Меня позавчера в солнечной закатной аллее под тенистыми сливами на огромном бульваре на окраине огромного города дружески и благородно, в шутку, покусал пёс, немецкая овчарка.
Не та наша советская обычная привычная, с палевой мордахой, памятник которой и ныне стоит в метро, увы, безнадёжно извандаленный трудовыми мигрантами из южных стран чудесных с куда более благоприятным климатом и прочими абрикосами. А, мне сказали, когда с такой чёрной мордочкой — это как раз настоящая немецкая овчарка. Охотно верю. Они вообще немцы необычные. Когда это не наши советские немцы.
Так что если меня когда-нибудь спросят: а были ли вы покусаны немецкими овчарками — я непременно отвечу: да, и они были смешные и весёлые. И главное, видели б вы их клыки — там 6 см между, действительно внушительно. И там туша примерно с нас весом, только на четырёх лапках, мне по пояс.
Спасибо за это благородство. Действительно, иногда мы даже тяжкий урон сразу не замечаем, так устроены. Он это тоже знает, у него тот же опыт. Я сразу ответил, успокоив его:
— Всё отлично. Он так играет. Так же мои сибирские коты иногда прихватывали, обозначая укус, ну нравится им.
Вот и овчарки, и прочие волчки — тоже удивительно похожи на наших сибирских котов. Та же дикая пушистость зубастая ушастая с хвостиками, носиками и ушками. Усиками и язычками, и такими умными глазами. Они вообще умные, но тут уж вступают инстинкты. Как и у большинства людей, впрочем, неотличимых от животных.
Меня так зачаровывают их огненные рыжие подпалины на закатном солнце, что у собак, что у котов: они сияют золотом.
____
До этого долго сидел на скамейке под сливами, зелёными ещё, но уж такими высокими раскидистыми на этом внезапном для них подарке: просторном городском пляже, и радовался счастью их, двух седых джентльменов, что прогуливали вместе двух своих собак настоящих тех первобытных диких пород. Почти волков. И думал: сколько дней ещё отпущено тебе? Неизвестно. А сколько им? И видишь: они вовсе не унывают. Хотя знают, как и я давно: что самое страшное, что может с нами приключиться — это пережить тех, ради кого ты живёшь. И равнозначное этому: недожить, уйти раньше, и, стало быть, бросить их. Оба варианта хуже смерти. Оба завязаны на неё.
И ты понимаешь в этот момент: это ты дурак, не они вовсе. Они как раз не умеют лгать... да и ты с рождения их всех такими именно воспитал. А стало быть, раз зовут, раз хотят сообщить нечто... да ты упорно не понимаешь, убогий... значит не для тебя, не для твоего понимания скудного оное предназначено. А ты знаешь давно, насколько оно ограничено природой мироздания. Тебя ещё о том тот давний Сократ учил.
Собрался с утра уехать странствовать по ещё тогда весёлому солнечному городу, не то что ныне, когда пасмурность враждебная всё облекла вокруг. Да коты и кошки отговорили.
Все по очереди приходили до полудня, и начинали пристально смотреть. Я у них тонкой организации души. Они это знают. И пользуются. Сволочи. Я уже через 10-30 секунд оборачиваюсь на эти наглые пушистые зелёные глаза: «Вот ты наглая рожа! Чё надо? Не видишь, я с самого подъёма программирую, меня нельзя отвлекать. Даже молчаливым укоризненным взглядом, как ты. Ну ладно, пойдём. Показывай». А там нифига.
Енот зовёт на кухню поваляться, Опоссум — помыть его шубку горячей водой в ванную, белая медведица, Умка наша полярная, Алиса требует включить ей обогреватель под столом и устроить пляж, и сгоняет Рысь, что тоже такая счастливая пришла на пляж (вот я тогда сразу сказал Рыси, что не стоило ей гонять Алису от её новорождённый рысят, отольются кошке мышкины слёзки... отлились, этим утром Рысь снова дежурно получила по кумполу мягкой белоснежной лапой: «Уйди с моего пляжа, я ничего с тех пор не забыла!»)... Рысь поглядела на их бесчинства, да и давай тоже терроризировать меня, как они все: садится тоже рядом и зовёт. Встаю, иду за ней, а она меня уводит под койку, где у неё с тех пор как я и её тоже подобрал — главная шкера, штаб-квартира, секретная база.
