и те, что действуют не думая. Вот, к примеру, политики и военные относятся ко второму. Отсюда и все войны. Вот я, например, больше люблю думать, я этого склада.
Она мне конечно же о злободневном тут же, что её мучает, о повестке дня:
— А Путин тогда чего?
— Ну так вообще отличный пример. Он уж 20 лет как раз показывает, что он совсем иного склада, чем их те обычные политики. Оттого он тогда и воздержался от всех действий в 2014 году. И только через восемь лет его дожали его западные коллеги-политики.
— Так а разве ж он не глава всего?
— Ну как? Он же всего лишь один из игроков на этой спортивной площадке. И вы видели, он максимально как раз всегда уклонялся от решительных действий. Только вон когда жирномордый грузин тот в 2008-м... Ну и здесь его глядите сколько лет провоцировали, вынуждали. Был же такой сюжет... да вон, хотя бы у Шекспира в Гамлете. «Быть или не быть — вот в чём вопрос?».
— To be or not to be, that is the question, — подхватила она. Всегда приятно встретить образованного собеседника. С кем, единственно, и имеет смысл разговаривать, тратить слова.
— ...Гамлет ведь тоже был человек мысли, а не поспешных решительных действий. И в итоге всё его датское окружение гадское поставило его перед уже вполне сакраментальным, окончательным выбором: кто выбирает жизнь, а не честь — теряет и честь, и жизнь. Ну вот он и начал действовать, понимая что погибнет. Что в действии тоже нет спасения, как он изначально и понимал.
Нет, мне нравится думать. В метро по дороге туда читал «Пятнадцатый камень сада Рёандзи» Цветова, (Цветов уже с предисловия довольно экстравагантен, открыто предлагает варить из японцев супы, но начну цитировать когда прочитаю побольше) про экономический пик японской промышленности 80-х, пока предисловие только успел, и там ничего нового, все и без него давно знают про сад тот. Но видимо тоже напомнило про мои обычные дзэнские медитации (а Цветов там откровенно не понимает, лишь отчасти касается их) — ну и вот этот вечер был плодотворен. Больше не катался на свежекупленном велике, а, проехав сто метров, стоял с ним на очередном перекрёстке своего детства, любовался совершенством мира, его гармонией.
Нет таких свершений в мире, что приближались бы к радости полноты его осознания в подобных незаметных для окружающих моментах.
А вокруг светятся счастливые окна квартир, совершают вечерний моцион тётушки и девицы всяческие, навстречу идут две старшеклассницы в макияже с элементами совы (очки такие особые, совиное перо полосатое... вот Твин Пиксу не хватало таких позитивных сов, впрочем, его девушки были все тоже в этой эстетике), счастливый отец сидит в монументальной позе на брошенной стихией скале у магазина в окружении своих сразу четырёх отпрысков в колясках, азиатские велорикши снуют (вот, хотел ты в детстве повидать велорикш в Токио и Пекине? — получай их у себя тут с доставкой), местные, мои бывшие земляки, прогуливают каких-то, как на подбор, сплошь акита-ину с рыжими жопками...
Я как-то рассказывал, мне было лет 5-8, идём с мамой там как раз к метро, тёплая снежная зима 80-х, а навстречу такая роковая советская женщина в круглой рыжей меховой шапке из лисы (чётко полусфера), с которой свисает сзади шикарный лисий хвост.
— Мама, — говорю, — смотри! У тёти на голове лисья жопа!
Хороший район. Моё сердце так и осталось там. Так рад, что он, по сути, так и не изменился с 80-х, как очень многие, как наши районы. Его берегут, видимо, наши те древние ками. Я их чувствую там.
До того это проявляется, что в том дворе, где мы гуляли после школы, Горбачёв начал внедрять свои глупые новшества: помните эти паутины из стальных прутьев, тоже в форме полусферы, на которых было толком даже не полазать, настолько они были несоразмерны? В том дворе как раз мы такую впервые встретили. И знаете что? Вдруг там же нашёл её уже более человеческое, превосходное повторение: где всё из сцепленных мудро канатов, где как раз не только лазать отлично, когда тебе до 11 лет, когда ты ещё компактный — но вплоть до того что вообще можно зависать на этих переплетениях, как Маугли на ветках, как в гамаке. Вот молодцы какие.
Допил пиво на скамейке у близящейся к полуночи пустынной площадки, поискал в рюкзаке еды для вышедшей на неё позировать кошки, не нашёл, не взял в этот раз, поблагодарил пожилую леди, что вышла специально покормить её... и вдруг в разговоре оказалось, что она была дружна с нашей директрисой школы. Что погибла недавно в начале пандемии — мне уж школьные друзья сказали... Рассказал о ней, как она тогда оставила на кафедре для меня дурака учебник физики, открытый как раз на теме моего доклада, и усиленно делала вид, что не замечает, как я его перевернул и начинаю читать внаглую... Ну а что, вон, сам Леонид Ильич не стеснялся ведь. Какой я был всегда ужасный прогульщик и троечник. Только благодаря ей я тогда закончил школу, и всем прочим им, нашим учителям. Я ж вообще после пятого класса перестал учиться, поняв, что это всё надуманно и иллюзорно.
Так грустно всё. Все улицы и деревья там почти те же. И такой счастливый конец лета красивый... А идёшь там, и очень явственно ощущаешь, что мы в этом мире — не более чем тени. Мелькаем, а потом пропадаем навсегда. Ещё минут пятнадцать стоял на том месте с моим новым чудесным дизайнерским (ну пусть и менее чем мой мощнейший тайваньский двухподвес 2000 года — но главное что складной и компактный) великом (загорается зелёным пешеходный переход — ладно, думаю, ещё постою, ведь это одно их самых любимых моих мест детства; а потом ещё... и ещё... места, откуда нам не хочется уходить), у бывшей советской пельменной, куда мы тоже иногда заходили (неподалёку от встреченной лисьей жопы), и где мы тогда с мамой решали, что делать с птенцом, что слетел (или выпал?) из гнезда на крыше этой пельменной. Пока не прилетели его родители, и мы счастливо оставили его уж на их попечение. Всё, того птенца уж тоже давно нет на свете. Странно, как мы — единственное в мире, что длит его прошлое. Когда он сам давно его в себе не длит, не держит.
