Венедикт Ерофеев — Сумасшедшим можно быть в любое время (интервью, 1990)
Леонид Прудовский Журнал «Континент». 1990. № 65.
— ...Писал тогда исключительно о скандинавах, потому что я был тогда ослеплён вот этой скандинавской моей литературой. И только о ней писал. — Отчего же ты был ими так очарован? — Потому что они — мои земляки. — А кто конкретно из скандинавов? — Ну как это — кто конкретно? Опять же Генрик Ибсен, Кнут Гамсун в особенности. Да я, в сущности, и музыку люблю только Грига и Яна Сибелиуса. Тут уже с этим ничего не поделаешь. — Когда же ты впервые стал писать беллетристику — после тех тетрадей? Что — был большой перерыв? — Нет, не большой перерыв, просто... зимой семидесятого, когда мы мерзли в вагончике, у меня явилась мысль о поездке в Петушки, потому что ездить туда было запрещено начальством, а мне страсть как хотелось уехать. Вот я... «Москва — Петушки» так начал. И примерно в последних числах января, а кончил примерно второго-третьего марта.
— Пил ли ты в этот день коньяк? — Еще как! — А зубровку? — Пил и зубровку. — Зверобой и охотничью, и полынную, и померанцевую, и кориандровую... весь ностальгический набор.
— Ерофеев, а родная советская власть — насколько она тебя полюбила, когда слава твоя стала всемирной? — Она решительно не обращала на меня никакого внимания. Я люблю мою власть. — За что же особенно ты ее любишь? — За всё. — За то, что она тебя не трогала и не сажала в тюрьму? — За это в особенности люблю. Я мою власть готов любить за всё. — А что больше нравится тебе в твоей власти: ее слова, ее уста, ее поступь и поступки? — Я всё в ней люблю. Это вам вольно рассуждать о моей власти, ебена мать. Это вам вольно валять дурака, а я дурака не валяю, я очень люблю свою власть, и никто так не любит свою власть, ни один гаденыш не любит так мою власть. — Отчего же у вас невзаимная любовь? — По-моему, взаимная, сколько я мог заметить. Я надеюсь, что взаимная, иначе зачем мне жить?!
— А из политических деятелей? — Аракчеев и Столыпин. Если хорошо присмотреться, не такие уж они разные. — В таком случае, сюда бы Троцкого. — Упаси бог. Этого жидяру, эту блядь, я бы его убил канделябром. Я даже поискал бы чего потяжелее, чтобы его по голове хуякнуть. — А кого из членов большевистского правительства ты бы не удавил? — Пожалуй, Андропова. — Душителя диссидентов? — Нет, он все-таки был приличный человек. — Не кажется ли тебе странным, что за 70 лет единственный приличный человек — и тот начальник охранного отделения? — Ничего странного. Наоборот. Хороший человек. Я ему даже поверил. Потом он снизил цены на водяру — четыре семьдесят. Подумаешь там, танки в Афганщине... — Ну, танки Брежнев ввел. — Плевать, кто вводил и куда. Этого уже народ не помнит. Но то, что водка стала дешевле!..
Где-то, в каком-то вступлении к книге, была статья не помню кого — так там был дан подробнейший разбор музыки, что «звучит» в Москве-Петушках, про Грига, про всех. Теперь не найти: всю сеть перерыл. Вот так и исчезает всё понемногу.
