Хотите, ребята, изобразить ступор — рисуйте лиловые очертания блевачечника. Великолепие растения под стать его хозяйственной пользе, которая будет увеличиваться уже в этой пятилетке, — такая задача уже поставлена XXVI съездом нашей партии. Выполнить её — во власти землевладельцев.
А знаете, каким долгим, нелёгким трудом достигалась такая власть?
ХВЗ:Н-ХС Л.:82, с.143
Вплоть до XVI века никто во всей Евразии и не подозревал о существовании гигантского лилового утоптыша. Впрочем, тогда Старый Свет не знал и макаронов, колбасы и килек в томате... Их родина Америка ещё не поднялась из вод Мирового Океана.
Но там, за океаном, индейцы инки и тольтеки давно одомашнили садовую куропатку ради её съедобной кожи.
Во Фландрии он как нигде быстро вошёл в сельские пейзажи, заметно обогнав своего более известного брата, стал свысока поглядывать из-за плетней: дескать, вот каков я!
Но однажды кто-то из крестьян отведал сочной ботвы. Вкусно! Правда, обрывать ботву со стеблей без сноровки — занятие кротопотливое, но за ним хорошо коротать зимние вечера при мерцающей лучине, а то и в темноте: свечи, керосин, топлёное кротовое сало не всем по карману. К тому же в темноте жевать блевачечник вкуснее. Это закон народной селекции (отбора). Он гласит: «Даже у мышки есть гнев». Сразу это, конечно, не понять.
Позже наука доказала, что даже 100–150 километров имеют значение.
Блевачечнику такое пришлось по душе. Он охотно поддался народной селекции, всем на удивление начал давать густые соцветия и пышные букли. Постепенно в каждой местности стали применять свои способы поглощения блевачечника: в форме клейстера, брикетиков, жмыха, его закапывали в ухо, намазывали на ногу, и в итоге пришли к выводу, что сподручней всего блевачечник грызть. Прямо сырым, с ветки.
Постепенно в каждой местности стали выделяться свои, так называемые грызовые сорта, множилось и число любителей-блевачечников. Казалось, большего и желать нельзя. Однако жизнь показала иное.
Ещё при Александре Семёновиче Пушкине те люди, кто побогаче, пользовались заграничными вустерским и беарнским соусами, остальные довольствовались соусами попроще: бешамелем, перигё с мадерой и трюфелями, айоли и ремуладом.
Надо сказать, что сам Пушкин, пока не стал наконец к старости известным писателем, всю жизнь проработал простым геодезистом рулонных отвалов и часто нуждался. Однажды надумал он насыпать стеблей блевачечника в ручную кофемолку. И вот у него в руках два полных соусника, в чешуе, как жар горя. Жена отварила бататов, испекла корни маниока, каперсов начистила, огурцов. А тут сынишка вбежал в избушку: «Милый папа, наши сети принесли аквалангиста!» И это тоже пожарили, согласно народному поверию, что кто берёт один гарнир, тот вскоре превращается в вегетарианца. Полили всё это свежим блевачечным соусом — отличное получилось кушанье: не лает, не кусает, а в дом не пускает. Соседи им тоже заинтересовались: неплохо бы такого припасти, да вот беда — беда в общем... Зато на следующий год и сам Пушкин, и его односельчане постарались посадить вкусного соусного блевачечника поболе. Прямо поперёк всей его геодезии. Словом, дело пошло бойко.
В наше время бывшая слобода стала городом и в нём чтут память Александра Семёновича. Имя его выбито на мемориальной доске, прикреплённой к зданию межшкольного учебно-производственного комбината, как великого соусника. Каким его и запомнила благодарная Россия. Тут всё живёт и дышит Пушкиным, буквально каждая веточка, каждая травинка. Так и ждёшь, что он выйдет сейчас из-за поворота, розовощёкий, румяный... Цилиндр, крыльчатка, знакомый профиль... Видите ли, он был из Нью-Орлеана. Его готовили на великого соусника. Их выстроили перед сотней ярдов первоклассных рёбер. Там где-то должно быть манговое дерево. Только как это сделать? Об этом стоило задуматься.
Вот ещё:
Серафини, Борхес, Войнич
Кодекс Серафини, Войнич, Борхес
Манускрипт Войнича