Впервые вдруг увидел, с какого-то совсем кромешного детства, когда уже весьма понимал слова и запоминал образы, но ещё не очень имел общую базу чтоб их интерпретировать. Лет так с двух до пяти примерно.
При том, что уже где-то годам к девяти, второму классу, взял в нашей школьной библиотеке книгу и старательно её прочёл. Но тоже не очень понял, зачем они тогда друг-друга убивали. По прочтению постарался забыть, как пустое и ненужное, бульварное чтиво, беллетристику. Нечто, ставящее свои придуманные вопросы, вместо того чтоб давать ответы хоть на что-то.
Ну и фильм, в общем такое, если вы тоже его видели. Моё детское восприятие меня тогда не обмануло.
Пулемёт разве что радовал, тётка за ним, броневики, обещанные эропланы приданные, и, разумеется, атака психических каппелевцев. Что тогда воспринималась как страшная (древне-греческий барабанный бой... мы разбирали тогда Ксенофонта и его персидский экспедиционный корпус... — он скорее на уши действует, чем даже на лирику момента), а теперь — как истерически-глупая (в духе того беспредельно романтического генерала Слащёва в интерпретации тех же киевских Вертинского, Булгакова и Паустовского) и заведомо самоубийственная, бесконечно трагичная. Которых мне тогда сразу взрослые, воевавшие равно с теми и другими, разъяснили, как таких тоже нехороших фашистов.
Впервые только в конце 90-х услышал от чрезвычайно модного тогда, как та комиссия всеми ныне забытого Феликса (нет, это не дешёвый корм для кошек), юного движения митьков: «Брат Митька помирает, ухи просит!» — только сегодня утром понял, кого они убогие цитируют. Нихера смешного, кстати, постыдились бы.
Стали впервые понятны шутки по поводу Чапая с картошкой. Тоже ничего там смешного. Так эль Сид какой тоже популярно объяснял своим бойцам тактику и прочие хитрости. Наглядность — наше всё.
Тем более перестал понимать того раннего Пелевина. Что черпал свой памфлет скорее, вижу теперь, из фильма, чем из собственно книги Фурманова.
Кстати, я уж тогда, классе во втором, ну или четвёртом, не вспомню, давал одноклассникам свою интерпретацию мемуаров сих: ну гляньте сами, ведь явно Фурманов и был этим нашим Петькой из многочисленных советских школьных анекдотов. Уж не возьмусь теперь вспомнить сколько было их. А ещё к 1990-му знал их все наизусть. Как и анекдоты про Штирлица, штук 150 с лишним, проверял потом по напечатанной подборке Бегемотова: у них не было чего-то из моей тетрадки. Иначе откуда вообще ему, тыловой комиссарской крысе, знать все эти подробности, что Чапай делил только со своими, родными?
Отдельно обрадовали там песни моих дедов и прадедов. Про чёрного ворона и прочее. Как вы могли всё это забыть, народы мира, просвещённого коммунистического XXI века счастливого? Устремиться сплошь в свой маркетинг и мерчендайзинг убогий повсеместный?
...Отец сыну не пове... Эх, не поверил, Что на свете есть любовь. Весёлый разговор, Что на свете есть любовь.
«Все на свете девки ро... Эх, ровны, Можно каждую любить. Весёлый разговор. Можно каждую любить».
Отвернулся сын, запла... Эх, заплакал, Отцу слова не сказал. Весёлый разговор. Отцу слова не сказал.
Взял он саблю, взял он во... Эх, востру И зарезал сам себя. Весёлый разговор.
Вот тогда отец пове... Эх, поверил, Что на свете есть любовь. Весёлый разговор. Что на свете есть любовь.
А это уже наши те старые вопросы к Зевесу. Что превыше всех на нынешнем Олимпе. Когда мы уж две тыщи лет как верим не в него, в нашего, иного Бога.
Самая трагичная сцена там... это вовсе не как Василь Иваныча убивают —
что вообще дико... но такова война, вашего высшего из героев может внезапно не стать уже на середине любой сцены, и неважен уж дальнейший запланированный сценарий ещё страниц на 500; ну и, извините, это с рождения для нас был исторический факт: что не переплыл он ту Урал-реку, как завещали это нам всем древние чань-буддисты.
Это как тот же Македонский, по которому там и Чапай проходится иронически — ни для кого же не станет вдруг личной трагедией, что в итоге он не вознёсся на Олимп, как тот же Геракл, а помер от безудержного пьянства и тоски по родине? Так, простите, уже заранее всем раскрыли нам в безудержно тоталитарном казарменном советском детском саду: что Колобок повесился, Буратино утопился... и вообще мало кто из героев книг закончил своё повествование перейдя напрямую в Валгаллу по мосту из непорочных белоснежных единорогов, как нам тогда позже Толкин чего-то там придумывал. Впрочем, нас к этому подготовили те наши русские народные сказки, вообще первые тексты что мы осознавали: «Жили-были... Жили они долго и счастливо, и умерли в один день»
— а как девка провожает бойца, что говорит, что послан взять языка. Все ведь понимают, насколько он может и сам не вернуться. Даже я тогда, мелкий котёнок нескольких лет от роду на этом свете, понимал. За что мы и ценим баб. Что они много тоньше нашего всё наше главное обычно чюйствуют. И то ой далеко не всегда. За что и называемы бывают дурами в шутку. Да мы и сами не лучше бываем.
что вообще дико... но такова война, вашего высшего из героев может внезапно не стать уже на середине любой сцены, и неважен уж дальнейший запланированный сценарий ещё страниц на 500; ну и, извините, это с рождения для нас был исторический факт: что не переплыл он ту Урал-реку, как завещали это нам всем древние чань-буддисты.
Это как тот же Македонский, по которому там и Чапай проходится иронически — ни для кого же не станет вдруг личной трагедией, что в итоге он не вознёсся на Олимп, как тот же Геракл, а помер от безудержного пьянства и тоски по родине? Так, простите, уже заранее всем раскрыли нам в безудержно тоталитарном казарменном советском детском саду: что Колобок повесился, Буратино утопился... и вообще мало кто из героев книг закончил своё повествование перейдя напрямую в Валгаллу по мосту из непорочных белоснежных единорогов, как нам тогда позже Толкин чего-то там придумывал. Впрочем, нас к этому подготовили те наши русские народные сказки, вообще первые тексты что мы осознавали: «Жили-были... Жили они долго и счастливо, и умерли в один день»
— а как девка провожает бойца, что говорит, что послан взять языка. Все ведь понимают, насколько он может и сам не вернуться. Даже я тогда, мелкий котёнок нескольких лет от роду на этом свете, понимал. За что мы и ценим баб. Что они много тоньше нашего всё наше главное обычно чюйствуют. И то ой далеко не всегда. За что и называемы бывают дурами в шутку. Да мы и сами не лучше бываем.