Ни времени ни пространства Лишь скорбная воля Да терпеливая вера звериная В то, что сменят нас однажды Новые ангелы Свежие бесы Ещё большие карлики великаны В то, что весна постучится в наши двери В то, что победа встанет на пороге В то, что наши возмутительные боги Вдруг возьмут да и заглянут К нам на огонёк.
Да, много воды утекло Всеми соками радуги А та, что осталась — так, не вода — Демисезонное оледенение — Даже не скрипнет под колесом Не говоря уже о драгоценном моём сапоге с каблучищем А в небе алеет плывёт раздаётся Пятно неудачи доселе неслыханной Дюже позорной Нежданной Негаданной Так никому и неведомой вовсе. Во весь мой раскидистый взор Дурацкий узор из извилистых вещей, сиволапых натюрмортов и гнилых овощей Во весь мой разнузданный зрак Эти натюрморты И резвый топорик коварный кровавый Зарытый тайком в каменистой листве. Такое постигло меня однажды Не помню только — на кладбище или в москве А, ну конечно же.
8 ноября, 18 декабря 1995
Я выпираю тубареткой Я вымираю везде Где я
5.04.1987
Я уже не смогу опомниться Я уже не смогу оправиться Я уже не смогу одуматься Я уже не смогу убояться Никогда мне не быть Иудой Никогда мне не быть Антихристом Я уже ни на что не годен Одна мне дорога — в рай.
27.09.1994
Уважаемые покупатели Профессионалы и любители Легендарные победители Дорогие зрители Почётные гости Славные добрые люди Родители Покупайте свежее мясо Налетайте, господа.
весна 1994
А рыжую кошку смотрело в подвал Должно быть должно быть Ей виделись там земноводные вещи И рыжая кошка тянула в подвал А я всё звенел и звенел телефоном Какая досада — нога затекла Протёрся рукав прохудился на локте И чай — такой жидкий.
31.10.85
Что означает Что происходит Когда прекращают работать законы Земного тяготения Когда исчезает земное притяжение Отказывает Не действует Забывается Земля не держит Пинает изгоняет прочь Толкает тебя вон Посылает на хуй Куда летят все знаки препинания Приливы крови отливы мочи И тому подобная эквилибристика Когда земля матушка Велит тебе ласково и душисто ПИЗДУЙ, РОДНОЙ !!
Он сказал поехали И махнул рукой.
1993
Гора
ст Из извё——чатой стиснутости — зд
Пошёл я на гору Трава высыхает Вот вечер начался Мальчишки вслепую играют в футбол Окошки сгорают Пыль падает время от времени Тихо звоня в колокольчик... Гора оказалась воронкой.
18.11.1984
Лес (Олег Судаков — Егор Летов)
Стой и смотри, стой и молчи Асфальтовый завод пожирает мой лес Моё горло распёрло зондом газовых труб Мои лёгкие трамбуют 100-пудовым катком
Стой и смотри, стой и молчи Асфальтовый закон затыкает мне рот Социальный мазут заливает мне глаза Урбанический хохот в мой искусанный мозг.
Стой и молчи, стой и смотри На распухшие норы промышленных труб На раскалённый зевок рациональных вещей... Асфальтовый завод пожирает мой лес.
1987
Любо дорого
Дома всё в порядке Трезвый хозяин Белый передник Полный порядок Безукоризненный Полная чаша Полная мера Твёрдая память Ни дыхнуть ни пёрнуть Ни других забот.
Каждому воздать Стократно сторицей Воздать по делам по заслугам Уважить свинцовым уважением Отличить родимым пятном Почётным караулом Триумфальным салютом представить к внеочередному воскресению наградить всенародным вниманием Выдать каждому по солнечному пёрышку По огненному зёрнышку По калёной косе По сухой стрекозе По румяному лицу Обручальному кольцу По пасхальному яйцу По тарелке до краёв По спасительному кругу По стерильному бинту На добрую память Об удачной операции Об успешном окончании Окопной войны.
1991
Царапал макушку бутылочный ноготь Чернели созвездия тучными комьями Косматые рифмы ворочались на языке Шершавая заполночь пышно свербила сморкалась роилась хитиновым нимбом язвительным полчищем тараканами попросту говоря И гневные прадеды словно сочились в прыщавых деревнях в промозглых курганах Проявляя смекалку, слюнявыми пальцами безошибочно выявляли направление всякого ветра Давали начала и прозвища рекам ручьям Знали меня помнили И улыбались.
22.01.93
Слепой Коллекционирует Сгоревшие Лампочки.
12.11.1984
Преображённый
Посмотри на меня — Я смотрю на солнце Я не смотрю на солнце.
23.05.1984
Сергею Курёхину (Е. Летов — К. Рябинов)
Пианист на этом свете — грандиозный пианист — виртуозный пианист? — Только этот пианист на этом свете.
лето 1995
Уж четвёртые сутки брожу по округе В пьяном бреду в алкогольном бесстыдстве Мешаю колхозникам сеять картофель Мешаю картофель боготворить Ворочаюсь в центре цветущего поля Стебли мну гибель сею Словно картофель Кричу спотыкаюсь Валяюсь Катаюсь по травам могучим Штаны все об них измарал в спелой зелени безутешной В сердце мутная белая рань В голове густая дрянь В поле бесы, в теле раны Глаза в сухости И руки незнамо где. Да и вообще нигде.
14.07.1994
Весь мир в кармане У Левенбука С глазами влажными, блестящими Сочными, искристыми Притягательными, словно девичьи письки И не завидно мне И не злостно Однако погано И больно уж шибко и часто Досадно знакомое ощущение — Как будто проснулся И больше ничего.
24.02.1996
Сказка
Солнце садится — красное как холодильник На куске деревянного дома сидит одетая девушка У девушки харя такая и волосы жёлтые крашеные И ноги она раздвинула в обе стороны Но она не выпимши — только кажется, что выпимши а по правде — не выпимши И смотрит она в одно место А кругом люди ходят обнимают друг друга и песни поют К коммунизму идут и солнце садится, распространяя запах полезных витаминов а девушка в позе сидит и в одно место смотрит.
15.05.1986
Игра в одни ворота
Осенняя муха хлынула к форточке Словно крысиное полчище к сахарной дудочке. Словно снегурочка к пылкому свадебному костру Словно бумажный кораблик к апрельскому водовороту Словно наш брат к ослепительной Амбразуре.
5.05.93
Собака измучалась глядя Взирая, смотря На её месте я бы давно подох, зачеркнулся Ибо снег тает, мягко говоря И весна наступает, извиняюсь за выражение.
15.04.1996
На что я молюсь? На цветущие яблони я молюсь Да на майские ливни знобящие Кресты кладу — словно саблей наотмашь Кланяюсь — землю давлю белокаменным лбом Смерть выдавливаю из земли И сам Господь за мной поспешает Ходит Господь за мной по пятам С писаной торбой То дорогу перебежит Закричит захохочет То рублём одарит То под самым носом нагадит То ужаснётся А то руку пожмёт скажет: «Ну ты и мудак».
20.05.1994
Запустил лицо в центр Ягодной мякоти Вынырнул Окровавленным ртом И опять ещё глубже Волокна трещат Выливается брызгаясь Масляный звук Кожура где-то сзади вокруг Растворяюсь не помню Всё больше Всё мягче И вот наконец Впереди В сочном тумане: «Это Ты? Привет.»
27.05.1984
История одной радости
1
Однажды иду любуюсь вдруг чувствую мне что-то в харю пихается —глядь, а это кукиш — это я гляжу, а одна моя рука мне кукиш кажет, то есть это моё сверхэго мне фигушки демонстрирует. Ну, тогда моё эго взяло и тоже фигушку сверхэгу показало — другой рукой. Вот так я и иду — одна моя рука мне в рожу кукиш суёт, а во второй тоже кукиш, но уже на вытянутой дистанции. Вот этак мои эго и сверхэго воюют. Я взял и намазал сверхэгов кукиш полы- нью, чтоб хоть пахло-то приятно, как мятная жевачка у самого носа то есть. И иду я так по свалке, и обдувают меня ветры смрадными зловонностями — а я ничего и не чувствую — ведь у меня под носом крепкая полынная вонь. Вот так я и шёл, потом пришёл. Смотрю — гора. Сел на самый краешек над коричневой речкой и сразу успокоился.
2
На моём лице с самого утра упорно проступала улыб- ка. Я прилагал все старания, чтобы загнать её внутрь, под холодную липкую кожу, но она с лёгким шелестом про- ступала вновь и вновь. Прохожие останавливались оборачи- вались их указующие на меня пальцы вытягивались в подзорные трубочки и змеились. Я ничего не мог поделать с этой улыбкой — в ярости я со всей силы пизданул по ней звонким кулаком — она прямо так и полезла наружу. Я взмахнул руками засмеялся и побежал.
26.09.1984
Я не спал десять тысяч ночей Мой желудок набит до отказа снежками Окурками, пирожками, картофельной шелухой Мне под веки насыпали сахар Мне в виски понатыкали гвозди И сердце моё словно тусклая пыльная лампочка в коммунальном промозглом сортире И губы мои словно опухоль И глаза словно на фотографии И весь я комок пластилина брошенный в чей-то глубокий костёр Плавно рассасываюсь Расплываюсь В жадном настойчивом пламени А надо мною лишь звёздное стылое небо И чьи-то сосредоточенные Внимательные Лица.
май 86
Метаморфозы
Время сеет время сеет Волосатые снега Только радуга над полем В ярких сумерках дождя Из оврагов веет память Рыбы плещутся в кустах Нежной ленточкой на ветке По руке сползает жук. Снежный шарик на ладони Он распустится цветком И, как гусеница, летом Превратится в воробья. На асфальт упал кузнечик — Тают улицы под ним Побегут они ручьями И исчезнут, как и он, В ярких сумерках дождя Там, где радуга над полем.
1.01.1984
Каждый божий день Что-то происходит Что-нибудь да случается Не бывает такого дня Божьего Чтобы что-нибудь Да не стряслось Такого Скажем так, поучительного То темя свирепо зачешется То в пот так и бросит с размаху То ни с того ни с сего Проснёшься не дома А в мокрых кустах Возле конечной остановки Трамвая № 2 То вены возьмут и распухнут Возьмут и РАСПУХНУТ Сочные Полнокровные Узловатые Похоронные На тыльной стороне Твоей деревянной ладони.
28.06.1993
Сидя на самом краешке Над коричневой рекой Я взор обратил На громоздкое небо И что-то такое собрался подумать Как вдруг по руке Муравей пробежал.
21.07.84
20-е сентября
Листья устали Листья состарились Валятся навзничь. Молчат. Привыкают. Зубы стискивают. Понимают. Клопы же душистые наши лесные Уже собрались на мучительный отдых Зимний порядок Долгий покой В сонной траве терпеливой подснежной. Да, ежегодно-жестокое недоразумение Ждёт насекомого брата. В картофельном поле ликует лопата Звереет лопата беснуется, Но бульба гниёт и сгнивает упрямо В затерянных парниках В заколдованных ямах В саване мешковины В гробовой теснотище удачно сколоченных ящиков И зубы скрипят И листва привыкает В поле лопата шалеет беснуется В роще мертвеет наш брат насекомый А городе сумерки мчатся по улицам Словно погоня в горячей крови.
1994 г.
Пересохло Как в сосне обезглавленной Так и во рту у меня.
Мне б лечиться и лечиться Всё от вашей от развесистой хуйни, Виноградного бахчисарая Да от красной от вашей икры Что вон примостилась на краю тарелки могучей малиновой кучкой Кроваво-слизистым кукишем. Мне бы в землю в опилки в сугроб завалиться, забыться, заткнуться — Кишат во мне мысли бездарные вздорные кишат кишат во мне Словно москвичи в метрополитене Снуют по мозгам, как навозные мухи по нотному стану Я скоро устану Ну вот и устал И ветру тотчас уподобился Тому, что застрявши в дремучей дыре коридора Кончается ветер да только никак И я тоже дурак Бессловесный.
5 апр. 1995
Проволока сомнения Звякнула приглушённо В туманной пепельнице Чужого лица.
28.11.1986
В чужом лице, я знаю, не случайно, В чужом лице иначе, иначе всё
Он новый
Целлофановый огонь Огонь, завязанный узелками Хрустальный дым Скользкий на вкус Горький на ощупь
Жар кидается на глаза Дрожь под ветренным воротником Танец антидождя.
Он пришёл новый Надо открыть дверь
22.12.1983
Блюз
Я рано утром в темноте уходил на работу Окно было закрыто шторами Я поздно вечером в темноте приходил с работы Окно было закрыто шторами Когда в субботу я наконец распахнул шторы — на месте окна я нашёл Кирпичи кирпичи кирпичи
4.12.1984
Задумчиво раскачиваясь на почтенном табурете Странствую по заснеженным, изъеденным мышами просторам Путешествую по комедийным граням Равнобедренно-любовных треугольников Забавляюсь фактом существования заводного зайца Затейливо рассуждаю о многообразии словесного пластилина Словно дважды два Словно таблица Менделеева Словно жестяное ведро Словно кафельные стены Словно Валера, словно бабушка Люда Словно тётя Галя, словно дедушка Пётр Словно пирожок с капустою Словно циферблат, словно картофельное поле Ворочаюсь в раю.
1994
Победители
Двум моим приятелям из г. Красноярска
Им было конечно Им было подавно Им было действительно и безусловно Когда они щурили серые глазки Когда они щупали снулыми пальцами Брезгливые гримасы на собственных лицах Когда они, важно наморщив сухие землистые лбы, Прилежно насупив шершавые брови, Вооружась консервными ножами безупречной логики, Уныло штурмовали иные измерения Когда они, преисполнившись старческого глубокомыслия, Считали осколки разбитого зеркала Вымеряли траектории падающих звёзд Мгновенно гасили пожарища вескими доводами Ни о чём не тужили, никуда не спешили Никому не верили на слово Всё проверяли.
