В сети уже несколько дней наблюдается сильное бурление по поводу сего произведения. Одни ругают и говорят, что говно редкое. Другие, приехавшие в одессу вчера-позавчера вставляют свои ценные пять копеек и говорят, что там одесского колорита им недостаточно. Третьи говорят, что шедевр в жанре кинокомедии.
И вот, что я имею по этому поводу сказать.
Экранизировать Жванецкого силами просто актеров, даже очень хороших — провальная идея. Играть должны клоуны, стендап-комики и им подобная. Вот, к примеру Делиев, Комаров, Барский, а также мадам Блёданс вполне бы там органично смотрелись. Еще я бы посоветовала режиссеру взять машину времени и сгонять за молодыми Карцевым, Ильченко и Аркадием Райкиным. Броневой бы еще туда в эту компанию вписался, например, в роли капитана. Петь там должен был Утёсов и Лариса Долина.
Есть несколько очень удачных сцен. Во первых, беседа Танечки с братом по телефону. «Говори, я тебя слышу!» Оно оживило в моей давно забытые крики в телефон: «Говори, я тебя слышу!» — «Когда ты приезжаешь!??»
Последняя сцена со свадьбой — это прекрасно, особенно тётка с косой чёлкой, которая читает молодым поздравление.
Сцена с похоронным оркестром — полный провал. В целом затянуто, и учитывая, что большую часть текстов знаешь почти наизусть — не очень смешно.
Несмотря на то, что получилось произведение сомнительной художественной ценности и качества, я всё равно досмотрела до конца и ближе к концу пошла слеза. Этого не понять тем, кто не жил в Одессе в семидесятых, первой половине восьмидесятых. Это было до перестройки и до наступления совершенно хтонического внешнего мира на наш уютный летний двор.
В этом дворе сохло бельё и цвела акация. Коты валялись, размякшие от летнего зноя, и изображали из себя тряпки. Из окон доносились звуки игры на фортепиано, радио и моющейся посуды. В одной из квартир или прямо во дворе обязательно кричали. Ругались беззлобно, но громко и с кучей заворотистых эпитетов. Обязательно, соседка завороженно сопереживала скандалу, высунувшись из окна и рискуя свалиться вниз. Коты на крики совершенно не реагировали. Дети тоже, даже тогда, когда чья-то бабушка надрывалась с балкона «Боря, иди кушать!»
Это фильм ностальгия по тому, чего уже нет и никогда не будет — тягучего, безмятежного южного лета. Это лето было с песком в обуви, запахом жареных бычков, фаршированных перцев, тёплых подмокших и вспотевших в целофановом кулёчке фруктов и помидорки с собой на пляж.
Демонтаж двора и спина уходящего из Одессы Жванецкого невыносимо трагичны, хотя бы потому, что знаешь, что было дальше.
Я б предостерёг изначально от реагирования (боги Олимпа, опять же, кому я это объясняю — вы по профессии как раз на этом всех ваших там американских койотов съели) на всякую муть, что эти инфернальные чудовища Босха у себя в кулуарах захваченной нашей милой чудесной Останкинской башни теперь выдумывают.
Они кормятся нашим вниманием к той силосной массе, что только и способны производить, выдавать на-гора стахановскими темпами.
Я вот только всякий раз спрашиваю себя все эти долгие тридцать лет жизни среди них. В выстроенном ими на руинах нашего, разрушенного ими, уже своего их всецело общества — за что это мне? испытание сие, а? я ведь даже не энтомолог.
Alenka › Вы лучше побольше как раз вспоминайте того, каким он был, наш тот мир, пока его не пришли сожрать эти твари. Кстати, я заметил, немногие тут теперь даже на это уже способны. Их подчинило это их горбачёуское новое мы’шленье.
И если спросить их, попросить вспомнить лучшие моменты из их прошлой жизни — они просто не в состоянии. Всё что они помнят: «Там была КПСС!» Где она была там в вашей жизни, негодяи?! Я вот как раз помню, что не было её. Смешные дурацкие лозунги на домах были, на кумачовых полотнищах белыми буквами, призывающие строить всё такое во славу и к звёздам, на благо народу и миру — мир, братским народам — пламенный привет! но само КПСС мне чего-то там ни разу не встречалось;
а тот дедушка весь в бровях по телевизору (что вы и у нас тут в качестве кукушки наблюдаете изредка) — он для меня лично всегда был как Дед Мороз и Олимпийский Мишка, да и сам он в этот период, теперь-то я это знаю, примерно так же себя и ощущал;
а помимо этих милых глупостей вместо их нынешней омерзительной рекламы и назойливого промывания мозгов в стиле «They Live», был целый наш огромный чудесный мир, который был стёрт у них из памяти без остатка, да так что они даже его не помнят. Стада добровольно прошедших лоботомию.