Что делать, когда кошки садятся и смотрят, и зовут? И ты идёшь за ними такой, а они тебе ничего и не показывают. Нет, я понимаю, что им нужно всегда моё внимание, понять снова, люблю ли я всё ещё их, как прежде, как вчера, как всегда... Но сегодня они особо что-то пытались мне сказать. Что я так и не понял. Это было важно. И я понял одно: не уходи никуда от нас, как, видим, собираешься. Не надо. Я послушался. Они впервые все настолько настойчивые.
Лежат сейчас, дрыхнут все хором уже давно, часа три.
Я бы конечно предпочёл, чтоб они мне умели словами объяснить многое столь. Что им понятно, но не нам.
Случайно поймал в телевизоре на середине продолжение кино моей советской юности. И там Данди вдруг вывесился на локоть на высоте.
Я вдруг понял, отчего я тогда так сразу тогда стал страховать того промальпа (нет, то был не Альф, он не ел кошек, но того Альфа я совсем прогулял, вероятно его показывали пока служил, как и тех Кермитов ранее показывали, пока мы работали, и лишь слышали что они вообще немного существуют, а так нет).
Хотя когда я сам так вывешивался, и рисковал собой, меня вовсе никто даже не пытался страховать. Да, главное, я и не ждал никогда.
Да и он тогда: «Да ладно, братан, брось, не страхуй, ситуация под контролем». Я ему: «Ладно, не буду мешать, позволь лишь чуть что перехватить тебя, ну да ты скажешь». Так и стоял как дурак, а он быстро и мастерски завершил работу.
Посмотрите эту сцену. Кто был в подобных сам — оценит. Когда мы куда больше боимся упустить в пропасть кого-то. Когда самими собой привычно пренебрегаем. Так нас учили. Такими мы родились.
Я отошёл потом, и меня начала бить дрожь. Я не мог допустить, чтоб он погиб по своему безрассудству пока я был рядом. Я чувствовал свою вину за то что он поставил себя в такую ситуацию. Я понял сразу тогда: ему глубоко насрать, ни страховки, ничего, иногда люди перестают ценить свою жизнь. Потому хотя бы, что знают цену этому миру, и верят, что явно должно быть что-то лучшее. И главное навсегда.
Да я и сам никогда о себе на заботился. Только вот о других. Помните ту повесть? «The catcher in the rye»? Я её отчего-то прочёл уж много после того, как мне приснился тот же особый сон. Который, как понимаю, пришёл тогда и её автору в Америке. Только в моём сне было ещё и продолжение. Как ко мне подошёл ангел, из их вышней породы, где все настолько ж умнее и мудрее нас, как мы — вон барсучков каких в лесу. И сказал: «Да ты не бойся, это наши дети, они славные, они очень умные, они не разобьются, не лови их, пусть бегают и прыгают вон в эту прекрасную долину что слева, в дымке тумана над закатными полями. Вот давай я тебя подержу пока на месте, ты только посмотри, ты же веришь мне?» Я верил. И они бегали по полю, и подбегали к краю пропасти. И взлетали над ней. Потому что они были все там ангелы. А я был глупый человек. Я понял. И я проснулся. От этого ощущения отчаянья и предельной ясности, и предельного смысла — всегда сразу просыпаешься.
Было это уж лет пятнадцать наверно назад, давно перестал считать годы. И только сейчас этот момент вдруг напомнил.
Я опять всё окольными тропами... посмотрите фильм. И его первую часть, понятно. Они хорошие, правильные. Последнее что было правильного из всего их ушедшего уже тогда, синхронно, в декаданс синематографа.
Мой дед тогда, что прошёл всю долгую войну, потом работал как раз строителем, как он нам это деликатно рассказывал. И от него верно я слышал тогда, что как раз монтажники-высотники...
Не кочегары мы, не плотники Но сожалений горьких нет, как нет А мы монтажники-высотники И с высоты вам шлём привет...
(наша тогда с ним любимая песня, которой он научил меня, и мы пели её по дороге к ручью, а теперь давно не с кем её петь стало)
...специально не надевают страховку, кто самые матёрые, что всё прошёл — чтоб не расслабляться, не доверяться ничему вокруг. Только себе. Зная, что если что, можно положиться только на себя.