8.08.1993
Кто это летит Не касаясь морозными пятками Калёной землицы Над сыпучими песками Над измученной листвой Над зажмуренными окнами Над заснеженными крышами И лицо у него самодельное Из бумаги и мёрзлой воды Звери воют от ужаса Падают замертво Он летит сквозь деревни посёлки леса города Кто же это и куда?
13.06.85
Птички весело порхают В розоватых небесах К тому же они весело порхают В розоватых небесах.
Не было у времени Ни выбора ни времени — Так мы и стали его активистами Вот и машем знаменито костылями Опосля.
16.01.1997
Мне смешно — я всё ещё не умер Я вскрыл себе вены, словно чужое письмо Я отрезал себе голову топором Я отравил себя зловредным ядом Я истыкал себя острым режущим предметом Я подвесил себя на белой скользкой верёвке Я застрелил себя калиберной пулей И теперь мне смешно ведь я так и не умер но даже смешно.
31.05.1986
Великолепная затея Топить континенты Поджигать океаны Швырять себя с балкона в закопчёное наднебесье
В кромешное кровоточие В причудливую сыпь убедительных слов В прессованное говнище дорогих воспоминаний Созерцая по-стариковски ласково и лучисто Заоблачные бездны безнадёжного невежества Кровоточить навозным жуком В прожорливом муравейнике Комфортабельном формикарии Босыми ладонями плавить снега Учиняя тем самым досрочные вёсны, Застывать беспощадным верстовым столбом Указующим перстом По дороге на север.
1993
Человека убили автобусом (описание)
В луже кровавого оптимизма Валяется ощущение человека В телогрейке. Весело и великодушно Разбегаются в разные стороны Его пальцы, погоны, карманы... Ветер поднялся. Стемнело.
28.10.1986
Пролетел комар, как ангел Над бессонной простынёю Над растерянной подушкой Развороченной постелью И вонзился Окунулся Позабылся Засмеялся В самом центре В самой гуще В небесах моей ладони Словно аленький цветочек Словно гвоздь Непрошенный.
16.07.1994
Глубокий старик вознамерился наконец выпустить голубей из бесчисленной клетки. На балкон с нею вышел Распахнул дверцу настежь Глядь — Нету клетки Нету голубей.
31.12.1984
С миру по нитке По горстке, по копеечке Песочная сыпь Аллергическая зыбь Взятая взаймы задушевная повседневность С дырявым сапогом, набитым чёрствыми снегами, С абразивными колёсами Пестиками и тычинками.
Трамвай задавит его наверняка в трамвае две женщины с крашеными волосами расскажут о новых колготках о молочной смеси детях которые рыгают мужьях которые уходят и возвращаются а руки всё будут компостировать трамвайные или троллей- бусные талончики будут давить и вынимать двери раскроются выпустят впустят а в трамвайном стекле отразится под острым углом на долю секунды только на долю секунды его обезумевшее лицо.
20.04.86
Из меня всё сыпется Словно из колодца — Клетчатые пряники Сахарные домики Рожки изобилия Серебряные копытца Хрустальные зоркие шарики И апрельские колокольцы.
1.04.1993
Свернулся калачиком Облетел одуванчиком Отзвенел колокольчиком На всю оставшуюся жизнь Застенчивая ярость Кокетливая скорбь Игривое отчаяние На всю оставшуюся жизнь Вежливая ярость.
1992
Смерть в казарме
Сапоги стучали в лицо Виски лопнули пузыри Нога выломилась углом Рёбра треснули как грибы Он — в центре круга В центре лужи вытекшего сока. Наконец что-то с шипом взорвалось В середине тщедушного тела.
... по красному полю рассветному полю по пояс в траве она побежала она побежала побежала — побежала — побежала ...
июль 84
Indian › В костюме моряка.
Tomorrow › Внезапно напомнило, ни тени иронии.
Tomorrow › Да, наши те детские мечты непременно служить на флоте и собою олицетворять весь прогресс человечества, его мощь, героизм и красоту — неизменно потом встречаются с морем жаб, что колышутся вокруг, и своими уж мечтами и помыслами жабьими мерзкими формируют реалии того, куда мы потом попадаем — не нашими вовсе. Что ж, ну хотя б героизм нам тогда остаётся. И тельняшка, ещё отца — но уже как память. Отчего-то свои тельники мы так не ценим потом, как лишь эту память о ней, давно неизвестно куда самой подевавшейся с того нашего советского детства.
Особенно до революции это было трогательным повсеместным. Когда даже царские дети, престолонаследники изысканные, свирепейшим образом убитые потом, носили эти матроски с детскими гюйсиками.
Даже мамы фото помню вроде детское, послевоенное. Где она в такой матроске. А, нет, это был её портрет маслом, что написал мой дед. Которого я даже не застал. Но фото тоже могло быть, сейчас уж не найти.
Так было романтично тогда, всё Новое время — детям примерять на себя морскую форму. Эпоха великих географических открытий, мореплавателей, путешественников, первооткрывателей, учёных и героев. Сейчас совсем другая эпоха настала: видно уж по тому, что нет этой милой шалости больше, как зримой, значимой части культуры. Мир убил в себе, тщательно, планомерно, эту наивную детскую романтику. Эту мечту о мечте, надежду на нечто за пределом наших надежд.
Indian › Казалось бы, у мечты (и её реализации) сделаться моряком появилась было альтернатива — космос, даже не обязательно дальний (на несколько десятков поколений, а то и поболее, хватит и так называемого ближнего), но внезапно это как-то угасло и вряд ли разгорится вновь. Нынешнему человечеству это неинтересно.
Tomorrow › Да, в терминах нашей срочной обязательной тоталитарной — авиация, ВДВ.
Мне как-то повезло, от всего успел впечатлений набраться. На всю оставшуюся жизнь, долгую счастливую.
Им уж не понять: Поколение менеджеров по продажам эффективных выросло в целом, Куда ни кинь.
Этой нашей тоски по морю, по небу. По космосу. По ветру и солнцу. По новому. По свободе и радости Каждый день видеть что-то удивительное. Каждый день жить.
Для меня лет семь назад это, прочитанное тогда незадолго, стало вдруг неожиданно, очень личным горем. Приобрело другие совсем коннотации, схожие впрочем.
Принёс свою кису гарантированно умершую, всю ночь лежавшую на операционном столе в ветеринарном подвальчике и смотревшую на меня огромными глубокими невидящими глазами, или скорее видящими бесконечность — мне сразу сказали, что моё искусственное дыхание рот в рот не гарантия ещё ничего, раз собственное дыхание прекращено было, и повреждения мозга скорее всего необратимы, и зрения тоже уже не будет — а потом вдруг воскресшую, а потом и зрение вернулось, не сразу, и это были такие страшные дни, когда она ходила ослепшая, изучала квартиру теперь заново, наощупь, так весело и предприимчиво, явно радуясь что снова может хотя бы ходить, так энергично — и вот через неделю, ещё слабую, на руках, ранней весной, по снегу, снова принёс её показать врачу, что да, вроде выздоравливает. И тут она, лежавшая всё время тряпочкой на руках, завидев знакомые катакомбы, как спрыгнет, как побежит туда вглубь по коридору. Значит видели её глаза всё тогда, узнала. Так мне это тогда ударило: «побежала-побежала-побежала...»
Живая, здоровая, красавица такая выросла. Так сильно любит меня. И так сильно я её после всего.
Как горько и волшебно это было, когда она побежала. Такая внутри этой маленькой кисы сила и радость всё время держалась крохотным огоньком, такое огромное счастливое ожидание того великого, для чего она тут и появилась.
Я кота держу и гляжу как мы с ним отражаемся в зеркале — правильно отражаемся заебись. О, мой кот нас обоих поймали в полиэтиленовый мешок.
2.07.86
Потом стоял с ней вот так же как раз перед зеркалом, и отойти не мог от этого ощущения: «побежала-побежала...»
Страшное чувство вины, когда они умирают на наших глазах, а мы всё готовы сделать, себя отдать в жертву, лишь бы они выжили и были счастливы — и ничего не можем. Пытаемся всё, и не можем.
Хуже не бывает ничего в огромной бесконечной счастливой вселенной, чем те крайне редкие моменты, исключительные, невероятные, невозможные, когда мужчины плачут, беззвучно, изо всех сил сдерживаясь, вполне осознавая своё бессилие что-то тут хоть немного изменить.
Дышу в её тигриный мех на горлышке, вокруг него — как меха, как дамское манто изысканное, стараюсь побольше отдать тепла ей. Как тогда, как согревал её остывающее тело, милого забавного котёнка, лишь недавно вставшего на лапки на моих глазах. Столько жара возвращается при каждом дыхании — вовсе не поверил бы, что это из меня, было внутри меня.
Она ведь научила меня тогда этому, столь внезапно, как крайней, смертельной необходимости: без иных мыслей, соображений (да ты совсем ёбнулся, товарищ, пойди ещё асфальт целовать перед подъездом и снегирей кормить своей печенью из кормушки, как Прометей тот), дышать ей в маленькую пушистую пасть, застывшую в чудовищном, смертном оскале, не брезговать только недавно подобранным диким уличным котёнком, не ожидать больше ничего — лишь бы она выжила, жила, узнала этот мир хоть чуть лучше. Отдавать ей своё дыхание, отдавать своё тепло. Которого и так, в общем, не особо после всего осталось. Но вдруг понимаешь, что нет, немного ещё осталось. Если надо. Если особенно вдруг надо стало. Если есть кому.
Дышу и вдыхаю в ответ все её ласковые тигриные меховые запахи. Лишь бы ей было тепло. Лишь бы она была жива. Вечно отныне.
Подтянула лапкой когтистой руку, снова принялась вылизывать. Как всегда, как обычно. У них это так принято выражать. Все миллионы лет. Даже задолго до нас, нашего появления тут. В их мире. Чтоб показать, как все годы эти, насколько всё тоже сама понимает, как тоже любит меня за всё это. Да и просто любит. Непонятно даже отчего уж. Все забыли. Счастливо. Давно.
Вот и снова: положит лапку на запястье сверху, настойчиво, непреклонно, неумолимо, окончательно — и давай вылизывать.
И никогда даже не пытайтесь ей сверху на лапку положить свои пальцы, прикрыть, обогреть — нет, непременно важно чтоб её лапка хрупкая нежная ласковая котячья была всегда сверху. Чтоб её воля пушистая была свободна и решала все. Так надо. Она девочка, ей важнее быть свободной кисой. Той, что Киплинг ещё тогда воспел.
А вы говорите: «побежала». Видеть, как она побежала — огромная боль, невыносимая трагедия, непередаваемое счастье.
Indian › Все коты и кошки, которых я так или иначе знал, не терпели прикосновений к лапкам. Даже изредка можно трогать хвост, можно его гладить в продолжение поглаживания спины — но вот лапки нельзя, табу.
Tomorrow › Терпеть-то она терпит. Но вот если положить — деликатно вытащит и положит сверху.
А ещё этим утром был разбужен неожиданным вылизыванием в нос. Кошки — это всегда такое счастье пушистое, подчас неожиданное. Даже когда мы совсем спали и вовсе не были готовы к этому.
Сейчас так нежно, так тонко сказала, на их изящнейших нотах: «Вум-пум-пум!» — что, сразу понял, означает: «Неплохо бы поесть, если позволишь». Отчего любое, малейшее пожелание этих нежнейших созданий мы тут же стремимся исполнить, бросая всё, как главный свой приказ? От высшего для нас.
Отчего застенчивых, нежных девочек любят настолько сильнее, чем всегда заявляющих всюду о себе, нагловатых, пробивных? Впрочем, нет, и их тоже очень тоже. Но этих ещё более.
Indian › Увы, моя кошка из так называемых разговорчивых, и говорит она громким голосом. Еды она не просит, но требует, вопя что есть мочи до те пор, пока еда не явится в мисочке. Так же громко и настойчиво она требует внимания и наведения порядка в лотке (зимой предпочитает лоток, не любит снег).
Tomorrow › Я вот тоже впервые полностью ощутил — к своей той подростковой трагедии, когда прочёл «Дверь в лето» Хайнлайна — и вдруг понял, что а вот у меня нет такой кошки волшебной... и какого огромного чуда я лишён; возможно, навсегда.
Сегодня только было:
открываю дверь на балкон ветры подули проходит минута, ветры достигли кисы уютно уткнувшейся в пушистое леопардовое одеяло синтетическое, но всё же тёплое, на кровати ой, я конечно сонная пока, но что у вас там? мне уже интересно иди, заюшка, смотри как там вышла, посмотрела поверх сугроба белоснежного, что замел весь балкон, на всё такое же заметённое пушистое вокруг внизу, подышала холодным свежим воздухом, решила, что он всё же у вас тут, негодяи, скорее более холодный чем свежий, развернулась и ушла обратно в тепло
И так всякий раз. Вот и я наконец прощён. Допущен к счастью, откровению тому, о котором читал столько десятилетий назад лишь в писаниях: что кошкам милее тепло и забота наша, чем эта свобода якобы там, вовне. Более точно имя которой — смерть. Равнодушный ледяной безупречно белоснежный хаос.
А просит она тихо всегда, нежно. И даже не просит обычно: а только посмотрит — всё, я сразу понимаю: «Слушай, нет ну вот ты сволочь у меня, сколько можно ждать, я уже вся негодую даже, как мне мои те давние громадные тигриные саблезубые пещерные предки завещали пушистые тоже: я тебя уже две минуты назад подняла, максимально ласково причём, как дура старалась, ждала три часа чтоб ты точно выспался у меня — и вот ты проснулся, встал, пошёл для меня на кухню, положил пакетик с кормом в китайскую пиалу отогреваться в тёплой воде... где еда? я есть хочу! посмотри не меня, ну что я ещё могу с тобой сделать, ты же проснулся наконец, достал её из холодильника, где она?» Это один краткий яростный взгляд всего. Мне достаточно. Сейчас, радость моя, ещё секунд тридцать потерпи и она точно должна нагреться там.
