А там дальше и Рязанов появился. Это к нашему недавнему разговору, отчего я не знал что Рязанов и Захаров — это два разных режиссёра.
Посмотрите. Тут он даже ещё... чем тот там.
Третья часть. Минута где-то 35-я.
— В 69-м собирался снять по Ростану «Сирано де Бержерак». Пришла мысль взять поэта. Евтушенко. Он очень был своеобразен. И вдруг в театре на ряд ниже меня сидят Высоцкий и Влади. Володя перегнулся, поздоровался, у нас так принято, но я был и старше: режиссёрам говорят «вы», а мы актёрам «ты»...
Ну, там и дальше тоже немало. Но мне как-то хватит, пожалуй. К вопросу, отчего Захаров в той беседе с Мамардашвили выглядил как нелепое суетливое недоразумение. И чем Рязанов много лучше. И отчего их ни в коем случае не следует путать... Я, пожалуй, теперь воздержусь. Захаров так и получше после всего этого даже выглядит, нет?
И это к вопросу, кто сделал всё, чтоб разрушить страну тогда и теперь. Да те же. Кто были успешны тогда. И кто, те же самые, кто успешны и теперь. Они даже не поменялись.
2
3
4
Все эти песни я слушал тогда ещё даже не с кассетного, а с катушечного магнитофона. Странно даже — насколько весь тот антураж, материального этого, мил и пикантен теперь уж.
Советские троллейбусы, кинотеатры, книги, телефонные будки, магнитофоны, предметы быта... Это потом, после, через поколений пять, как те китайцы после хунвэйбинов, они начнут любую тарелку с надписью «Общепит» по краю тащить на аукцыоны и продавать за свой мелкий адский прайс. Опомнятся, когда уж нечего ловить. Тем паче нечего терять.
А те катушки и кассеты и тем более давно уничтожены помимо нашего даже желания любой ценой сохранить их. И те магнитофоны. И люди. И всё вообще. И даже память о них. И о нас.
А он, его поэтика — вполне, и даже снова теперь, современна нам тут в 2020 году.
Всё по Платону: что можно пощупать, убедиться — всё тлен; вечно лишь то, что как раз пощупать нельзя. И лишь потом появляется Христос, кто говорит: да чего вы, ребята, дураки что ли? воистину так и есть. Я вам лично свидетельствую, специально к вам за этим только пришёл.
Если кто-то по-настоящему поэт — тогда он сразу заодно и философ. Такой парадокс. Тогда он уж вне времени.
Более того: он начинает привлекать все будущие поколенья к своему времени, своему способу восприятия нашего общего мира.
Я говорил и повторю тут: России еще предстоит осмыслить и осознать, а после, как обычно, когда никого не останется уже в живых, назвать век 20-ый новым/вторым Золотым веком Русской Поэзии! От Высоцкого и Бродского до Башлачева и Шевчука. Вся плеяда тех, кого мы слушали — абсолютно блестящая поэзия! Именно поэзия! Ни рок-н-ролл, ни иммиграция, ни подполье, ни кустарные записи, ни зажимания, ни преследования, ни нищета, ни подкупы не смогли с ней ничего сделать — она до сих пор блестает! Как говорится, я бы русский выучил только за то, чтобы иметь возможность слушать и читать эту гигансткую по масштабам и по значению и смыслу литературу! Но, как вы понимаете, я уже безмерно счастлив, что знаю язык достаточно хорошо, чтобы наслаждаться этой поэзией вовсю!
Elsh ›назвать век 20-ый новым/вторым Золотым веком Русской Поэзии
Высоцкий их опередил, как и Бродский, и Хвост с Волохонским. Но и, тоже моё лично ощущение, и довольно парадоксальное: что Высоцкий возможно его и создал своим столь ярким примером. Что даже в тягучем пасмурном времени брежневского Застоя (да, теперь, увы, это уже не избыточность текста — указывать чьего именно) можно писать стихи, петь песни... А странность в нём та, что они были уже следующего поколения, другого уровня. И куда ближе, да, именно к золотому веку русской поэзии — лиричнее, тоньше. Высоцкий здесь был ближе... к Маяковскому наверно? ну, это лишь вектор личной боли и энергии, вероятно это пояснение отдельно надо пояснять, оно крайне туманно либо даже неверно выглядит. Они же — к Есенину и вот золотому веку.
Лежит безжизненное тело На нашем жизненном пути...
А что, я разве прежде не упоминал эту, одну из самых любимых моих вещей?
Indian › Черт возьми, нет, не упоминали! Какая прекрасная вещь! И как я ее раньше не слышал? Поразительно...
Elsh › Только летом, месье! Выберитесь в наилучшую солнечную контрастнуюв живописном плане погоду в Лондоны ваши на променады. Куда-нть в старые рабочие районы, имени той ливерпульской четвёрки, ежли таковые там у вас остались, как у нас в граде Москове. И как поймаете границу просветления: о! а уже вполне романтично кругом! — сразу включайте.