Наша с ним любимая песня тогда, которой он обучил меня когда мы гуляли по Москве летом и зимой. Он уж был давно седой, а я только трёх-пяти-семилетним котёнком. Он как мог старался тогда обучить меня всему своему огромному опыту. Зная, куда больше меня, насколько ему мало осталось чтоб хоть что-то ещё хорошее успеть сделать тут хоть для кого-то в этом мире.
Счастливые новые атланты, конквистадоры жесточайшие, что так охотно притворяются пугать соседей злом за отличную зарплату своего давно с тех пор деградировавшего в этом как раз печальном направлении Голливуда. Trick or treat. Не ведая, что зло настигнет и их в итоге, как и всех нас. Их тот Halloween — праздник жестоких детей, что посвятили свои души Повелителю мух даже задолго до того, как успели понять, что есть добро, и что есть зло. А после их присяги — уж поздно.
Культура веселящихся тинэйджеров, подростков играющих в напускную жестокость за деньги. Не ведающих до сих пор, даже будучи убелёнными сединами, как их главный Карабас Дэвид Линч тогда — что их новый бог Сатана всегда придёт за душами тех, кто хоть однажды присягнул ему.
Там один Кайл, агент Купер, и сохранил свою душу. Но Линч как раз обставил весь свой балаган, будто он один средь них всех её потерял. Известный аргумент дьявола. Они Христа распинали так недавно с теми же своими лозунгами.
У Линча не было идей, как ни построить продающийся, коммерчески успешный сюжет иначе, чем на изображении людского горя и отчаянья (Songs of Innocence & Despair). Как и у того же их американского Кинга. Заметьте, ценим сей фильм как раз не за это. А за сокрытую среди всего их подобного эстетику.
Та общая беда кинематографа новых времён, с 90-х, о которой только что говорили. Когда оператор и все актёры (а отвечавший за подбор актрис там был гениален в этом — пусть даже это был тот самый Линч, тоже такое допускаю, что вообще ничего не смыслил в литературной составляющей, главной вообще-то) оказываются куда лучше, чем их режиссёр и сценарист. Особенно в последний сериях и продолжении. Сразу видно когда люди перестают сами интересоваться своим шедевром, и начинают его делать уж из-под палки.
Одноимённый рассказ я читал когда-то, давным-давно, в ХиЖ. Дело к тому, что недавно, гуляя в очередной раз по лесу с собакою и предаваясь вредному, скверному, непатриотичному, еретическому занятию — размышленьям, внезапно/вдруг вспомнил его (рассказ) как иллюстрацию к тому, о чём я в тот момент, извините за выражение, думал.
Вернувшись, стал искать его в сети по ключевой фразе и имени автора; отчего-то неправильно помнил, что написал его замечательный Борис Штерн — оказалось, что вовсе и не Штерн, а, наоборот, Геннадий Прашкевич, но дело не в этом, не в частностях.
Геннадий Прашкевич, о боги хаоса, как же Вы ошибались, персонифицировав негативное и сведя его к однобокому обобщению. Дело в том, по выражению АБС, что у нас и врага-то нет. Как там в английской песенке? «Врага мы повстречали, оказалось, он — мы сами».
Увы, мне приходится признать, что я/мы/они потерпели поражение, и всё, что остаётся — идти ко дну/в летейские воды с бодрым, жизнерадостным выраженьем лица.
Самое забавное тут в том, что это не мировоззренческий проигрыш, не победа зловредных пришельцев/рептилоидов/иллюминатов. Это всего-навсего победа маркетинговой стратегии. Позор, скажете Вы? Ну да, в чём-то, конечно, позор. Наша смерть искупит его, хоть и будет напрасной — как и любая смерть, впрочем.
Рассказ советую к прочтению, он одолевает уныние и скорбь, пробуждает надежду.
Сегодня лазал в районе моего советского детства, покупал более продуманный и эстетичный дизайнерский складной вел, чем был у меня. Ну, вы знаете, чтоб в метро с ним пускали, и кататься не только по своему району, а по всей необъятной Москве.
Протестировал агрегат, заехал во двор, где жил мой школьный приятель. Надо же, там ничто не изменилось с СССР, разве что фонари стали ярче, нарядней, светодиодные мощные. Что так красиво теперь освещают после наступления ночи листву деревьев во дворах.