Зато потом внезапно приходит и начинает, дико мешаясь, некстати, вылизывать предплечья, занятые чем-то своим за клавиатурой. Отвлекаюсь от всего, да нет, только что поела, и вообще всё в порядке — просто вдруг захотела выразить, какой я у неё хороший. Так же точно и я: прохожу, спит, вдруг так хочется поцеловать её в лоб пушистый между ушками. Зная, как не было бы в этом мире, окончательно, навсегда, тогда самой возможности такого. А теперь вдруг есть.
Вообще да, кошки разные. Как и люди. Как, чтоб нам понятней было: дети, девушки. Мы как-то сразу инстинктивно удочеряем их. Потому что — ну а как иначе? Это ж такое чудо всегда. Куда прекрасней всего вокруг. На заснеженные километры. И долгие годы. Что заканчиваются пустотой, где нельзя дышать.
Мир с тобой Мир держится на тебе Держи на себе весь мир Мир жив лишь тобой Так держи его на себе.
1993
Ты знаешь, трудно держать время на ладошке Да-да, глубокие трещины сдвиги Коры земной провернувшейся вкруг своей пыльной оси. Когда я встречаю свои отпечатки на талом снеге, на каплях сосулек на маленьких крышах, я словно в центре янтарного яблока, в центре и с краю, как тёмная крапинка на новом яблоке, на новом яблоке.
К тому же нетрудно свалиться Набок, ступив на край тротуара, подмёрзшего прошлой ночью, а снега всегда будет много, а яблок на ветках, а глаз на лицах, и рук в карманах.
За углом за углом.
8.3.1984
Всё смешалось, всё сместилось И теперь уж непонятно Что откуда и почём И легко ли быть грачём На картине «Прилетели» И кому какое дело И куда девалось мыло Был огромнейший кусок Здравствуй русское поле Я — твой тонкий колосок В грязь лицом ударенный Сел на санки не свои И умчался восвояси.
март-апрель 1996
Отгремели окончательно панические войны Разбрелись по огородам героические воины Яблоки груши умело окучивают Капустные кочаны на груди укачивают Убаюкивают Подмигивают, улыбаются румяным своим отражениям В мутных от копоти образах Наслаждаются пепельным шорохом Ежевечерним Горестным скрипом газет довоенных Сухо желтеющих грудами на чердаках Благодарно любуются На плоды своих рук и органов Справедливо гордятся Славными урожаями на своих участках Что посеют — то и пожинают Что откусят — то и съедят.
Ты на меня не гляди так, дедушка — Я тебе ещё не ровесник.
27.09.1994
С этого-то всё и началось
Мягкие ветви Найдутся в тумане И красный трамвайчик Проедет почти перед самым лицом Словно резиновый И настоящий.
24.11.1985
Я спускался по переходу Медленно по ступенькам И неожиданно понял что падаю головою вперёд я как-то еду сползаю головою вперёд вниз по лестнице Наименование изделий Защёлка ЗЩ-3-1
16.12.1983
Как понимаю, сон. Сны бывают такие. Бывают разные: как рассказ, как роман, как приключенческий кинофильм неимоверно красочный, на изготовление которого, просыпаясь, мы понимаем, что верно Голливуд для нас затратил миллионы долларов — чтоб прямо вот так, в таких красках и мельчайших подробностях, и динамике; как откровение, как хокку, как обращение к прошлому опыту... — но бывают и такие. И проснувшись мы спешим записать те послания, что сами себе посылали оттуда, из глубины.
Записать до буквы, до цифры, до малейшей подробности. Как знать, быть может впоследствии всё это окажется важным. Пророчеством.
Сон
Трижды удостоенный отзывчивой дубиной по гранёной башке Продолжал настойчиво стучаться в ворота пока не задохнулся От собственной дерзости а птички застревали кусочками в горле А в камере смертников заключенным снился один и тот же сон.
1983
Если бы был я чуть-чуть поконкретней Я бы сурово и громко нагадил На ваши мясные трагедии Телефонные бесполезности Горбоносые обречённости На задорные раздражённости И седые беспечности Мне бы быть лишь чуть-чуть поконкретней Только вы всё равно не поверите Только вы всё равно прикарманите Вокруг ёлочки будете пьяненьки И кидать в меня будете веником Так что я лучше лягу посплю И увижу во сне — дождик идёт.
20.09.1985
Я убиваю мандарин, уничтожаю его цельность, взрывая пальцами тугую кожуру. И вот лежит в моей ладони прозрачная начинка солнца, чуть тронешь — брызнет сок, подобный лунному сиянью. Ломаю дольки, словно пальцы, держу губами, как дыханье, боюсь и задыхаюсь от волненья боюсь награды.
27.11.83
Автобус едет в места
Я сел никудышно Я сел хитроумно Мой автобус едет в места Я могу голодать как Я могу быть ласковым словно сумерки Я могу быть мудрым и вежливым Я могу целомудренно ждать Я даже могу иногда Я даже И сердечные приступы И задавленная эротика И полезные пряники Но автобус едет в места Я еду в места.
13-14.11.1985
Так хочется спать Что кажется будто кто-то Шумно махает пернатыми крыльями.
30.04.1986
Я родом из этих невежливых строчек Я родом из утра Я родом из ярости Я родом из мест небывалых неведомых Географии и т.п. неподвластных Я родом из леса зелёного тёплого Невырубленного неповаленного Я родом из радуги Той, что раскинулась над пепелищем Над миром Над прахом Над кладбищем Я родом из воинства Вечного воинства Правды единой Смертельной Последней Оскаленной Изрыгающей протуберанцы, поэмы и подвиги Сердитого воинства Что доблестно топает сапожищами Щедро разбрызгивая во все стороны Жидкую грязь, родниковую кровь и остроты. Я родом из Победы.
май 1994
Я смотрю на свою руку Недавно была рана кровь, а теперь — Новая нежная кожа Не успевшая испачкаться загореть Дни стали короче Скоро станет совсем темно.
8.10.85
Мимикрия
В белом лесу Никто Никого Не нашёл.
14.12.84
Зарыться лбом в одеяло песка И ни о чём не жалеть Ни о чём не грустить Наблюдать завороженно За неистовым вращением планет и эскалаторов За упрямым копошением кротов под землёй Хлопнет ставнями окно Загудят переспелые ягоды Будет небо скатертью Будет земля орешком.
1991
Крадучись Ногу вдевая в каждый отчётливый след Блуждаю в трёх соснах Как святой без поводыря Бреду как в бреду, хохочу, спотыкаюсь Плутаю с дорогами на брудершафт Кажимый мир серебрится мелькает плывёт расплывается перед глазами И якобы я со своей стороны Тщательно нюхаю северный ветер
нежный Внимательно слушаю ———— трезвон южный Знаю теперь, что такое сироп.
4.06.1995
Всё-то мы знаем Всё-то нам известно И взбитые слюни И траурные купальники Полированный ужас обеденных столов И пунцовая азбука незаслуженных пощёчин Подзорные туннели, надкусанные яблоки Керосиновая сырость Засуха гербариев И королевское утешение — Бродить по весенней воде Босоногими пятками.
1.03.93
Небо цвета мяса Когда ты споткнулся О мёртвую мышь.
26.09.84
Как-то раз в начале века, Егор был ещё жив тогда, и продолжал писать свои стихи, было такое счастливое лето. И я лазал по Москве где-то в районе Алексеевской, к востоку. С тех пор там что-то не был. И все ещё были живы. Вообще все. И такое солнце было, и такая бесконечная глубина небес. И ёлки с иголками, летние ёлки посаженные ещё народом-победителем, вскоре вымершим, тем нашим, вдоль какого-то там старого социалистического небоскрёба министерского футуристического по тем временам из стекла и бетона. И ты трогаешь их лапки, простёртые к тебе, и прекрасно понимашь, насколько они тоже тут, и всё тоже, пусть по-своему но ощущают. Так всё было красиво и счастливо вокруг, как во сне. Как в сказке. Будто и не из этого мира был этот день. Более реальным, взаправду, чем всё тут обычно. Вышел вслед вдруг к железной дороге, и там, у забора — лежит серая, немного бурая, мёртвая крыса пушистая. Уж отчасти запылённая придорожным этим всем из-под колёс их.
Так горько стало, что этот немыслимый, счастливейший из дней — не для неё. Что она его уж точно не увидит. Так пусто вдруг стало.
Я думаю, надо этот пост сделать «editor's choice». И просьба к вам, Вождь. Нельзя отдельную кнопочку на эти самые editor's choice сделать, чтобы можно было сразу влезть и найти. В избранные занес уже. Спасибо.
Elsh › Да, это несомненно «editor's choice» — с тех пор как его услышал в 80-х, мало других поэтов могу назвать, философов, мистиков — что настолько б всю жизнь определяли с того момента, непрерывно, мой собственный способ формирования мира.
И в этот раз, не как обычно, когда лень даже вон Сократа по отдельным мыслям разбирать, а обычных авторов — и тем более: как начал вот, так и не могу остановиться. Понимая, что ничто из всего прочего, чем мог бы взамен заняться, отчего-то и близко не радует так, как возможность снова прикоснуться к его искрящейся счастливой мысли, этому празднику образов и пониманий.
Золотой пост делайте — там ведь я тогда и задумал эту дуальность: что-то народ сообща назначает лучшим; что-то лишь я сам, без его даже благоволения на то, вопреки; что-то даже вместе: тогда и «выбор редакции», и «золотой пост». Вот как раз программный механизм «золотых постов» — и есть тот способ, как сообща отметить особые места.
Да, можно ещё «божественное золото» конечно — но верю, что вы постепенно и так...
А я ещё и на главную отдельной ссылкой могу прикрутить: сверху временно, и справа: в «лучшее» и «абсент · анабасис · барбудос · бармаглот · ».
Дачи горят полыхают Дети кричат руками махают Собаки белеют на серых бетонах Под жухлой листвою смеркается стынет Сырая земля или что у нас там А мне вот досталась такая свобода — Стрекоз из прискорбно-осенней воды Из этой вот лужи плачевной бредовой За бледные крылья таскать Как каштаны из огня Да в траву успевать откидывать Дабы на медленном солнце сушились Грелись. Надеялись. Не торопились.
11-12 октября 1994
Где-то вдали Бумажным крылом Белоснежным крылом бумажного самолётика Надежда сверкнула Надежда взмахнула Надежда мелькнула Крылом.
9.05.1994
Фонари освещали отёкшие липкие листья И тихонько звенели, как птицы во сне Слетались немые стада насекомых Влекомые призрачным светом дождя Я тихо пошёл, облачённый в одежды Прозрачные чёрные горькие злые, Касаясь деревьев ошмётками рук, Надёжно укрытый покровом луны. Я пел, как в тумане, Бежал наугад, И все бездорожья вели меня дальше И я спотыкался, хрипел и стонал И в ужасе слушал в лесу голоса, Хохот и лай Нелюдей.
29.1.1985
Олег сказал Что я — Христос С пластинками под мышкой. Поставлю-ка я пластинку. Послушаю-ка я её!
10.11.85
Дрожащее стека’ло осенней воды Пустылая ве’чень Давай, насекомый гармонист, Трещи’ свои тре’щи Небо’сь свои небеса!
14.10.1986
Как однажды я Бога хотел надурить — Линзы контактные вставил Потом глазами болел гноился Долго бездарно позорно Распухли глаза. Линзы — долой! Как я однажды Бога решил оседлать — С крыши крытой стальным листом Сиганул на дождливый асфальт Летел летел Так и не приземлился Как однажды пытался я Бога на подвиги вдохновить — Ваял-творил Гремел-грохотал Что из этого вышло Вы и сами знаете.
28.10.1994
То ли змейка, то ли мост То ли петелька взахлёст То ли грёзы, то ли газы То ли светлые христосы То ли скверная грязюка, то ли заняты места То ли громкая гагара, то ли милая фигура То ли твёрдая могила, то ли просторная комора То ли стыдно, то ли поздно То ли просто интересно То ли буки, то ли веги, то ли капелька в носу То ли лёли, то ли вали, то ли лютые мозоли То ли лампочка устала, то ли бабушка зевнула То ли змейка, то ли мост То ли хворост.
2.11.1992
Провода искрят
Итак мы сидели на металлических каркасах Похожих на ящики стулья дома Под разными соснами Многие плакали, рвали руками ногами одежды Свирепо дыша и дыша Брызгая слюни на шипящие утюги А один из нас Высунулся из дупла Безутешно смеясь И его глаза чёрной птицы — Пуговицы из чёрного блестящего камня — Так мудро (И далеко).
11.11.1984
Задравши собачий нос Втянул в себя струйку Сочного летнего воздуха И понял, что Они Где-то рядом.
4.09.1984
Пламенное руно моей дерзости Солнечное веретено моей гордыни Гневное звонкое знамя моё Реет и рдеет Кипит попирает Тщеславные цифры Тщедушные суффиксы Косматое жаркое знамя моё Мечется на ветру, словно полярная полночь Хрипло ликует Швыряет куда ни попадя То меня то снаряды то зёрнышки Грядущих вселенских пожарищ Космических революций И пулемётная ленточка моего шаловливого слога Свирепо и ревностно Выполняет задачу: <<Живым не брать!>> И при первом же радостном случае Безупречно пускает в расход Удушливый жопот Унылые грези и т.п.
12.02.1993
Повадился кувшин по воду ходить
Заворочались комья в простуженных глотках Подлинные ценности заныли в желудках Полетели под откосы Помойные вёдра и ржавые колёсы Зачесались рукавицы, загремели колокольцы Содрогнулись накренились голубые табуретки Хлынула кровь как из сапога Справедливый приговор привели в исполнение Срочно и успешно Самым должным образом.
1993
Безутешная мудрость Высушит щёки, глаза и подмышки Выстудит голову Вызнобит мех В сердце поселит радугу И высушит щёки, подмышки, глаза.
9.02.93
Каждый мой стих — весна Весна на до боли заречной улице Каждая песня моя — это знамя Знамя над павшим рейхстагом Каждая жизнь моя что соринка Великая соринка в твоём глазу.
