Странно — только сегодня впервые услышал. И сразу был потрясён. Остановил велосипед в одном из наиболее потаённых районов Москвы, что вы можете ни разу не найти даже за всю жизнь, даже всю её живя тут. На закате, облачном таком — стоило сегодня выехать в последнюю радость солнечных дней — уж через три километра и полчаса они сменились предчувствием осени скорой.

Стоял полчаса, медитировал. Не знаю, как это передать: это как ты с тобою же говоришь твоими же словами. Десятилетней давности уж. Которыми ты с собой — ты это помнишь — ещё не говорил. Хотя говорил, и не раз, то же самое. И устал уж про это. И вдруг видишь, что — оказывается, не просто некому это было — а задолго до твоего рождения уж говорили с тобой об этом.

Александр Введенский

Конь степной
  бежит устало,
    пена каплет с конских губ.
Гость ночной
  тебя не стало,
    вдруг исчез ты на бегу.
Вечер был.
  Не помню твёрдо,
    было всё черно и гордо.
Я забыл
  существованье
    слов, зверей, воды и звезд.
Вечер был на расстояньи
  от меня на много вёрст.

Я услышал конский топот
  и не понял этот шёпот,

Я решил, что это опыт
  превращения предмета
    из железа в слово, в ропот,
      в сон, в несчастье, в каплю света.
Дверь открылась,
  входит гость.
Боль мою пронзила кость.

Человек из человека
  наклоняется ко мне,
    на меня глядит как эхо,
      он с медалью на спине.
Он обратною рукою
  показал мне — над рекою
    рыба бегала
      бегала во мгле,
        отражаясь как в стекле.
Я услышал, дверь и шкап
  сказали ясно:
    конский храп.
Я сидел и я пошёл
   как растение на стол,
    как понятье неживое,
      как пушинка или жук,
на собранье мировое
  насекомых и наук,
  гор и леса,
  скал и беса,
  птиц и ночи,
  слов и дня.
Гость я рад,
  я счастлив очень,
    я увидел край коня.


Конь был гладок,
  без загадок,
прост и ясен как ручей.
Конь бил гривой
  торопливой,
    говорил —
      я съел бы щей.
Я собранья председатель,
  я на сборище пришёл.
    Научи меня Создатель.
Бог ответил: хорошо.

Повернулся боком конь,
  я взглянул
    в его ладонь.
Он был нестрашный.
  Я решил,
    я согрешил,
    значит, Бог меня лишил
    воли, тела и ума.
Ко мне вернулся день вчерашний.

В кипятке была зима,
  в ручейке была тюрьма,
  был в цветке болезней сбор,
  был в жуке ненужный спор.
Ни в чём я не увидел смысла.
Бог, Ты может быть отсутствуешь?
  Несчастье.


Нет я всё увидел сразу,
поднял дня немую вазу,
я сказал смешную фразу:
«Чудо любит пятки греть».

Свет возник,
  слова возникли,
мир поник,
  орлы притихли.
Человек стал бес
  и покуда
    будто чудо
      через час исчез.

Я забыл существованье,
я созерцал вновь расстоянье.

1931–1934