Интернет показал: таких почти не бывает; шанс найти их в тысячи раз меньше, чем мы думали, пока его не было.
Мы думали: шанс пробиться в газеты, телевизор понятно отчего нулевой — там всё плотно забито своими прикормленными подлецами, с улицы не пускают уж с 30-х.
И лишь когда пробиваться оказалось ни к чему, в 90-е и 00-е — открылось контрарное: а некому пробиваться, миллионы думают только о колбасе пожырнее и бабах посисястей (на всякий случай привет палеолитической Венере, долго не понимал этого странного культа их тогда, ну, среди дикарей первобытных славных), и так во всём. Ну и о деньгах, как эталонном абстрактном выражении того и другого.
Первый, самый жалкий уровень той величественной египецкой пирамиды Авраама Самуилыча Маслова, да дарует Яхве ему дальнейшей самоактуализации побольше.
А начинаешь с ними разбирать что всерьёз — у них максимум включается второй. Они начинают тебя опасаться, как нечто непонятное, не отсюда, не из их миру понаваемого, столь изученного.
Мы думали: шанс пробиться в газеты, телевизор понятно отчего нулевой — там всё плотно забито своими прикормленными подлецами, с улицы не пускают уж с 30-х.
И лишь когда пробиваться оказалось ни к чему, в 90-е и 00-е — открылось контрарное: а некому пробиваться, миллионы думают только о колбасе пожырнее и бабах посисястей (на всякий случай привет палеолитической Венере, долго не понимал этого странного культа их тогда, ну, среди дикарей первобытных славных), и так во всём. Ну и о деньгах, как эталонном абстрактном выражении того и другого.
Первый, самый жалкий уровень той величественной египецкой пирамиды Авраама Самуилыча Маслова, да дарует Яхве ему дальнейшей самоактуализации побольше.
А начинаешь с ними разбирать что всерьёз — у них максимум включается второй. Они начинают тебя опасаться, как нечто непонятное, не отсюда, не из их миру понаваемого, столь изученного.