23.02.1995
Из всех углов. Они стоя’т. Их лики строги и печальны, глаза безумны и пусты, а руки без души — мертвы и жёстки, как утюги, как пулемёты; они не знают и не верят, и, как забытые солдаты, идут всё дальше по дороге, пока не скроются в туман.
25.11.1983
Сверчок, Мы вместе плывём Среди абрикосовых снов, Мы нежно касаемся бархатных тел.
Девочка, Падают капли, Врезаются в океан, Чуть вынырнули и снова скрылись.
Друг, Нас не заметно — Не выследят с вертолётов, Доиграем же партию в шашки.
1.7.1984
Смерч
Реки ушли под землю На их месте остались Пустые кишки, полные дряни. Рыбы не верят, Рыбы выходят на сушу, Рыбы не знают дороги, Рыбы уходят дальше, Рыбы стали песком, Рыбы стали гнилой заразой, Звёзды погасли — Остались куриные бельма, Небо высосало свет и мрак. Серые обстоятельства, Серые, как тени теней, Восстали со дна, Всё живое протухло И ползает взад и назад
На самом краю уцелели Лишь Ты и мой прожитый опыт. Увы, меня растеряли, как рваные бусы — Лишь нитка на пальце. Ты в самом краю С гитарой в руках, Свой рот растянув, как палатку, Над рваным обрывом Ты месишь всю эту дерьмовую... — Слоновый навоз, И смерч вырывается из желудка С тропическим воплем.
Рвани-ка за небо зубами Так, чтобы на хрен оно расползлось — Лживая тряпка.
И я соберу свои ягоды, Приклею отбитые уши, Забью себе в задницу гвоздь, Привяжу себя к палке, Чтоб не упасть Снова.
30.06.1984
Что самое главное Так это то, что в такие дни как сегодня Глаза открываются И бабочки шелестят туда-сюда Да так, что не стыдно В глаза эти самые глянуть.
1.05.1996
Ящер
Полдень. Чёрны небеса. Свет жёлтый на землю стекает моча Вся долина до горизонта Покрыта людскими фигурками Белёсыми и подвижными Они роют копают когтями локтями. В небесах птеродактиль Надрывно кричит и смеётся и стонет Никто не глядит в его сторону Пронёсся сгорающий поезд — Никто не поднял Головы, Лишь вонь от горящей резины волос Усилилась.
23.02.1985
Когда самоубийца Стрельнул себе прямо в висок И мозги его взвыли и прыснули — Смерть застала его врасплох.
12.04.1986
Я не понимаю Они такие невидимые Никто не замечает Почти натыкаюсь на них Вижу их тени Глаза из глубокой ямы Следы на асфальте Ловлю их дыхание Заставляет сотрясаться Но никто их не видит Наступают на лица Такие маленькие белые семечки.
8.4.84
Конкретная поэзия №1
Только бы не было войны а то — не жизнь, а малина у нас и узбеки живут — полно’ он и получку приносит учится — а потом на фабрику молодой специалист то высокий то пониже подхожу гляжу — мамочка! погреемся дёшево и сердито около двухсот получает они говорят Надежда Ивановна подальше? а нам всё равно я на рынок схожу — там всё-всё есть только посмотреть и то интересно мне ещё надо добираться далеко там я с той стороны пришла он так ничего и не понял раньше много ходил и не курил хороший а мы сейчас приедем и спросим пять рублей пятнадцать галька лидка она камушек потеряла потерялся у ней на день рождения семечки мороженое без палочек нету палочек Что? хороший месяц отстоялся хороший месяц рабочий день и с той и другой стороны
1.10.1983 Москва, электричка
Ух
Подеби’ли вы меня омура’чили Ороре’чь Яроры’чь 46 46 Как вы меня омура’чили.
2.10.1986
Все футбольны команды, болел за которые я — проиграли И бреду я куда-то не глядя под ноги Ничего не хочу Лишь команды мои побеждали бы чтоб (Народн.)
Глаза болят от красот грешных Душа сатанеет от песен несбыточных Сердце стонет исходит пужается От очередного господнего выпендрона И любовь моя глупая злая отважная Шлёпает бо’сыми пятками По мокрому кафелю вашего скверного градостроительства Плохо ли это? А как же! Ибо всё кувырком безо всякой оглядки Алкоголь во мне плещется. Травы щекочут Мои бесполезные скудные мощи И кусты рукоплещут Когда ковыляю я мимо Такой неказистый тщедушный позорный Такой никудышный Такой настоящий.
20.07.1994
В блокадном Ленинграде не спешат часы Зато звенят струны — гляди не оглохни Смотри не сорвись со своей тишины Это вовсе не то, что ты думаешь Это вовсе не то, что ты знаешь — Не оливковая кожа и не белая сова И не сладкая баба на дереве голая Не бездарное замещение одного другим То не смена караула, не братина по рукам запущенная Не раздольное бесноречие Не повальное баснословие Это не то, что ты знаешь Это не то, чем ты чавкаешь То не смена караула И не вздорная вера в царя и отечество То не карие жадные глазки они на тебя устремлённые влажные Не синяк на ноге, не столица на Паприке То — смутное это, трижды-бродячее стократно-невнятное С того самого прославленного бережка.
8.11.1995
Мы идём по засохшей траве Под ласковым солнцем по жёлтому полю Автоматы на шее скрипят. Экое ровное поле — лишь трупы валяются там и сям. Сначала я думал, что это — колодцы Потом я подумал, что это — могилы А теперь я считаю, что это простые трупы валяются там и сям.
4.04.85
Входишь в тёплое помещение с мороза — запотевают очки.
Пьёшь из лохани — в воде видишь своё лицо.
Останавливаешься, замираешь, вздрагиваешь — трава зелёного цвета.
Вдыхаешь
и выдыхаешь.
25.09.83
Я этот опыт обрёл лишь в 00-х, когда отбросил то наше общесоветское смущение прослыть очкариком чрезмерно умным среди сначала друзей по детсаду, школе, воинской части...
Входишь в тёплое помещение с мороза — запотевают очки.
Точнее и не скажешь. Причём, нет, тут суть как раз в том, что в одном только магазине все 20 лет так было, где все эти годы покупаю настоящий честный натуральный хлеб. Нигде кроме него так не было. А там всегда прямо слепну, вынужден сдвигать очки вниз на рыло. Без них таких никчёмных куда виднее всё становится. Думаю, дело не в перепаде температур — а лишь в особой влажности там. И других, столь немногих в целом, подобных местах.
Ко дню поминовения усопших
Как попёрлись на кладби’ще, словно горы к магометам со своими со свечами поцелуями печалями и куличами Ой беда с вами, люди добрые Ничего-то от вас симпатичного ждать не приходится Ничего-то от вас не дождёсся любезного Ничего-то от вас утешительного не жди Люди вы добрые Вечно от вас только вынь да положь Да не ссы да не трожь Да свеча на погосте да блин со сметаной Да кровь с молоком Да большая спина необъятная та, что всегда за плечами Так подите вы на кла’дбище Со своими печалями и куличами.
29.04.1995
Лунное набрякло Солнечное дребезжало Фонетическая жижа Патологическое словоизвержение Настойчивый вкус набрякшего во рту молока Нашатырно-настырный густой аромат Знойных страстей, говяжьих костей Залихватских вестей от каменных гостей Сахарных петушков Полиэтиленовых мешков Не использованных по прямому назначению леденцов Сбежавшего ко всем ебеням молока.
1992
Поединок
Упрятав в дрожащей от гноя и гнева запазухе Цветущую веточку Я весь словно раненый волк Стоял перед стадом матёрых овец От них пахло самками и пулемётами Их зубы сверкали в тумане А я был в единственном числе Смешной такой, весь побочный и горестный С цветущей веточкой И я посмотрел со своей горы за другие горы’ — И вспомнил, что всё это было со мной не раз И не со мной и не раз и не два И движимый чем-то бесцветным Я веточку бросил босыми руками Растёр сапожищем холодный плюясь Куда пошёл успокойственным шагом Я шёл среди чьих-то болотных местов Корявости местные трогал ногами И серые тёплые краски Струились в моей оглушённости Оглашенности нежной пустой Так я и шёл пока в яму не
1.04.1985
Обиделся
Я бы облако я бы дерево Я бы рыба в болотной слякоти Я бы ветер летел по ступенькам Я бы мышка-норушка в снегу Да только вот извинений я ваших не приму Извините, никак не могу Мои храбрые добрые мои друзья
1985
Кругом тихий смех из-под земли.
29.12.1983
Спрятаться-то спрятался Но так неудачно Никуда не гоже Что с первого взгляда ну сразу видать А сам затаился, сидишь и мечтаешь Хихикаешь Ух я какой Неприметный отныне и присно и во веки веков Всё это называется: «Был таков».
1983
По морозной обочине Женщина Тащила на санях Гроб Из которого доносился Кашель Глухой
28.01.1984
Солнечный зайчик взломал потолок. Закатился камешек на гору. Пряная косточка свежего горя Верно и яростно канула В янтарную лету заслуженного долголетия. Солнечный зайчик взорвал потолок. Кончился почерк. Угасли дожди. Стихло безмолвие. Родина настала.
январь-март 1993
Психоделический камешек
Под луной — коричнево пахнет мелочью Под дождём — крохотные посмешища сохнут Под гербом — в гербарий гроба грубеет грим Подо мной — внезапные подозрения хрустят
Под водой — потеют пузыри беспокойных туч По утрам — психоделический камешек в мой огород Под землёй — крутой underground встречает день Подо мной — кромешного солнца тифозный бред
Я допотопно мерещусь И луна во мне высоко... Луна высоко...
1987
1
Как в покинутом городе Считали мы деньги с тобой В стране обречённой на самопоедание Самоупокоение Самопропивание Как зарплату с тобой получали мы Хохоча и рыдая В городе приговорённом К высшей мере безнаказанности Как среди светофоров, дождей, магазинов С тобою делили мы деньги Честно заработанные В переполненной гонорарами пустоте.
8 августа 1994г.
2
Как в покинутом городе Долго делили мы деньги с тобой Среди белизны равнодушно-заснеженных стен Отчаянно трезвея на вселенских сквозняках Среди аккуратно побеленных стен Кем-то когда-то побеленных стен Толкались локтями, менялись местами и планами Потными ладонями резали пространство Вызывали на бой грозные стихии Ничего не боялись — лишь одно смущало: Было очень уж, слишком уж тихо В покинутом городе Среди кем-то когда-то побеленных стен. Пятки звонко топали, глотки гневно хлюпали Глазки нервно бегали в пасмурные дали — То ли слишком молодо То ли слишком запросто То ли слишком здорово То ли слишком страшно. И дабы осилить внезапную дрожь Долго сжигали мы спички с тобой Дабы рассеять полярные сумерки Спички сжигали одну за другой Плохо горели — чадили, ломались В разгневанных пальцах В промозглых потёмках На ве’трах студёных, на гибких ветра’х.
Как в покинутом городе В гулких хоромах Проворно считали мы деньги с тобой Ёжась и тоскуя от вселенской тишины И наши шальные скуластые тени Метались по шторам, текли, замирали Прятались от голода на пыльных чердаках Слепо копошились в исторических потёмках В глинистой пустоте В переполненной гонорарами пустоте Не умели понять — кто куда и откуда Впивались друг в друга, словно зубы в мёрзлый картофель Цеплялись друг за дружку, словно ноги, словно пальцы, словно волосы на лысине. Подобно учебным гранатам Со стуком валились на прелые доски С деревянным стуком валились на пол На прелые доски На дощатые подобия полов
гремучие На ————— надгробия подвалов скрипучие
немытые На ————— поверхности затерянных миров трухлявые
И убийственно проёбанных миров И бесчисленных проёбанных миров Проёбанных миров да проигранных сражений, Подавленных восстаний, обречённых революций Да порубленных, поваленных вишнёвых садов, лесов.
Как в покинутом городе Храбро делили мы деньги с тобой Выкупая себя у злорадно-невидимой публики Затаившейся где-то поблизости Притаившейся где-то в досадной близи Остывали костенели каменели изнывали Задыхаясь в петле затянувшейся паузы Погрузившись в молчание Словно ножики в пышное мясо Словно пули в любимое тело Словно искры в запёкшийся снег Словно клювы в тревожные норы Глазниц, опустевших досрочно Беззвучно губами ворочали Про себя повторяя, подобно молитве: Веселей, товарищ Выше голову, приятель, друг, брат Шире шаг, служивый Воспалённый, вшивый Не минует праздник и твои задворки Куда он денется Некуда деваться ему Задымится праздник и в твоих закоулках Слепых, глухих Никуда он не денется Некуда ему Бестолковому Не горюй, товарищ Слишком поздно, чтобы горевать Слишком рано, чтобы просыпаться Как на собственные поминки испекли мы каравай!
Тяжелы стали руки, словно веки у Вия Куда ни плюнь — лишь мы, пеньки да холмики Да бледные стены Да дымные спички в потливых руках
Разверзлись, разомкнулись, отворились Стиснутые доселе зубы Борода в земле Теснота в груди Это мутный берёзовый страх Зима в печи, ..... в ночи.
Ох, не рубил я шашкой капусту их тел Я и сам был такой же простуженный Не заслуженный И я тоже для верности вслух завывал — ворожил — наворачивал: Чем нас злее проклинают Тем я менее тужу Чем сильнее забывают Тем я громче знаменит Чем страшнее нас пугают Тем я более герой Чем подлее убивают Тем вернее я живой! Так в покинутом городе Чудно, щедро, жадно, вечно Превосходно и конечно Деньги с тобою считали мы И память от нас убегала Словно смерть Румяным колобком По извилистой дорожке И спички сгорали стремительно В тишине нестерпимой, пронзительной И сердца колотились судорожно И стены белели дружно.