Меня тогда с первого раза проняло. «Чего-чего?!» — подумал: «Это ж надо так...» А, впрочем, меня тогда и в 80-х столь же её «Индустрия» поразила в самое сердце. Это поэт высшего уровня. Это не услышанный никем тут, как водится, ангел самых возвышенных небесных сфер. Вот так с этим с тех пор и живём. Что мы-то сразу услышали, с первого дубля: а все прочие вокруг — нет, и никогда не услышат. Так тем более здорово, что вы, говорите, услышали тоже. Значит не совсем зря я тут долгие годы...
«Папиросу можно взять, а от жизни придётся отказаться».
Интервенция — Деревянные костюмы
Или пляжи-вернисажи,
или даже
пароходы,
в них наполненные трюмы,
экипажи, скачки, рауты, вояжи...
Или просто деревянные костюмы.
Посмотрите. Тут он даже ещё... чем тот там.
Третья часть. Минута где-то 35-я.
Ну, там и дальше тоже немало. Но мне как-то хватит, пожалуй. К вопросу, отчего Захаров в той беседе с Мамардашвили выглядил как нелепое суетливое недоразумение. И чем Рязанов много лучше. И отчего их ни в коем случае не следует путать... Я, пожалуй, теперь воздержусь. Захаров так и получше после всего этого даже выглядит, нет?
И это к вопросу, кто сделал всё, чтоб разрушить страну тогда и теперь. Да те же. Кто были успешны тогда. И кто, те же самые, кто успешны и теперь. Они даже не поменялись.
Советские троллейбусы, кинотеатры, книги, телефонные будки, магнитофоны, предметы быта... Это потом, после, через поколений пять, как те китайцы после хунвэйбинов, они начнут любую тарелку с надписью «Общепит» по краю тащить на аукцыоны и продавать за свой мелкий адский прайс. Опомнятся, когда уж нечего ловить. Тем паче нечего терять.
А те катушки и кассеты и тем более давно уничтожены помимо нашего даже желания любой ценой сохранить их. И те магнитофоны. И люди. И всё вообще. И даже память о них. И о нас.
А он, его поэтика — вполне, и даже снова теперь, современна нам тут в 2020 году.
Всё по Платону: что можно пощупать, убедиться — всё тлен; вечно лишь то, что как раз пощупать нельзя. И лишь потом появляется Христос, кто говорит: да чего вы, ребята, дураки что ли? воистину так и есть. Я вам лично свидетельствую, специально к вам за этим только пришёл.
Если кто-то по-настоящему поэт —
тогда он сразу заодно и философ.
Такой парадокс.
Тогда он уж вне времени.
Более того: он начинает привлекать
все будущие поколенья
к своему времени,
своему способу восприятия
нашего общего мира.
Именно поэзия! Ни рок-н-ролл, ни иммиграция, ни подполье, ни кустарные записи, ни зажимания, ни преследования, ни нищета, ни подкупы не смогли с ней ничего сделать — она до сих пор блестает! Как говорится, я бы русский выучил только за то, чтобы иметь возможность слушать и читать эту гигансткую по масштабам и по значению и смыслу литературу! Но, как вы понимаете, я уже безмерно счастлив, что знаю язык достаточно хорошо, чтобы наслаждаться этой поэзией вовсю!
Я называю это бронзовым веком. Конкретно наши 80-е.
Высоцкий их опередил, как и Бродский, и Хвост с Волохонским. Но и, тоже моё лично ощущение, и довольно парадоксальное: что Высоцкий возможно его и создал своим столь ярким примером. Что даже в тягучем пасмурном времени брежневского Застоя (да, теперь, увы, это уже не избыточность текста — указывать чьего именно) можно писать стихи, петь песни... А странность в нём та, что они были уже следующего поколения, другого уровня. И куда ближе, да, именно к золотому веку русской поэзии — лиричнее, тоньше. Высоцкий здесь был ближе... к Маяковскому наверно? ну, это лишь вектор личной боли и энергии, вероятно это пояснение отдельно надо пояснять, оно крайне туманно либо даже неверно выглядит. Они же — к Есенину и вот золотому веку.
А что, я разве прежде не упоминал эту, одну из самых любимых моих вещей?
Жанна Агузарова — Прикосновение к Есенину (Русский альбом, 1990)
Меня тогда с первого раза проняло. «Чего-чего?!» — подумал: «Это ж надо так...» А, впрочем, меня тогда и в 80-х столь же её «Индустрия» поразила в самое сердце. Это поэт высшего уровня. Это не услышанный никем тут, как водится, ангел самых возвышенных небесных сфер. Вот так с этим с тех пор и живём. Что мы-то сразу услышали, с первого дубля: а все прочие вокруг — нет, и никогда не услышат. Так тем более здорово, что вы, говорите, услышали тоже. Значит не совсем зря я тут долгие годы...