Соседка сейчас рассказала: стоит рядом с ней группа людей непонятно откуда, как у нас это в последние годы, что всюду передвигаются группами, и один говорит по телефону, радостно так:

— Приезжай! У нас тут хорошо! Правда, русские ещё остались.

Вчера снова немного особенно больно стало. От всего что происходит последние 30 лет. Впрочем, не привыкать, уже как-то даже скорее безразлично больше. На нашей улице, всегда полной магазинов, закрываются сразу три: недавно возникшее, явно без особого бизнес-планирования, наобум, на месте промтоварного и вечно пустовавшее кафе-псевдопекарня им. псевдо Марии Антуанетты (как говорили историки, она так не говорила, она не была ни настолько глупа, ни настолько невоспитана как они вот теперь ни в чём себе уж не отказывают) со сплошными пирожными Мадлен и прочими крутонами для особенных потребителей; никчёмный мебельный, что тупо пасся тут со времён Ельцина, когда все дружно обустраивали свои жилища, и мебельные были в особом фаворе, а он так и застрял там, оброс полипами и пятнадцать лет стоял вечно пустым, ну и якорь ему в печень — но и единственный и последний вменяемый наполовину продуктовый, где хоть среди множества суррогатов корма для неприхотливых всеядных обезьян можно было купить иногда хоть что-то съедобное. Продавцы сметают полки, грузят всё в контейнеры. И всё. Я специально проверил: нет, американские негры беспринципные их не громят почти. Тут до него не было ничего осмысленного, так что примерно уже знаю каков шанс получить нечто лучше в будущем.

И главное тенденция та, помните? что пошла сразу после украинского майдауна, когда тоже всё последнее стоящее стало хором закрываться.

Это как вообще понимать? В этом магазине всегда, даже в разгар эпидемии и карантина, было полно народу, и вот сейчас стоят все дышат в затылок компактной очередью, даже змейкой через весь магазин — это явно не закрытие из-за недостаточной посещаемости, это что-то другое. При том, что цены там были те же самые скотские, с их обычной 500% наценкой на всё, просто ассортимент чуть менее скотский, хлеб иногда изредка съедобный, например, а не как обычно все последние пять лет всюду...

То есть уже не только хозяйственные всякие вымерли давно — но и продуктовые. Одни лабазы бухла вон процветают. Последний раз такое помню вон в Китае, во времена императрицы Цы Си.

Переведу на понятный научный: если в мирное время уже оказалось, что их озверелая спекуляция едой и бухлом стала неприбыльна, и только разве продавцы сугубо растворителей, без этой их глупой еды, пока держатся — это всё, это пора закрывать страну и всем уезжать на курорты юга. Ничего путного тут уже не будет. Я тогда ещё предупреждал, мне никто не верил несколько лет. Вот, тенденция усугубилась.

Попробую ещё проще: если на вашей улице закрывается единственный и последний магазин ещё условно более-менее съедобной отчасти еды, когда вы знаете, что другого такого нет больше нигде в радиусе пяти километров — это такое совсем уж предпоследнее китайское предупреждение всем, даже самым наглухо тупым.

Знаешь, что спасло? Пулемёты. На рассвете, слышу, верстах в трёх поехало! И ведь, представь, вставать не хочется. Ну, а тут пушка забухала. Поднялся, словно на ногах по пуду, и думаю: «Поздравляю, Петлюра пожаловал». Стянули маленько цепь, перекликаемся. Решили так: в случае чего, собьёмся в кучу, отстреливаться будем и отходить на город. Перебьют — перебьют. Хоть вместе, по крайней мере.

Сейчас хорошо было... не занятно, не забавно, а вот. Вылез за пивом, пополнить исчезающие опасно запасы.

Заодно заглянул во двор к тем котятам, где те двое уж подросли, совсем крупные взрослые девицы, и на смену им их мамаша, бронетранспортёр пушистый поперёк себя шире, произвела ещё четверых. Залезают на лобовое стекло, покатое как теперь модно делать, припаркованной на их месте машины, соскальзывают, недоумевают, веселятся... Тут же несутся хрустеть насыпанным котокормом. Сразу в шесть уже мордочек: их трое минус один что похоже сытый и скорее его интересует продолжать обследовать территорию вокруг + две подросшие + их всех старшая сестрица серая осторожная.

На обратном пути уж, возвращаясь с добычей, гляжу — навстречу по пустынному тротуару (весь народ давно и надёжно в норках, пьянствует, смотрит телепутина своего и его миньонов, играет в компьютерные игры, готовится к трудовой неделе), произвольно меняя галсы шествует тётушка, толстая, румяная, распахнутая, весёлая. Вдруг запела: «Виновата ли я?!»

Ну, тут же отвечаю в тон, подчёркнуто театрально: «Нет! Невиновна!»