октябрь-декабрь 1994
Была минутка Была была — я знаю — Солнышко ненаглядное яблочко наливное застенчивое Всего лишь мгновение Бредово-искристое Простое, невыносимое Ни адских красот, ни райских кошмаров Ничего привычного Ничего подобного Ничего приличного Ничего такого Просто ясности обрывок Просто вечности подарок Словно бабочка вдруг распахнулась И лукавыми крыльями — хлоп!
20.02.1995
Новый футуризм
Вот — для начала — Мозг полон был листьев — Тугая комочина И изо всех лицевых отверстий Голые ветки вылазили шевелились Казарменно похотливо. Вот так я и начал И можно было на этом и кончить. Но ваше бревно’е калачество Пихает меня в земляничный затылок, — — Новый футуризм Ваши заводы производят зады А мои пернатые радости Толсто жиреют за вашими форточками Вафельными кружочками. Вот я домой колбасю И дорога полна ноздреватыми мерзостями Листья пощёчинами меня наждачат Генералят меня словно ёжика Листья выпадают в осадок Листья спадают трусами с деревьев Деревья спадают на землю с листьями (Когда на них опостылит щуриться) Остаются одни корневые каркасы — Делайте с ними всё что угодно Можете класть их с собой в постель. Вас раздражает магически Вас распирает психически Моё рваное тококожество, И дремучее многомножество Моё жаркое гимназичество И очкастое параличество Деревянные торопливости И панические сопливости; Но я-то набрал по’лны-во’лны словес И вот треплюсь тороплюсь И бездарно боюсь расплескать по’лно блюдище Блинных словес одноразовых, — Много уже расфонтанил споты’ками — — Ведь дороги-то ваши омские Гастрономские вавилонские
21.09.1985
Словно пьяные звери Таращим свирепо-серьёзные лица Хмурим взопревшие за ночь лбы Лупоглазо пытаемся силимся тужимся А из нас — только жаркие струйки Парные окатыши Да нервная зевота.
1.08.1994
За окном темно и холод За окошком — яма За дверью — яма с водой Кругом такие умные, дураки гении, мёртвые духом Держусь напряжённо до скул сдерживаюсь чтобы откуда нибудь что то бы не пролилось не выпало не потерялось не позабылось не поломалось не прорвалось.
11.10.1983
Так обменяемся же взглядами, конфетами, букетами Заранее известными вопросами ответами Полезными советами, пожатыми плечами Почётными трофеями, прозрачными намёками Дрожащими коленями Ленивыми остротами Торжественными тостами Двусмысленными жестами Пока не возвратились настоящие хозяева Былинных территорий Ископаемых земель Сгоревших сгоряча поселений.
1991
Лестница в небо на крышу свалены убитые разрушенной веры ангелы церкви солдаты
2.07.1984
Что за намёки?
Жизнь прошла, как очередь За табаком У некурящего.
![[ uploaded image ]](/up/19-01/22-9246-egor-letov-verse-book-2003.jpg)
Всеми соками радуги
А та, что осталась — так, не вода —
Демисезонное оледенение —
Даже не скрипнет под колесом
Не говоря уже о драгоценном моём сапоге с каблучищем
А в небе алеет плывёт раздаётся
Пятно неудачи доселе неслыханной
Дюже позорной
Нежданной
Негаданной
Так никому и неведомой вовсе.
Во весь мой раскидистый взор
Дурацкий узор из извилистых вещей,
сиволапых натюрмортов и гнилых овощей
Во весь мой разнузданный зрак
Эти натюрморты
И резвый топорик коварный кровавый
Зарытый тайком в каменистой листве.
Такое постигло меня однажды
Не помню только — на кладбище или в москве
А, ну конечно же.
8 ноября, 18 декабря 1995
Я вымираю везде
Где я
5.04.1987
Я уже не смогу оправиться
Я уже не смогу одуматься
Я уже не смогу убояться
Никогда мне не быть Иудой
Никогда мне не быть Антихристом
Я уже ни на что не годен
Одна мне дорога — в рай.
27.09.1994
Профессионалы и любители
Легендарные победители
Дорогие зрители
Почётные гости
Славные добрые люди
Родители
Покупайте свежее мясо
Налетайте, господа.
весна 1994
Должно быть должно быть
Ей виделись там земноводные вещи
И рыжая кошка тянула в подвал
А я всё звенел и звенел телефоном
Какая досада — нога затекла
Протёрся рукав прохудился на локте
И чай — такой жидкий.
31.10.85
Что происходит
Когда прекращают работать законы
Земного тяготения
Когда исчезает земное притяжение
Отказывает
Не действует
Забывается
Земля не держит
Пинает изгоняет прочь
Толкает тебя вон
Посылает на хуй
Куда летят все знаки препинания
Приливы крови отливы мочи
И тому подобная эквилибристика
Когда земля матушка
Велит тебе ласково и душисто
ПИЗДУЙ, РОДНОЙ !!
Он сказал поехали
И махнул рукой.
1993
ст
Из извё——чатой стиснутости —
зд
Пошёл я на гору
Трава высыхает
Вот вечер начался
Мальчишки вслепую играют в футбол
Окошки сгорают
Пыль падает время от времени
Тихо звоня в колокольчик...
Гора оказалась воронкой.
18.11.1984
(Олег Судаков — Егор Летов)
Стой и смотри, стой и молчи
Асфальтовый завод пожирает мой лес
Моё горло распёрло зондом газовых труб
Мои лёгкие трамбуют 100-пудовым катком
Стой и смотри, стой и молчи
Асфальтовый закон затыкает мне рот
Социальный мазут заливает мне глаза
Урбанический хохот в мой искусанный мозг.
Стой и молчи, стой и смотри
На распухшие норы промышленных труб
На раскалённый зевок рациональных вещей...
Асфальтовый завод пожирает мой лес.
1987
Дома всё в порядке
Трезвый хозяин
Белый передник
Полный порядок
Безукоризненный
Полная чаша
Полная мера
Твёрдая память
Ни дыхнуть ни пёрнуть
Ни других забот.
Стократно сторицей
Воздать по делам по заслугам
Уважить свинцовым уважением
Отличить родимым пятном
Почётным караулом
Триумфальным салютом
представить к внеочередному воскресению
наградить всенародным вниманием
Выдать каждому по солнечному пёрышку
По огненному зёрнышку
По калёной косе
По сухой стрекозе
По румяному лицу
Обручальному кольцу
По пасхальному яйцу
По тарелке до краёв
По спасительному кругу
По стерильному бинту
На добрую память
Об удачной операции
Об успешном окончании
Окопной войны.
1991
Чернели созвездия тучными комьями
Косматые рифмы ворочались на языке
Шершавая заполночь пышно свербила сморкалась роилась
хитиновым нимбом
язвительным полчищем
тараканами попросту говоря
И гневные прадеды словно сочились
в прыщавых деревнях
в промозглых курганах
Проявляя смекалку, слюнявыми пальцами
безошибочно выявляли направление всякого ветра
Давали начала и прозвища рекам ручьям
Знали меня помнили
И улыбались.
22.01.93
Коллекционирует
Сгоревшие
Лампочки.
12.11.1984
Посмотри на меня —
Я смотрю на солнце
Я не смотрю на солнце.
23.05.1984
(Е. Летов — К. Рябинов)
Пианист на этом свете
— грандиозный пианист
— виртуозный пианист?
— Только этот пианист
на этом свете.
лето 1995
В пьяном бреду в алкогольном бесстыдстве
Мешаю колхозникам сеять картофель
Мешаю картофель боготворить
Ворочаюсь в центре цветущего поля
Стебли мну гибель сею
Словно картофель
Кричу спотыкаюсь
Валяюсь
Катаюсь по травам могучим
Штаны все об них измарал в спелой зелени безутешной
В сердце мутная белая рань
В голове густая дрянь
В поле бесы, в теле раны
Глаза в сухости
И руки незнамо где.
Да и вообще нигде.
14.07.1994
У Левенбука
С глазами влажными, блестящими
Сочными, искристыми
Притягательными, словно девичьи письки
И не завидно мне
И не злостно
Однако погано
И больно уж шибко и часто
Досадно знакомое ощущение —
Как будто проснулся
И больше ничего.
24.02.1996
Солнце садится — красное как холодильник
На куске деревянного дома сидит одетая девушка
У девушки харя такая и волосы жёлтые крашеные
И ноги она раздвинула в обе стороны
Но она не выпимши — только кажется, что выпимши
а по правде — не выпимши
И смотрит она в одно место
А кругом люди ходят обнимают друг друга и песни поют
К коммунизму идут
и солнце садится, распространяя запах полезных витаминов
а девушка в позе сидит
и в одно место смотрит.
15.05.1986
Осенняя муха хлынула к форточке
Словно крысиное полчище к сахарной дудочке.
Словно снегурочка к пылкому свадебному костру
Словно бумажный кораблик к апрельскому водовороту
Словно наш брат к ослепительной
Амбразуре.
5.05.93
Взирая, смотря
На её месте я бы давно подох, зачеркнулся
Ибо снег тает, мягко говоря
И весна наступает, извиняюсь за выражение.
15.04.1996
На цветущие яблони я молюсь
Да на майские ливни знобящие
Кресты кладу — словно саблей наотмашь
Кланяюсь — землю давлю белокаменным лбом
Смерть выдавливаю из земли
И сам Господь за мной поспешает
Ходит Господь за мной по пятам
С писаной торбой
То дорогу перебежит
Закричит захохочет
То рублём одарит
То под самым носом нагадит
То ужаснётся
А то руку пожмёт скажет:
«Ну ты и мудак».
20.05.1994
Ягодной мякоти
Вынырнул
Окровавленным ртом
И опять ещё глубже
Волокна трещат
Выливается брызгаясь
Масляный звук
Кожура где-то сзади вокруг
Растворяюсь не помню
Всё больше
Всё мягче
И вот наконец
Впереди
В сочном тумане:
«Это Ты? Привет.»
27.05.1984
1
Однажды иду любуюсь вдруг чувствую мне что-то
в харю пихается —глядь, а это кукиш — это я гляжу, а одна
моя рука мне кукиш кажет, то есть это моё сверхэго мне
фигушки демонстрирует. Ну, тогда моё эго взяло и тоже
фигушку сверхэгу показало — другой рукой. Вот так я и иду
— одна моя рука мне в рожу кукиш суёт, а во второй тоже
кукиш, но уже на вытянутой дистанции. Вот этак мои эго
и сверхэго воюют. Я взял и намазал сверхэгов кукиш полы-
нью, чтоб хоть пахло-то приятно, как мятная жевачка
у самого носа то есть. И иду я так по свалке, и обдувают
меня ветры смрадными зловонностями — а я ничего и не
чувствую — ведь у меня под носом крепкая полынная вонь.
Вот так я и шёл, потом пришёл. Смотрю — гора. Сел на
самый краешек над коричневой речкой и сразу успокоился.
2
На моём лице с самого утра упорно проступала улыб-
ка. Я прилагал все старания, чтобы загнать её внутрь,
под холодную липкую кожу, но она с лёгким шелестом про-
ступала вновь и вновь. Прохожие останавливались оборачи-
вались их указующие на меня пальцы вытягивались
в подзорные трубочки и змеились. Я ничего не мог поделать
с этой улыбкой — в ярости я со всей силы пизданул по ней
звонким кулаком — она прямо так и полезла наружу.
Я взмахнул руками засмеялся и побежал.
26.09.1984
Мой желудок набит до отказа снежками
Окурками, пирожками, картофельной шелухой
Мне под веки насыпали сахар
Мне в виски понатыкали гвозди
И сердце моё словно тусклая пыльная лампочка
в коммунальном промозглом сортире
И губы мои словно опухоль
И глаза словно на фотографии
И весь я комок пластилина
брошенный в чей-то глубокий костёр
Плавно рассасываюсь
Расплываюсь
В жадном настойчивом пламени
А надо мною лишь звёздное стылое небо
И чьи-то сосредоточенные
Внимательные
Лица.
май 86
Время сеет время сеет
Волосатые снега
Только радуга над полем
В ярких сумерках дождя
Из оврагов веет память
Рыбы плещутся в кустах
Нежной ленточкой на ветке
По руке сползает жук.
Снежный шарик на ладони
Он распустится цветком
И, как гусеница, летом
Превратится в воробья.
На асфальт упал кузнечик —
Тают улицы под ним
Побегут они ручьями
И исчезнут, как и он,
В ярких сумерках дождя
Там, где радуга над полем.
1.01.1984
Что-то происходит
Что-нибудь да случается
Не бывает такого дня
Божьего
Чтобы что-нибудь
Да не стряслось
Такого
Скажем так, поучительного
То темя свирепо зачешется
То в пот так и бросит с размаху
То ни с того ни с сего
Проснёшься не дома
А в мокрых кустах
Возле конечной остановки
Трамвая № 2
То вены возьмут и распухнут
Возьмут и РАСПУХНУТ
Сочные
Полнокровные
Узловатые
Похоронные
На тыльной стороне
Твоей деревянной ладони.
28.06.1993
Над коричневой рекой
Я взор обратил
На громоздкое небо
И что-то такое собрался подумать
Как вдруг по руке
Муравей пробежал.
21.07.84
Листья устали
Листья состарились
Валятся навзничь. Молчат. Привыкают.
Зубы стискивают.
Понимают.
Клопы же душистые наши лесные
Уже собрались на мучительный отдых
Зимний порядок
Долгий покой
В сонной траве терпеливой подснежной.
Да, ежегодно-жестокое недоразумение
Ждёт насекомого брата.
В картофельном поле ликует лопата
Звереет лопата беснуется,
Но бульба гниёт и сгнивает упрямо
В затерянных парниках
В заколдованных ямах
В саване мешковины
В гробовой теснотище удачно сколоченных ящиков
И зубы скрипят
И листва привыкает
В поле лопата шалеет беснуется
В роще мертвеет наш брат насекомый
А городе сумерки мчатся по улицам
Словно погоня в горячей крови.
1994 г.
Как в сосне обезглавленной
Так и во рту у меня.
Мне б лечиться и лечиться
Всё от вашей от развесистой хуйни,
Виноградного бахчисарая
Да от красной от вашей икры
Что вон примостилась на краю тарелки
могучей малиновой кучкой
Кроваво-слизистым кукишем.
