Погибшие в огне восьмисотлетние дубовые стропила Нотр-Дама, прозванные «лесом»,
« forêt », отчасти оттого, что на них тогда был вырублен целый лес, 1300 дубов, 21 гектар.
Оттого так и горело, они и дали столько пищи огню.
Charpente
Construite totalement en bois de chêne, le charpente datait de l’époque de la construction de la cathédrale au début du XIIIe siècle (on admet généralement 1220). Notre-Dame ayant eu la chance de ne pas connaître d’incendie majeur jusqu'alors, elle a donc près de huit siècles d’âge au moment de sa destruction le 15 avril 2019. On l’appelle familièrement la « Forêt de Notre-Dame ». Ses dimensions sont de 120 mètres de longueur, 13 mètres de largeur dans la nef, 40 mètres de longueur dans le transept et 10 mètres de hauteur. Au total la charpente de bois a été constituée de 1 300 chênes, ce qui représente plus de 21 hectares de forêt.
Avec l’architecture gothique, la construction des ogives a nécessité des toitures à forte pente. Celles de Notre-Dame de Paris sont de 55°. Au moment de l’édification de la charpente, les gros troncs se faisaient rares étant donnés les défrichements de l’époque. Les charpentiers ont ainsi dû utiliser des bois à section plus réduite et donc plus légers qui ont permis l’élévation des charpentes et l’accentuation de leur pente.
Dans le chœur construit en premier, il a existé une charpente antérieure avec des bois abattus vers 1160-1170. Cette première charpente a disparu, mais certaines de ses poutres ont été réutilisées dans la seconde charpente mise en place en 1220. À cette date en effet on a procédé au rehaussement du mur gouttereau de 2,70 mètres dans le chœur, afin de le porter au même niveau que celui de la nef. Les fenêtres hautes ont également été agrandies.
La charpente est complètement détruite par l'incendie de 2019.
И если б не знаменитые контрфорсы и аркбутаны Нотр-Дама, сделанные будто намеренно тогда с таким преувеличенным запасом прочности конструкции, всего ансамбля — такое ощущение, что и камни бы обрушились. Заслуга
Жана Рави, соборного архитектора в 1318–1344.
Задумайтесь, миллиарды живущих сейчас, заполонивших планету так что уж давитесь на ней, когда свободного места там как и прежде хватает, но вы уже выловили всё что только ловилось излишне доверчивое в морях, и застрелили всё что только вам удалось выследить с воздуха тепловизорами в диких лесах недостаточно опасающееся вас, и остатки этого подаёте уж в ресторанах ваших как изысканные кушанья для наиболее богатых из вас: то ли время вы назвали Тёмными веками? Не много ль темней вам теперь? Не больше ли стало в вашей жизни религиозного мракобесия, святых инквизиций всех мастей, тупо примитивно тоталитаризма, беззаконья и бесчестия, всеобщей взаимной идеологически ловко обусловленной изощрённо ненависти, костров, на которых вы сжигаете всё что лишь подвернётся вам оголтелым, почти поголовно уж за редким ценным исключеньем клеркам и торговцам, знающим лишь собственную выгоду во всём встречаемом, безволья и безмыслия общего тотального вокруг нас, оглянитесь, эпидемий, уносящих уж миллионы, озверевшего феодализма и рабовладения, полнейшей неспособности ваших новых сюзеренов владеть вами, распоряжаться судьбами народов и территорий, сохранить хоть что-то из того, что до того хранили десятки поколений, куда более смышлёных, разумных, этичных, организованных внутренне и внешне чем вот это стадо похрюкивающее, что вас окружает повсюду — но, главное, чем его новые узурпаторы, назначенные им руководить ими, быть много умней, целесообразней и ответственней их.
![[ uploaded image ]](/up/19-04/16-9355/la-foret-de-notre-dame-06.jpg)
Мы конструируем, чиним, создаём нечто, что для посторонних взглядов всегда, на века —
как для этих стеклянноглазых бойких Макронов, цинично угнетающих бедных французов;
и равно оппонирующих им толп африканских арабов, жгущих машины и бьющих витрины
тех же самых французов якобы в знак протеста
— так и остаётся сокрытым, лишь вдруг забредший через сто — пятьсот лет другой инженер вдруг посмотрит изнутри и скажет: «Ого! Да это великий мастер работал». И над ним уж его подмастерья тупые начнут хихикать тут же в кулуарах: «Да ладно, мы-то знаем, всё это сказки — на деле все решают наличные, у кого их больше — тот и мастер, объективно же! а кто не удосужился наворовать — тот дилетант и неудачник». Наворовать, я б дополнил, наразрушать и нажечь древних соборов. Увы, но именно таков диапазон их тотального нынешнего дискурса. То есть просто поголовно уже. Вот оно всё и горит...
Вы знаете, вы тоже пережили это тогда как явный знак, что мироздание наше прежнее не просто вдруг начало рушиться — но всё, некий Рубикон уж перейдён безвозвратно в этом: когда в 1986-м году случилась авария на нашей с вами тогда общей Чернобыльской АЭС.
Я был не то чтоб слишком взрослый тогда, но сразу появилось то самое ощущение неминуемой скорой общей смерти, что обычно бывает лишь у стариков, ветеранов, либо пусть вот детей, вдруг внезапно увидевших войну, смерть, бессмысленность... всего тут. И нечего даже стараться — очередная гадина вроде Горбачёва и его партаппарата, и сочувствующих — будь ты лично целый Гай Марий — неизбежно устроит такую скоро следующую катастрофу, что что ни сделай — всё похоронят, вместе с твоим народом всем, не скупясь, щедро так.
Огромная боль. Наша цивилизация рушится. Прямо вот на наших глазах. Куда быстрее, чем мы могли бы суметь себя начать успокаивать. Что ладно, пусть — но на наш век хватит, обрушится когда-нибудь потом. Нет. Рушилось до нашего рожденья сюда. Рушилось после, и, что хуже всего, с каждым десятилетием, и уже с каждый годом — рушится всё быстрее. И уже слишком быстро. Я, честно, когда рождался сюда там тогда, не был готов к такому. Я знал всегда: ладно, пусть я умру — но мир, мой великолепный прекрасный мир будет жить и процветать, и с каждым годом становиться только много краше. Так было тогда, когда я был маленький. А затем... Мир рушится. Тот сон Кинга про Тёмную башню был воистину пророческим.