Это у нас был тогда мир, а у них там всё отформатировано давно, access denied, стоят заглушки: [я за мир XX века до 1991 года, давно пора ввести расстрелы] либо [я категорически против него и ненавижу, потому что там негров линчевали]. И всё, больше никакой информации не сохранилось. Тем более в их том отрезке памяти не умещаются коты. Да они их вон и теперь-то не видят. Просто не видят, смотрят сквозь.
Давайте лучше, пока мы тут недолго живы, вспоминать, а лучше сразу и записывать, пока сами вскоре сами не забыли, всё что тогда с нами происходило невероятное, чудесное, неповторимое.
Кастанеда называл это перепросмотром... впрочем, его тогда быстро заклеймили как шаманиста, пейотчика, сектанта и антрополога.
Кстати, ведь не я первый заметил это странное в людях, их предельную, натренированную способность не видеть:
В этом дворе сохло бельё и цвела акация. Коты валялись, размякшие от летнего зноя, и изображали из себя тряпки. Из окон доносились звуки игры на фортепиано, радио и моющейся посуды. В одной из квартир или прямо во дворе обязательно кричали. Ругались беззлобно, но громко и с кучей заворотистых эпитетов. Обязательно, соседка завороженно сопереживала скандалу, высунувшись из окна и рискуя свалиться вниз. Коты на крики совершенно не реагировали. Дети тоже, даже тогда, когда чья-то бабушка надрывалась с балкона «Боря, иди кушать!»
Это фильм ностальгия по тому, чего уже нет и никогда не будет — тягучего, безмятежного южного лета. Это лето было с песком в обуви, запахом жареных бычков, фаршированных перцев, тёплых подмокших и вспотевших в целофановом кулёчке фруктов и помидорки с собой на пляж.
Демонтаж двора и спина уходящего из Одессы Жванецкого невыносимо трагичны, хотя бы потому, что знаешь, что было дальше.
Они кормятся нашим вниманием к той силосной массе, что только и способны производить, выдавать на-гора стахановскими темпами.
Насекомые копошатся.
Спляшем?
Я вот только всякий раз спрашиваю себя все эти долгие тридцать лет жизни среди них. В выстроенном ими на руинах нашего, разрушенного ими, уже своего их всецело общества — за что это мне? испытание сие, а? я ведь даже не энтомолог.
И если спросить их, попросить вспомнить лучшие моменты из их прошлой жизни — они просто не в состоянии. Всё что они помнят: «Там была КПСС!» Где она была там в вашей жизни, негодяи?! Я вот как раз помню, что не было её. Смешные дурацкие лозунги на домах были, на кумачовых полотнищах белыми буквами, призывающие строить всё такое во славу и к звёздам, на благо народу и миру — мир, братским народам — пламенный привет! но само КПСС мне чего-то там ни разу не встречалось;
а тот дедушка весь в бровях по телевизору (что вы и у нас тут в качестве кукушки наблюдаете изредка) — он для меня лично всегда был как Дед Мороз и Олимпийский Мишка, да и сам он в этот период, теперь-то я это знаю, примерно так же себя и ощущал;
а помимо этих милых глупостей вместо их нынешней омерзительной рекламы и назойливого промывания мозгов в стиле «They Live», был целый наш огромный чудесный мир, который был стёрт у них из памяти без остатка, да так что они даже его не помнят. Стада добровольно прошедших лоботомию.
Это у нас был тогда мир, а у них там всё отформатировано давно, access denied, стоят заглушки: [я за мир XX века до 1991 года, давно пора ввести расстрелы] либо [я категорически против него и ненавижу, потому что там негров линчевали]. И всё, больше никакой информации не сохранилось. Тем более в их том отрезке памяти не умещаются коты. Да они их вон и теперь-то не видят. Просто не видят, смотрят сквозь.
Давайте лучше, пока мы тут недолго живы, вспоминать, а лучше сразу и записывать, пока сами вскоре сами не забыли, всё что тогда с нами происходило невероятное, чудесное, неповторимое.
Кастанеда называл это перепросмотром... впрочем, его тогда быстро заклеймили как шаманиста, пейотчика, сектанта и антрополога.
Нет ничего лучше живописующего летний зной, предельную жару — чем валяющиеся как попало где бросили вытянувшиеся коты.
Особенно вот в поэзии и изобразительном искусстве, ваши Сычик и Хрущик отчего-то вспомнились.