Мне бы в землю в опилки в сугроб завалиться,
забыться, заткнуться —
Кишат во мне мысли бездарные вздорные кишат
кишат во мне
Словно москвичи в метрополитене
Снуют по мозгам, как навозные мухи по нотному стану
Я скоро устану
Ну вот и устал
И ветру тотчас уподобился
Тому, что застрявши в дремучей дыре коридора
Кончается ветер да только никак
И я тоже дурак
Бессловесный.
5 апр. 1995
Звякнула приглушённо
В туманной пепельнице
Чужого лица.
28.11.1986
Целлофановый огонь
Огонь, завязанный узелками
Хрустальный дым
Скользкий на вкус
Горький на ощупь
Жар кидается на глаза
Дрожь под ветренным воротником
Танец антидождя.
Он пришёл новый
Надо открыть дверь
22.12.1983
Я рано утром в темноте уходил на работу
Окно было закрыто шторами
Я поздно вечером в темноте приходил с работы
Окно было закрыто шторами
Когда в субботу я наконец распахнул шторы —
на месте окна я нашёл
Кирпичи кирпичи кирпичи
4.12.1984
Странствую по заснеженным, изъеденным мышами просторам
Путешествую по комедийным граням
Равнобедренно-любовных треугольников
Забавляюсь фактом существования заводного зайца
Затейливо рассуждаю о многообразии словесного пластилина
Словно дважды два
Словно таблица Менделеева
Словно жестяное ведро
Словно кафельные стены
Словно Валера, словно бабушка Люда
Словно тётя Галя, словно дедушка Пётр
Словно пирожок с капустою
Словно циферблат, словно картофельное поле
Ворочаюсь в раю.
1994
Двум моим приятелям из г. Красноярска
Им было конечно
Им было подавно
Им было действительно и безусловно
Когда они щурили серые глазки
Когда они щупали снулыми пальцами
Брезгливые гримасы на собственных лицах
Когда они, важно наморщив сухие землистые лбы,
Прилежно насупив шершавые брови,
Вооружась консервными ножами безупречной логики,
Уныло штурмовали иные измерения
Когда они, преисполнившись старческого глубокомыслия,
Считали осколки разбитого зеркала
Вымеряли траектории падающих звёзд
Мгновенно гасили пожарища вескими доводами
Ни о чём не тужили, никуда не спешили
Никому не верили на слово
Всё проверяли.
8.08.1993
Не касаясь морозными пятками
Калёной землицы
Над сыпучими песками
Над измученной листвой
Над зажмуренными окнами
Над заснеженными крышами
И лицо у него самодельное
Из бумаги и мёрзлой воды
Звери воют от ужаса
Падают замертво
Он летит сквозь деревни посёлки леса города
Кто же это и куда?
13.06.85
В розоватых небесах
К тому же они весело порхают
В розоватых небесах.
30.04.1985
Опять двойка
Не было у времени
Ни выбора ни времени —
Так мы и стали его активистами
Вот и машем знаменито
костылями
Опосля.
16.01.1997
Я вскрыл себе вены, словно чужое письмо
Я отрезал себе голову топором
Я отравил себя зловредным ядом
Я истыкал себя острым режущим предметом
Я подвесил себя на белой скользкой верёвке
Я застрелил себя калиберной пулей
И теперь мне смешно
ведь я так и не умер
но даже смешно.
31.05.1986
Топить континенты
Поджигать океаны
Швырять себя с балкона в закопчёное наднебесье
В кромешное кровоточие
В причудливую сыпь убедительных слов
В прессованное говнище дорогих воспоминаний
Созерцая по-стариковски ласково и лучисто
Заоблачные бездны безнадёжного невежества
Кровоточить навозным жуком
В прожорливом муравейнике
Комфортабельном формикарии
Босыми ладонями плавить снега
Учиняя тем самым досрочные вёсны,
Застывать беспощадным верстовым столбом
Указующим перстом
По дороге на север.
1993
(описание)
В луже кровавого оптимизма
Валяется ощущение человека
В телогрейке.
Весело и великодушно
Разбегаются в разные стороны
Его пальцы, погоны, карманы...
Ветер поднялся.
Стемнело.
28.10.1986
Над бессонной простынёю
Над растерянной подушкой
Развороченной постелью
И вонзился
Окунулся
Позабылся
Засмеялся
В самом центре
В самой гуще
В небесах моей ладони
Словно аленький цветочек
Словно гвоздь
Непрошенный.
16.07.1994
вознамерился наконец
выпустить голубей
из бесчисленной клетки.
На балкон с нею вышел
Распахнул дверцу настежь
Глядь —
Нету клетки
Нету голубей.
31.12.1984
По горстке, по копеечке
Песочная сыпь
Аллергическая зыбь
Взятая взаймы задушевная повседневность
С дырявым сапогом, набитым чёрствыми снегами,
С абразивными колёсами
Пестиками и тычинками.
в трамвае две женщины с крашеными
волосами расскажут о новых колготках о молочной
смеси детях которые
рыгают мужьях которые уходят и
возвращаются а руки
всё будут компостировать трамвайные или троллей-
бусные талончики будут давить и вынимать
двери раскроются выпустят
впустят
а в трамвайном стекле
отразится под острым углом
на долю секунды
только на долю секунды
его обезумевшее лицо.
20.04.86
Словно из колодца —
Клетчатые пряники
Сахарные домики
Рожки изобилия
Серебряные копытца
Хрустальные зоркие шарики
И апрельские колокольцы.
1.04.1993
Облетел одуванчиком
Отзвенел колокольчиком
На всю оставшуюся жизнь
Застенчивая ярость
Кокетливая скорбь
Игривое отчаяние
На всю оставшуюся жизнь
Вежливая ярость.
1992
Сапоги стучали в лицо
Виски лопнули пузыри
Нога выломилась углом
Рёбра треснули как грибы
Он — в центре круга
В центре лужи вытекшего сока.
Наконец что-то с шипом взорвалось
В середине тщедушного тела.
... по красному полю
рассветному полю
по пояс в траве
она побежала
она побежала
побежала — побежала — побежала ...
июль 84
Особенно до революции это было трогательным повсеместным. Когда даже царские дети, престолонаследники изысканные, свирепейшим образом убитые потом, носили эти матроски с детскими гюйсиками.
Даже мамы фото помню вроде детское, послевоенное. Где она в такой матроске. А, нет, это был её портрет маслом, что написал мой дед. Которого я даже не застал. Но фото тоже могло быть, сейчас уж не найти.
Так было романтично тогда, всё Новое время — детям примерять на себя морскую форму. Эпоха великих географических открытий, мореплавателей, путешественников, первооткрывателей, учёных и героев. Сейчас совсем другая эпоха настала: видно уж по тому, что нет этой милой шалости больше, как зримой, значимой части культуры. Мир убил в себе, тщательно, планомерно, эту наивную детскую романтику. Эту мечту о мечте, надежду на нечто за пределом наших надежд.
Мне как-то повезло, от всего успел впечатлений набраться. На всю оставшуюся жизнь, долгую счастливую.
Им уж не понять:
Поколение менеджеров по продажам эффективных выросло в целом,
Куда ни кинь.
Этой нашей тоски по морю, по небу. По космосу.
По ветру и солнцу.
По новому.
По свободе и радости
Каждый день видеть что-то удивительное.
Каждый день жить.
Принёс свою кису гарантированно умершую, всю ночь лежавшую на операционном столе в ветеринарном подвальчике и смотревшую на меня огромными глубокими невидящими глазами, или скорее видящими бесконечность — мне сразу сказали, что моё искусственное дыхание рот в рот не гарантия ещё ничего, раз собственное дыхание прекращено было, и повреждения мозга скорее всего необратимы, и зрения тоже уже не будет — а потом вдруг воскресшую, а потом и зрение вернулось, не сразу, и это были такие страшные дни, когда она ходила ослепшая, изучала квартиру теперь заново, наощупь, так весело и предприимчиво, явно радуясь что снова может хотя бы ходить, так энергично — и вот через неделю, ещё слабую, на руках, ранней весной, по снегу, снова принёс её показать врачу, что да, вроде выздоравливает. И тут она, лежавшая всё время тряпочкой на руках, завидев знакомые катакомбы, как спрыгнет, как побежит туда вглубь по коридору. Значит видели её глаза всё тогда, узнала. Так мне это тогда ударило: «побежала-побежала-побежала...»
Живая, здоровая, красавица такая выросла. Так сильно любит меня. И так сильно я её после всего.
Как горько и волшебно это было, когда она побежала. Такая внутри этой маленькой кисы сила и радость всё время держалась крохотным огоньком, такое огромное счастливое ожидание того великого, для чего она тут и появилась.
Потом стоял с ней вот так же как раз перед зеркалом, и отойти не мог от этого ощущения: «побежала-побежала...»
Страшное чувство вины, когда они умирают на наших глазах, а мы всё готовы сделать, себя отдать в жертву, лишь бы они выжили и были счастливы — и ничего не можем. Пытаемся всё, и не можем.
Хуже не бывает ничего
в огромной бесконечной счастливой вселенной,
чем те крайне редкие моменты,
исключительные,
невероятные, невозможные,
когда мужчины плачут,
беззвучно, изо всех сил сдерживаясь,
вполне осознавая своё бессилие
что-то тут хоть немного изменить.
Она ведь научила меня тогда этому, столь внезапно, как крайней, смертельной необходимости: без иных мыслей, соображений (да ты совсем ёбнулся, товарищ, пойди ещё асфальт целовать перед подъездом и снегирей кормить своей печенью из кормушки, как Прометей тот), дышать ей в маленькую пушистую пасть, застывшую в чудовищном, смертном оскале, не брезговать только недавно подобранным диким уличным котёнком, не ожидать больше ничего — лишь бы она выжила, жила, узнала этот мир хоть чуть лучше. Отдавать ей своё дыхание, отдавать своё тепло. Которого и так, в общем, не особо после всего осталось. Но вдруг понимаешь, что нет, немного ещё осталось. Если надо. Если особенно вдруг надо стало. Если есть кому.
Дышу и вдыхаю в ответ все её ласковые тигриные меховые запахи. Лишь бы ей было тепло. Лишь бы она была жива. Вечно отныне.
Подтянула лапкой когтистой руку, снова принялась вылизывать. Как всегда, как обычно. У них это так принято выражать. Все миллионы лет. Даже задолго до нас, нашего появления тут. В их мире. Чтоб показать, как все годы эти, насколько всё тоже сама понимает, как тоже любит меня за всё это. Да и просто любит. Непонятно даже отчего уж. Все забыли. Счастливо. Давно.
И никогда даже не пытайтесь ей сверху на лапку положить свои пальцы, прикрыть, обогреть — нет, непременно важно чтоб её лапка хрупкая нежная ласковая котячья была всегда сверху. Чтоб её воля пушистая была свободна и решала все. Так надо. Она девочка, ей важнее быть свободной кисой. Той, что Киплинг ещё тогда воспел.
А ещё этим утром был разбужен неожиданным вылизыванием в нос. Кошки — это всегда такое счастье пушистое, подчас неожиданное. Даже когда мы совсем спали и вовсе не были готовы к этому.
Отчего застенчивых, нежных девочек любят настолько сильнее, чем всегда заявляющих всюду о себе, нагловатых, пробивных? Впрочем, нет, и их тоже очень тоже. Но этих ещё более.
Сегодня только было:
открываю дверь на балкон
ветры подули
проходит минута, ветры достигли кисы уютно уткнувшейся в пушистое леопардовое одеяло синтетическое, но всё же тёплое, на кровати
ой, я конечно сонная пока, но что у вас там? мне уже интересно
иди, заюшка, смотри как там
вышла, посмотрела поверх сугроба белоснежного, что замел весь балкон, на всё такое же заметённое пушистое вокруг внизу, подышала холодным свежим воздухом, решила, что он всё же у вас тут, негодяи, скорее более холодный чем свежий, развернулась и ушла обратно в тепло
И так всякий раз. Вот и я наконец прощён. Допущен к счастью, откровению тому, о котором читал столько десятилетий назад лишь в писаниях: что кошкам милее тепло и забота наша, чем эта свобода якобы там, вовне. Более точно имя которой — смерть. Равнодушный ледяной безупречно белоснежный хаос.
А просит она тихо всегда, нежно. И даже не просит обычно: а только посмотрит — всё, я сразу понимаю: «Слушай, нет ну вот ты сволочь у меня, сколько можно ждать, я уже вся негодую даже, как мне мои те давние громадные тигриные саблезубые пещерные предки завещали пушистые тоже: я тебя уже две минуты назад подняла, максимально ласково причём, как дура старалась, ждала три часа чтоб ты точно выспался у меня — и вот ты проснулся, встал, пошёл для меня на кухню, положил пакетик с кормом в китайскую пиалу отогреваться в тёплой воде... где еда? я есть хочу! посмотри не меня, ну что я ещё могу с тобой сделать, ты же проснулся наконец, достал её из холодильника, где она?» Это один краткий яростный взгляд всего. Мне достаточно. Сейчас, радость моя, ещё секунд тридцать потерпи и она точно должна нагреться там.
Зато потом внезапно приходит и начинает, дико мешаясь, некстати, вылизывать предплечья, занятые чем-то своим за клавиатурой. Отвлекаюсь от всего, да нет, только что поела, и вообще всё в порядке — просто вдруг захотела выразить, какой я у неё хороший. Так же точно и я: прохожу, спит, вдруг так хочется поцеловать её в лоб пушистый между ушками. Зная, как не было бы в этом мире, окончательно, навсегда, тогда самой возможности такого. А теперь вдруг есть.
Вообще да, кошки разные. Как и люди. Как, чтоб нам понятней было: дети, девушки. Мы как-то сразу инстинктивно удочеряем их. Потому что — ну а как иначе? Это ж такое чудо всегда. Куда прекрасней всего вокруг. На заснеженные километры. И долгие годы. Что заканчиваются пустотой, где нельзя дышать.
