Известие пришло в пятницу. Это был диагноз. И море стало светлым, и коньяк — пресным, люди стали добрыми, жеребец стал милой лошадью. Стали видны люди. И появились на берегу и на склонах. Денег не брали, а говорили: спасибо. Спасибо за то, что вы у нас были! А где он был, он и не помнил. Он носил комок в горле, и следил за своим мужеством, и не хотел женщин. Хотя если вода по ним стекает, то всё-таки... И руку класть тогда не стоит, чтоб не мешать течь воде, только вода владеет ею. Она моя... Он мой... Кто чей и почему? Только поэтому. А мой? Моя? Тяжело без него и тяжело с ним. Ты его «твоя»? Или он тебе «мой»? Шёл потрясённый... В слова превращать не стоит. Это удивительное прощание. Всё, всё рассыпалось и стало различимым и различным. И он видел, и он слышал, и он понимал вовсе не глазами и мозгам, а всей, чего он никогда не знал, — душой. Вдруг этим чёрным утром всё остановилось, распались стены. Стало маленьким то, что им было. Но оно же им было... Как ты сделал его другим? Что ты себе создал? Кто тебе сказал и почему? Он не наказан. Никто не наказан. Просто ты вознаграждён. Спасибо Ему за эту остановку. Даже неба клочок, даже моря кусок, даже дым шашлыка... я уже не говорю о гомоне птиц — это будет сложно. /ММ Жванецкий/
Ну, не смог я... Все, на что меня хватило, переждать саму дату... Как же должно быть сложно на войне! И вот о ней, о тех, кто пережил ее, но не встал в строй с победителями рисунки Геннадия Доброва.
ВОТ КОГО нам надо было на Евровидение вна Украину отправить.
Я СуперАлиса, татарская певица, Танцуйте, если на месте не сидится. Полезные советы я вам здесь пропою: Не пейте алкоголь и не кушайте свинью.
Запомните – пока танцуют ваши ноги, Надо думать часто о Великом Боге. Смотрите, не сбивайтесь с правильной дороги, Думайте всё время о Едином Боге. Ва А́лийюн Валийю л-Лах!
Представляю, какой бы был фурор. Все саудиты нам бы по сто баллов дали, начиная от шейха из ОАЭ и заканчивая последними кочевниками в какой-нибудь Бельгии, за одну только шахаду — «Ла иллаха илл Аллаху», самый сакральный текст в Исламе.
Думаю, начать нужно с необходимого предисловия. Вернее, описания. В Баку архитектура очень своеобразная. Формировалась она позже, при чем архитекторы в большинстве своем были привозные — из Европы и России. Разумеется, отпечаток всего, что они строили там, остался и у нас. Временами мне кажется даже, что они не особо заморачивались с проектом — тупо копипейстили предыдущий проект, отняв или прибавив этаж. Если понадобится, конечно. А то и прямо вот так вот и лепили. В послевоенные годы, когда у нас стали очень популярны итальянские фильмы режиссеров неореалистов периода их расцвета, такие дворики стали называть итальянскими. (См. КДПВ) Так вот... Снится мне, что я с приятелями и приятельницами, приходим в такой вот двор. Только одно отличие этого дворика от всех остальных. С одной его стороны нет никаких построений и открывается вид на весь город, который там, внизу. Внизу, потому что мы все стоим на крыше и видим двор, как на ладони. Сумерки... Как говаривал дон Хуан, щель между мирами. А двор, как всегда полон домохозяек, вещающих белье, голожопых детей, катающихся на ржавых велосипедах и пацанов, гоняющих мяч. В общем, очень шумно, многолюдно. И тут я вижу, что из под арки во двор вбегает мальчик лет десяти, с футляром от скрипки в руках. Бежит к лестнице, буквально швыряет свою скрипку под нее и бежит обратно к арке, но, не добежав, резко останавливается, потому из арки выбегают два других, по-старше и сразу нападают на скрипача. Девчонки, что с нами, начинают кричать на них, а мы с парнями, срываемс и бежим вниз. Я оказываюсь последним и почему-то именно подо мной лестница начинает шататься и при том шататься так, что очень страшно. Но те, кто побежал вперед, раньше меня уже были внизу и даже кажется надавали в зубы этим гопникам. Потому что когда я все же спустился, их уже не было, а скрипач, вытирая кровь из носа плакал. Девочки намочили платочки и вытирали ему кровь и слезы. А он сквозь слезы почти кричал: «Шишь вам, а не скрипку! Не получите мою скрипку!», — и вырвавшись от девчонок, побежал к лестнице, достал свой футляр и обнимая его пошел из двора на улицу. И тут заплакал я. Не пойму от чего даже. Гамма чувств. И перед друзьями даже не стыдно — стою и плачу. Это была и жалость и какая-то гордость одновременно. Он, маленький, щуплый паренек, вышел один против двоих, чтобы они не сломали ему скрипку! И я, во сне, сквозь слезы, обещал себе быть всегда таким смелым и защищать себя и свое так же, как этот мальчик. Даже в неравном бою! Стоит ли писать, что не стал я таким...