Трогательный автопром

Навеяно комментариями к этому посту.

В первый раз эту машинку я увидела у дальнего сибирского родственника дедушкиного соседа по даче. Родственник был большой и , судя по пузу, мягкий мужик, а машинка маленькой и твердой. Но недостаточно. Потому, каждый раз когда дальний сибирский пытался усесться в законное транспортное средство, к нему как магнитом тянуло всех окрестных детей. Это было представление и мы заранее занимали самые удобные места — на ветках соседней акаций и на заборах. И смотрели. Как большой, очень большой, дядя играет в Самсона, раздирающего пасть чуду советского автопрома. Сначала раздавался жалобный скрежет, потом в машинке что-то негромко охало, она проседала и дядя, приняв позу «колени стремятся к ушам», гордо скрывался в пыли.

Однажды нам, детям, стало жаль машинку, она же из Сибири, намерзлась! И ей наверняка страшно одной на темной улице. Дядя часто бросал ее в разных местах по улице, потому что возле дома его брата был полисадник и приткнуть там машину было никак нельзя. И мы договорились, что вечером, когда взрослые уснут, мы притащим каждый свое одеяло (благо летом отказаться от одеяла было несложно) и укроем несчастную. Во-первых, под одеялом тепло, а во-вторых, нестрашно. Когда толпа детей приволокла ночью свои в цветочек, клеточку и штампики одеяла и начали заботливо укутывать несчастную — небеса заплакали. Замечательным летним дождем. Мы спрятались под акацию, быстро обсудили, что машинке теперь хорошо и каждый вернулся досыпать с чистой совестью.

А утром мы проснулись от диких воплей соседа. Потому что этот толстый дядя бегал по улочке, присыпанной отмытым гравием, и взывал к ранее умилявшимся небесам. Я кинула тапок в брата, чтоб разбудить, и мы оба влезли на подоконник и наблюдали за развитием событий.

Дядя бегал кругами, причитал, метался, громогласно призывая милицию, то обратно к своей калитке. А мы с братом сигналил зеркалом солнечными зайчиками девочке Тане, жившей напротив нас, чтоб она тоже посмотрела. Но сигналить было лишним — все дети сидели на окнах и заборах. До акаций, в силу раннего утра, никто не добрался.

И тут камера отступает. Мужик останавливается и осоловело оглядывается. Из окон и с заборов ближайших домов свисают дети. Гроздьями. Взрослые только начинают расчехляться что происходит, и протирая сонные глаза, неспешно идут к калиткам. А дети смотрят. Очень внимательно и серьезно. Мужик приходит в себя, цепляет с забора ближайшего ребенка за синие шортики и тряся его как грушу, орет «Что вы сделали с моей машиной?». И тут сработало чувство солидарности. Все, ранее сидевшие по разным предметам дети, начинают выползать из окон, отцепляться от забора и быстро бежать к дяде.

Необходимо пояснить: детей от 4 до 10 лет было штук 8. Старше 10 были, но они в наши игры не играли и мирно дрыхли. Проснулись только заинтересованные лица, связанные нерушимыми узами печеной картошки, лазанья по деревьями и совместными сбором черешни. И вся эта мелочь пузатая, кто в пижамах, кто в трусах, кто в шортиках ломится на дядю.

Я понимаю дядю, ему стало страшно. Мне бы сейчас тоже стало страшно. Но рефлекторно он продолжает трясти ребенка. На заднем плане уже начинает завывать корабельной сиреной бабушка жертвы, соседи по даче тоже начинают завывать на мужика, но это на заднем плане. А впереди на него несется стадо босоногих чертей. С воплями. Стадо обступает дядю и орет, каждый свое. Жертва в руках тоже орет свое. Не забываем про корабельную сирену типа «бабушка». Это продолжалось, наверное, минуты две — пока бабушка не дошла до мужика не отняла у него внука.

А потом появился наш дедушка. С трубкой. Попыхивая. Эдакий Шерлок Холмс на пенсии, только голос громкий. И задал интересующий всю улицу вопрос «Что случилось?».
Мужик озадачено хлопает глазами, а потом как взрееевееет «Машина! Пропала! Украаали!».

Тут, как по команде, 8 детских голов поворачиваются в ту сторону, где еще вчера вечером стояла машинка. Взрослые тоже смотрят в эту сторону, но машины там не видят. А мы видим. Зато глазастые бабушки начинают все внимательнее присматриваться к какой-то куче белья, на которой лежит два коврика.

- «Мой коврик!» — кричит одна бабушка
- «И мой!» — охает вторая.
-«Мой пододеяльник! » — спохватывается третья.

Бабушки и мамы образовывают странную кучу возле не менее странной кучи тряпок, каждая забирает свое. Бабушка, первая нашедшая свой коврика, норовит врезать свернутой в рулон пропажей по морде сибирского родственника, который ни хрена не понимает. Когда последняя хозяйствующе-матерящаяся из-за намокших ватных одеял и ковров особь отошла вместе со своей добычей, то все естественно увидели машинку. Целую и невредимую. И по-моему ей было тепло.

Нас, конечно, отругали. И заперли дома. Всех. Но держать детей летом в доме, когда цель вроде их выпихать на улицу и усиленно оздоравливать — глупо и по этому к вечеру мы все равно все очутились на улице. Как раз вовремя — чтоб помахать в след уезжающей машинке — дальний сибирский родственник дедушкиного соседа по даче обиделся и уехал. А машинка и правда трогательная.