Мир держится на тебе
Держи на себе весь мир
Мир жив лишь тобой
Так держи его на себе.
1993
Да-да, глубокие трещины сдвиги
Коры земной провернувшейся вкруг
своей пыльной оси. Когда
я встречаю свои отпечатки на
талом снеге, на каплях сосулек на
маленьких крышах, я словно
в центре янтарного яблока, в центре
и с краю, как тёмная крапинка
на новом яблоке, на новом
яблоке.
К тому же нетрудно свалиться
Набок, ступив на край тротуара,
подмёрзшего прошлой ночью,
а снега всегда будет много, а яблок
на ветках, а глаз на лицах, и рук
в карманах.
За углом за углом.
8.3.1984
И теперь уж непонятно
Что откуда и почём
И легко ли быть грачём
На картине «Прилетели»
И кому какое дело
И куда девалось мыло
Был огромнейший кусок
Здравствуй русское поле
Я — твой тонкий колосок
В грязь лицом ударенный
Сел на санки не свои
И умчался восвояси.
март-апрель 1996
Разбрелись по огородам героические воины
Яблоки груши умело окучивают
Капустные кочаны на груди укачивают
Убаюкивают
Подмигивают, улыбаются румяным своим отражениям
В мутных от копоти образах
Наслаждаются пепельным шорохом
Ежевечерним
Горестным скрипом газет довоенных
Сухо желтеющих грудами на чердаках
Благодарно любуются
На плоды своих рук и органов
Справедливо гордятся
Славными урожаями на своих участках
Что посеют — то и пожинают
Что откусят — то и съедят.
Ты на меня не гляди так, дедушка —
Я тебе ещё не ровесник.
27.09.1994
Мягкие ветви
Найдутся в тумане
И красный трамвайчик
Проедет почти перед самым лицом
Словно резиновый
И настоящий.
24.11.1985
Медленно по ступенькам
И неожиданно понял
что падаю
головою вперёд
я как-то еду
сползаю
головою вперёд
вниз по лестнице
Наименование
изделий
Защёлка
ЗЩ-3-1
16.12.1983
Записать до буквы, до цифры, до малейшей подробности. Как знать, быть может впоследствии всё это окажется важным. Пророчеством.
Трижды удостоенный
отзывчивой дубиной по гранёной башке
Продолжал настойчиво
стучаться в ворота пока не задохнулся
От собственной дерзости
а птички застревали кусочками в горле
А в камере смертников
заключенным снился один и тот же сон.
1983
Я бы сурово и громко нагадил
На ваши мясные трагедии
Телефонные бесполезности
Горбоносые обречённости
На задорные раздражённости
И седые беспечности
Мне бы быть лишь чуть-чуть поконкретней
Только вы всё равно не поверите
Только вы всё равно прикарманите
Вокруг ёлочки будете пьяненьки
И кидать в меня будете веником
Так что я лучше лягу посплю
И увижу во сне —
дождик идёт.
20.09.1985
уничтожаю его цельность,
взрывая пальцами тугую кожуру.
И вот лежит в моей ладони
прозрачная начинка солнца,
чуть тронешь — брызнет сок,
подобный лунному сиянью.
Ломаю дольки, словно пальцы,
держу губами, как дыханье,
боюсь и задыхаюсь от волненья
боюсь награды.
27.11.83
Я сел никудышно
Я сел хитроумно
Мой автобус едет в места
Я могу голодать как
Я могу быть ласковым словно сумерки
Я могу быть мудрым и вежливым
Я могу целомудренно ждать
Я даже могу иногда
Я даже
И сердечные приступы
И задавленная эротика
И полезные пряники
Но автобус едет в места
Я еду в места.
13-14.11.1985
Что кажется будто кто-то
Шумно махает пернатыми крыльями.
30.04.1986
Я родом из утра
Я родом из ярости
Я родом из мест небывалых неведомых
Географии и т.п. неподвластных
Я родом из леса зелёного тёплого
Невырубленного неповаленного
Я родом из радуги
Той, что раскинулась над пепелищем
Над миром
Над прахом
Над кладбищем
Я родом из воинства
Вечного воинства Правды единой
Смертельной
Последней
Оскаленной
Изрыгающей протуберанцы, поэмы и подвиги
Сердитого воинства
Что доблестно топает сапожищами
Щедро разбрызгивая во все стороны
Жидкую грязь, родниковую кровь и остроты.
Я родом из Победы.
май 1994
Недавно была рана кровь, а теперь —
Новая нежная кожа
Не успевшая испачкаться загореть
Дни стали короче
Скоро станет совсем темно.
8.10.85
В белом лесу
Никто
Никого
Не нашёл.
14.12.84
И ни о чём не жалеть
Ни о чём не грустить
Наблюдать завороженно
За неистовым вращением планет и эскалаторов
За упрямым копошением кротов под землёй
Хлопнет ставнями окно
Загудят переспелые ягоды
Будет небо скатертью
Будет земля орешком.
1991
Ногу вдевая в каждый отчётливый след
Блуждаю в трёх соснах
Как святой без поводыря
Бреду как в бреду, хохочу, спотыкаюсь
Плутаю с дорогами на брудершафт
Кажимый мир серебрится мелькает плывёт
расплывается перед глазами
И якобы я со своей стороны
Тщательно нюхаю северный ветер
нежный
Внимательно слушаю ———— трезвон
южный
Знаю теперь, что такое сироп.
4.06.1995
Всё-то нам известно
И взбитые слюни
И траурные купальники
Полированный ужас обеденных столов
И пунцовая азбука незаслуженных пощёчин
Подзорные туннели, надкусанные яблоки
Керосиновая сырость
Засуха гербариев
И королевское утешение —
Бродить по весенней воде
Босоногими пятками.
1.03.93
Когда ты споткнулся
О мёртвую мышь.
26.09.84
Так горько стало, что этот немыслимый, счастливейший из дней — не для неё. Что она его уж точно не увидит. Так пусто вдруг стало.
И в этот раз, не как обычно, когда лень даже вон Сократа по отдельным мыслям разбирать, а обычных авторов — и тем более: как начал вот, так и не могу остановиться. Понимая, что ничто из всего прочего, чем мог бы взамен заняться, отчего-то и близко не радует так, как возможность снова прикоснуться к его искрящейся счастливой мысли, этому празднику образов и пониманий.
Золотой пост делайте — там ведь я тогда и задумал эту дуальность: что-то народ сообща назначает лучшим; что-то лишь я сам, без его даже благоволения на то, вопреки; что-то даже вместе: тогда и «выбор редакции», и «золотой пост». Вот как раз программный механизм «золотых постов» — и есть тот способ, как сообща отметить особые места.
Да, можно ещё «божественное золото» конечно — но верю, что вы постепенно и так...
А я ещё и на главную отдельной ссылкой могу прикрутить: сверху временно, и справа: в «лучшее» и «абсент · анабасис · барбудос · бармаглот · ».
Дети кричат руками махают
Собаки белеют на серых бетонах
Под жухлой листвою смеркается стынет
Сырая земля или что у нас там
А мне вот досталась такая свобода —
Стрекоз из прискорбно-осенней воды
Из этой вот лужи плачевной бредовой
За бледные крылья таскать
Как каштаны из огня
Да в траву успевать откидывать
Дабы на медленном солнце сушились
Грелись. Надеялись.
Не торопились.
11-12 октября 1994
Бумажным крылом
Белоснежным крылом
бумажного самолётика
Надежда сверкнула
Надежда взмахнула
Надежда мелькнула
Крылом.
9.05.1994
И тихонько звенели, как птицы во сне
Слетались немые стада насекомых
Влекомые призрачным светом дождя
Я тихо пошёл, облачённый в одежды
Прозрачные чёрные горькие злые,
Касаясь деревьев ошмётками рук,
Надёжно укрытый покровом луны.
Я пел, как в тумане,
Бежал наугад,
И все бездорожья вели меня дальше
И я спотыкался, хрипел и стонал
И в ужасе слушал в лесу голоса,
Хохот и лай
Нелюдей.
29.1.1985
Что я — Христос
С пластинками под мышкой.
Поставлю-ка я пластинку.
Послушаю-ка я её!
10.11.85
Пустылая ве’чень
Давай, насекомый гармонист,
Трещи’ свои тре’щи
Небо’сь свои небеса!
14.10.1986
Бога хотел надурить —
Линзы контактные вставил
Потом глазами болел гноился
Долго бездарно позорно
Распухли глаза.
Линзы — долой!
Как я однажды
Бога решил оседлать —
С крыши крытой стальным листом
Сиганул на дождливый асфальт
Летел летел
Так и не приземлился
Как однажды пытался я
Бога на подвиги вдохновить —
Ваял-творил
Гремел-грохотал
Что из этого вышло
Вы и сами знаете.
28.10.1994
То ли петелька взахлёст
То ли грёзы, то ли газы
То ли светлые христосы
То ли скверная грязюка, то ли заняты места
То ли громкая гагара, то ли милая фигура
То ли твёрдая могила, то ли просторная комора
То ли стыдно, то ли поздно
То ли просто интересно
То ли буки, то ли веги, то ли капелька в носу
То ли лёли, то ли вали, то ли лютые мозоли
То ли лампочка устала, то ли бабушка зевнула
То ли змейка, то ли мост
То ли хворост.
2.11.1992
Итак мы сидели на металлических каркасах
Похожих на ящики стулья дома
Под разными соснами
Многие плакали, рвали руками ногами одежды
Свирепо дыша и дыша
Брызгая слюни на шипящие утюги
А один из нас
Высунулся из дупла
Безутешно смеясь
И его глаза чёрной птицы —
Пуговицы из чёрного блестящего камня —
Так мудро
(И далеко).
11.11.1984
Втянул в себя струйку
Сочного летнего воздуха
И понял, что Они
Где-то рядом.
4.09.1984
Солнечное веретено моей гордыни
Гневное звонкое знамя моё
Реет и рдеет
Кипит попирает
Тщеславные цифры
Тщедушные суффиксы
Косматое жаркое знамя моё
Мечется на ветру, словно полярная полночь
Хрипло ликует
Швыряет куда ни попадя
То меня то снаряды то зёрнышки
Грядущих вселенских пожарищ
Космических революций
И пулемётная ленточка моего шаловливого слога
Свирепо и ревностно
Выполняет задачу: <<Живым не брать!>>
И при первом же радостном случае
Безупречно пускает в расход
Удушливый жопот
Унылые грези
и т.п.
12.02.1993
Заворочались комья в простуженных глотках
Подлинные ценности заныли в желудках
Полетели под откосы
Помойные вёдра и ржавые колёсы
Зачесались рукавицы, загремели колокольцы
Содрогнулись накренились голубые табуретки
Хлынула кровь как из сапога
Справедливый приговор привели в исполнение
Срочно и успешно
Самым должным образом.
1993
Высушит щёки, глаза и подмышки
Выстудит голову
Вызнобит мех
В сердце поселит радугу
И высушит щёки, подмышки, глаза.
9.02.93
Весна на до боли заречной улице
Каждая песня моя — это знамя
Знамя над павшим рейхстагом
Каждая жизнь моя что соринка
Великая соринка в твоём глазу.
23.02.1995
Их лики строги и печальны,
глаза безумны и пусты,
а руки без души — мертвы и жёстки,
как утюги, как пулемёты;
они не знают и не верят,
и, как забытые солдаты,
идут всё дальше по дороге,
пока не скроются в туман.
25.11.1983
Мы вместе плывём
Среди абрикосовых снов,
Мы нежно касаемся бархатных тел.
Девочка,
Падают капли,
Врезаются в океан,
Чуть вынырнули и снова скрылись.
Друг,
Нас не заметно —
Не выследят с вертолётов,
Доиграем же партию в шашки.
1.7.1984
Реки ушли под землю
На их месте остались
Пустые кишки, полные дряни.
Рыбы не верят,
Рыбы выходят на сушу,
Рыбы не знают дороги,
Рыбы уходят дальше,
Рыбы стали песком,
Рыбы стали гнилой заразой,
Звёзды погасли —
Остались куриные бельма,
Небо высосало свет и мрак.
Серые обстоятельства,
Серые, как тени теней,
Восстали со дна,
Всё живое протухло
И ползает взад и назад
На самом краю уцелели
Лишь Ты и мой прожитый опыт.
Увы, меня растеряли, как рваные бусы —
Лишь нитка на пальце.
Ты в самом краю
С гитарой в руках,
Свой рот растянув, как палатку,
Над рваным обрывом
Ты месишь всю эту дерьмовую... —
Слоновый навоз,
И смерч вырывается из желудка
С тропическим воплем.
Рвани-ка за небо зубами
Так, чтобы на хрен оно расползлось —
Лживая тряпка.
И я соберу свои ягоды,
Приклею отбитые уши,
Забью себе в задницу гвоздь,
Привяжу себя к палке,
Чтоб не упасть
Снова.
30.06.1984
Так это то, что
в такие дни как сегодня
Глаза открываются
И бабочки шелестят туда-сюда
Да так, что не стыдно
В глаза эти самые глянуть.
1.05.1996
Полдень. Чёрны небеса.
Свет жёлтый на землю стекает моча
Вся долина до горизонта
Покрыта людскими фигурками
Белёсыми и подвижными
Они роют копают когтями локтями.
В небесах птеродактиль
Надрывно кричит и смеётся и стонет
Никто не глядит в его сторону
Пронёсся сгорающий поезд —
Никто не поднял
Головы,
Лишь вонь от горящей резины волос
Усилилась.
23.02.1985
Стрельнул себе прямо в висок
И мозги его взвыли и прыснули —
Смерть застала его
врасплох.
12.04.1986
Они такие невидимые
Никто не замечает
Почти натыкаюсь на них
Вижу их тени
Глаза из глубокой ямы
Следы на асфальте
Ловлю их дыхание
Заставляет сотрясаться
Но никто их не видит
Наступают на лица
Такие маленькие
белые семечки.
8.4.84
Только бы не было войны
а то — не жизнь, а малина
у нас и узбеки живут — полно’
он и получку приносит
учится — а потом на фабрику
молодой специалист
то высокий то пониже
подхожу гляжу — мамочка!
погреемся
дёшево и сердито
около двухсот получает
они говорят Надежда Ивановна
подальше? а нам всё равно
я на рынок схожу —
там всё-всё есть
только посмотреть и то интересно
мне ещё надо добираться
далеко там
я с той стороны пришла
он так ничего и не понял
раньше много ходил и не курил
хороший
а мы сейчас приедем и спросим
пять рублей пятнадцать
галька лидка
она камушек потеряла
потерялся у ней
на день рождения
семечки
мороженое без палочек
нету палочек
Что?
хороший месяц отстоялся хороший месяц
рабочий день
и с той и другой стороны
1.10.1983
Москва, электричка
Подеби’ли вы меня
омура’чили
Ороре’чь
Яроры’чь
46 46
Как вы меня
омура’чили.
2.10.1986
И бреду я куда-то не глядя под ноги
Ничего не хочу
Лишь команды мои побеждали бы чтоб
(Народн.)
Глаза болят от красот грешных
Душа сатанеет от песен несбыточных
Сердце стонет исходит пужается
От очередного господнего выпендрона
И любовь моя глупая злая отважная
Шлёпает бо’сыми пятками
По мокрому кафелю вашего скверного
градостроительства
Плохо ли это? А как же!
Ибо всё кувырком безо всякой оглядки
Алкоголь во мне плещется. Травы щекочут
Мои бесполезные скудные мощи
И кусты рукоплещут
Когда ковыляю я мимо
Такой неказистый тщедушный позорный
Такой никудышный
Такой настоящий.
20.07.1994
Зато звенят струны — гляди не оглохни
Смотри не сорвись со своей тишины
Это вовсе не то, что ты думаешь
Это вовсе не то, что ты знаешь —
Не оливковая кожа и не белая сова
И не сладкая баба на дереве голая
Не бездарное замещение одного другим
То не смена караула, не братина по рукам запущенная
Не раздольное бесноречие
Не повальное баснословие
Это не то, что ты знаешь
Это не то, чем ты чавкаешь
То не смена караула
И не вздорная вера в царя и отечество
То не карие жадные глазки они на тебя
устремлённые влажные
Не синяк на ноге, не столица на Паприке
То — смутное это, трижды-бродячее
стократно-невнятное
С того самого прославленного бережка.
8.11.1995
Под ласковым солнцем по жёлтому полю
Автоматы на шее скрипят.
Экое ровное поле —
лишь трупы валяются там и сям.
Сначала я думал, что это — колодцы
Потом я подумал, что это — могилы
А теперь я считаю, что это простые
трупы валяются там и сям.
4.04.85
с мороза —
запотевают очки.
Пьёшь из лохани —
в воде
видишь своё лицо.
Останавливаешься, замираешь,
вздрагиваешь —
трава зелёного цвета.
Вдыхаешь
и выдыхаешь.
25.09.83
Входишь в тёплое помещение с мороза — запотевают очки.
Точнее и не скажешь. Причём, нет, тут суть как раз в том, что в одном только магазине все 20 лет так было, где все эти годы покупаю настоящий честный натуральный хлеб. Нигде кроме него так не было. А там всегда прямо слепну, вынужден сдвигать очки вниз на рыло. Без них таких никчёмных куда виднее всё становится. Думаю, дело не в перепаде температур — а лишь в особой влажности там. И других, столь немногих в целом, подобных местах.
Как попёрлись на кладби’ще, словно горы к магометам
со своими со свечами
поцелуями
печалями и куличами
Ой беда с вами, люди добрые
Ничего-то от вас симпатичного ждать не приходится
Ничего-то от вас не дождёсся любезного
Ничего-то от вас утешительного не жди
Люди вы добрые
Вечно от вас только вынь да положь
Да не ссы да не трожь
Да свеча на погосте да блин со сметаной
Да кровь с молоком
Да большая спина необъятная та, что всегда за плечами
Так подите вы на кла’дбище
Со своими печалями и куличами.
29.04.1995
Солнечное дребезжало
Фонетическая жижа
Патологическое словоизвержение
Настойчивый вкус набрякшего во рту молока
Нашатырно-настырный густой аромат
Знойных страстей, говяжьих костей
Залихватских вестей от каменных гостей
Сахарных петушков
Полиэтиленовых мешков
Не использованных по прямому назначению леденцов
Сбежавшего ко всем ебеням молока.
1992
Упрятав в дрожащей от гноя и гнева запазухе
Цветущую веточку
Я весь словно раненый волк
Стоял перед стадом матёрых овец
От них пахло самками и пулемётами
Их зубы сверкали в тумане
А я был в единственном числе
Смешной такой, весь побочный и горестный
С цветущей веточкой
И я посмотрел со своей горы за другие горы’ —
И вспомнил, что всё это было со мной не раз
И не со мной и не раз и не два
И движимый чем-то бесцветным
Я веточку бросил босыми руками
Растёр сапожищем холодный плюясь
Куда пошёл успокойственным шагом
Я шёл среди чьих-то болотных местов
Корявости местные трогал ногами
И серые тёплые краски
Струились в моей оглушённости
Оглашенности нежной пустой
Так я и шёл пока в яму не
1.04.1985
Я бы облако я бы дерево
Я бы рыба в болотной слякоти
Я бы ветер летел по ступенькам
Я бы мышка-норушка в снегу
Да только вот извинений я ваших не приму
Извините, никак не могу
Мои храбрые добрые мои друзья
1985
тихий смех из-под земли.
29.12.1983
Но так неудачно
Никуда не гоже
Что с первого взгляда ну сразу видать
А сам затаился, сидишь и мечтаешь
Хихикаешь
Ух я какой
Неприметный отныне
и присно и во веки веков
Всё это называется: «Был таков».
1983
Женщина
Тащила на санях
Гроб
Из которого доносился
Кашель
Глухой
28.01.1984
Закатился камешек на гору.
Пряная косточка свежего горя
Верно и яростно канула
В янтарную лету заслуженного долголетия.
Солнечный зайчик взорвал потолок.
Кончился почерк. Угасли дожди.
Стихло безмолвие.
Родина настала.
январь-март 1993
Под луной — коричнево пахнет мелочью
Под дождём — крохотные посмешища сохнут
Под гербом — в гербарий гроба грубеет грим
Подо мной — внезапные подозрения хрустят
Под водой — потеют пузыри беспокойных туч
По утрам — психоделический камешек в мой огород
Под землёй — крутой underground встречает день
Подо мной — кромешного солнца тифозный бред
Я допотопно мерещусь
И луна во мне высоко...
Луна высоко...
1987
Как в покинутом городе
Считали мы деньги с тобой
В стране обречённой на самопоедание
Самоупокоение
Самопропивание
Как зарплату с тобой получали мы
Хохоча и рыдая
В городе приговорённом
К высшей мере безнаказанности
Как среди светофоров, дождей, магазинов
С тобою делили мы деньги
Честно заработанные
В переполненной гонорарами пустоте.
8 августа 1994г.
2
Как в покинутом городе
Долго делили мы деньги с тобой
Среди белизны равнодушно-заснеженных стен
Отчаянно трезвея на вселенских сквозняках
Среди аккуратно побеленных стен
Кем-то когда-то побеленных стен
Толкались локтями, менялись местами и планами
Потными ладонями резали пространство
Вызывали на бой грозные стихии
Ничего не боялись — лишь одно смущало:
Было очень уж, слишком уж тихо
В покинутом городе
Среди кем-то когда-то побеленных стен.
Пятки звонко топали, глотки гневно хлюпали
Глазки нервно бегали в пасмурные дали —
То ли слишком молодо
То ли слишком запросто
То ли слишком здорово
То ли слишком страшно.
И дабы осилить внезапную дрожь
Долго сжигали мы спички с тобой
Дабы рассеять полярные сумерки
Спички сжигали одну за другой
Плохо горели — чадили, ломались
В разгневанных пальцах
В промозглых потёмках
На ве’трах студёных, на гибких ветра’х.
Как в покинутом городе
В гулких хоромах
Проворно считали мы деньги с тобой
Ёжась и тоскуя от вселенской тишины
И наши шальные скуластые тени
Метались по шторам, текли, замирали
Прятались от голода на пыльных чердаках
Слепо копошились в исторических потёмках
В глинистой пустоте
В переполненной гонорарами пустоте
Не умели понять — кто куда и откуда
Впивались друг в друга, словно зубы в мёрзлый картофель
Цеплялись друг за дружку, словно ноги, словно пальцы,
словно волосы на лысине.
Подобно учебным гранатам
Со стуком валились на прелые доски
С деревянным стуком валились на пол
На прелые доски
На дощатые подобия полов
гремучие
На ————— надгробия подвалов
скрипучие
немытые
На ————— поверхности затерянных миров
трухлявые
И убийственно проёбанных миров
И бесчисленных проёбанных миров
Проёбанных миров да проигранных сражений,
Подавленных восстаний, обречённых революций
Да порубленных, поваленных вишнёвых садов, лесов.
Как в покинутом городе
Храбро делили мы деньги с тобой
Выкупая себя у злорадно-невидимой публики
Затаившейся где-то поблизости
Притаившейся где-то в досадной близи
Остывали костенели каменели изнывали
Задыхаясь в петле затянувшейся паузы
Погрузившись в молчание
Словно ножики в пышное мясо
Словно пули в любимое тело
Словно искры в запёкшийся снег
Словно клювы в тревожные норы
Глазниц, опустевших досрочно
Беззвучно губами ворочали
Про себя повторяя, подобно молитве:
Веселей, товарищ
Выше голову, приятель, друг, брат
Шире шаг, служивый
Воспалённый, вшивый
Не минует праздник и твои задворки
Куда он денется
Некуда деваться ему
Задымится праздник и в твоих закоулках
Слепых, глухих
Никуда он не денется
Некуда ему
Бестолковому
Не горюй, товарищ
Слишком поздно, чтобы горевать
Слишком рано, чтобы просыпаться
Как на собственные поминки испекли мы каравай!
Тяжелы стали руки, словно веки у Вия
Куда ни плюнь — лишь мы, пеньки да холмики
Да бледные стены
Да дымные спички в потливых руках
Разверзлись, разомкнулись, отворились
Стиснутые доселе зубы
Борода в земле
Теснота в груди
Это мутный берёзовый страх
Зима в печи, ..... в ночи.
Ох, не рубил я шашкой капусту их тел
Я и сам был такой же простуженный
Не заслуженный
И я тоже для верности вслух завывал —
ворожил — наворачивал:
Чем нас злее проклинают
Тем я менее тужу
Чем сильнее забывают
Тем я громче знаменит
Чем страшнее нас пугают
Тем я более герой
Чем подлее убивают
Тем вернее я живой!
Так в покинутом городе
Чудно, щедро, жадно, вечно
Превосходно и конечно
Деньги с тобою считали мы
И память от нас убегала
Словно смерть
Румяным колобком
По извилистой дорожке
И спички сгорали стремительно
В тишине нестерпимой, пронзительной
И сердца колотились судорожно
И стены белели дружно.
октябрь-декабрь 1994
Была была — я знаю —
Солнышко ненаглядное
яблочко наливное застенчивое
Всего лишь мгновение
Бредово-искристое
Простое, невыносимое
Ни адских красот, ни райских кошмаров
Ничего привычного
Ничего подобного
Ничего приличного
Ничего такого
Просто ясности обрывок
Просто вечности подарок
Словно бабочка вдруг распахнулась
И лукавыми крыльями — хлоп!
20.02.1995
Вот — для начала —
Мозг полон был листьев —
Тугая комочина
И изо всех лицевых отверстий
Голые ветки вылазили шевелились
Казарменно похотливо.
Вот так я и начал
И можно было на этом и кончить.
Но ваше бревно’е калачество
Пихает меня в земляничный затылок, — —
Новый футуризм
Ваши заводы производят зады
А мои пернатые радости
Толсто жиреют за вашими форточками
Вафельными кружочками.
Вот я домой колбасю
И дорога полна ноздреватыми мерзостями
Листья пощёчинами меня наждачат
Генералят меня словно ёжика
Листья выпадают в осадок
Листья спадают трусами с деревьев
Деревья спадают на землю с листьями
(Когда на них опостылит щуриться)
Остаются одни корневые каркасы —
Делайте с ними всё что угодно
Можете класть их с собой в постель.
Вас раздражает магически
Вас распирает психически
Моё рваное тококожество,
И дремучее многомножество
Моё жаркое гимназичество
И очкастое параличество
Деревянные торопливости
И панические сопливости;
Но я-то набрал по’лны-во’лны словес
И вот треплюсь тороплюсь
И бездарно боюсь расплескать по’лно блюдище
Блинных словес одноразовых, —
Много уже расфонтанил споты’ками — —
Ведь дороги-то ваши омские
Гастрономские вавилонские
21.09.1985
Таращим свирепо-серьёзные лица
Хмурим взопревшие за ночь лбы
Лупоглазо пытаемся
силимся
тужимся
А из нас — только жаркие струйки
Парные окатыши
Да нервная зевота.
1.08.1994
За окошком — яма
За дверью — яма
с водой
Кругом такие
умные, дураки
гении, мёртвые духом
Держусь напряжённо
до скул сдерживаюсь
чтобы откуда нибудь
что то бы не пролилось
не выпало не потерялось
не позабылось не поломалось
не прорвалось.
11.10.1983
Заранее известными вопросами ответами
Полезными советами, пожатыми плечами
Почётными трофеями, прозрачными намёками
Дрожащими коленями
Ленивыми остротами
Торжественными тостами
Двусмысленными жестами
Пока не возвратились настоящие хозяева
Былинных территорий
Ископаемых земель
Сгоревших сгоряча поселений.
1991
на крышу свалены убитые
разрушенной веры ангелы
церкви солдаты
2.07.1984
Жизнь прошла, как очередь
За табаком
У некурящего.
27.12.1996