После чего пост был захвачен и меня там травят до сих пор, не давая особо ничего вставить собственно по теме доклада, который был совсем о другом. Как и обещал вчера, ладно, сам, вместо моего уважаемого оппонента, предоставлю подтверждение своих слов, что в русскоязычной научной литературе, отечественном востоковедении, традиционно применяется термин «дзэн». А вульгарная форма «дзен» была придумана в 90-е и дальше теми же коммерсантами, что и «суши», как нечто непонятное им, и потому недопереведённое с английского.
Ну или напротив, предоставлю опровержение своего этого смутного бессознательного убеждения, которое отчего-то испытывал вроде всегда. Как получится, посмотрим.
Напомните-ка книги по дзэн-буддизму, что вы читали, где он сплошь через «е». А потом давайте разберём: издание какого это года (пока у нас в стране востоковедение финансировалось, или уж потом, когда его разогнали); перевод с японского или рабский с английского тремя студентками за сто баксов на всех — как в 90-е началось; и, собственно, кто переводчик, насколько он оперирует, владеет избранной темой?
Приступим. Я долго ленился, и вообще не собирался — но меня десять дней уже мучают подряд, надо это как-то заканчивать.
Вот мои книжные полки, начну с них. Тем более, что востоковедение там отдельно всё стоит.
Поэтизация изменчивости, недолговечности связана со взглядом буддийской секты дзэн, оставившей глубокий след в японской культуре. Смысл учения Будды, проповедует дзэн, настолько глубок, что его нельзя выразить словами. Его можно постигнуть не разумом, а интуицией; не через изучение священных текстов, а через некое внезапное озарение. Причем к таким моментам чаще всего ведет созерцание природы в ее бесконечном изменении, умение всегда находить согласие с окружающей средой, видеть величие мелочей жизни.
С вечной изменчивостью мира, учит секта дзэн, несовместима идея завершённости, а потому избегать её надлежит и в искусстве. В процессе совершенствования не может быть вершины, точки покоя. Нельзя достигнуть полного совершенства иначе, как на мгновение, которое тут же тонет в потоке перемен.
№2. Басё — Стихи (1985) Перевод с японского Веры Марковой Её, как и Овчинникова, вроде, не надо представлять, весь СССР их читал — но ладно уж:
(1907—1995) — русская поэтесса и переводчица, филолог, исследователь японской классической литературы
Из предисловия переводчика:
Внимательно изучал он и насыщенную поэтическими образами философию Чжуан-цзы (369–290 гг. до н. э.), и буддийскую философию секты Дзэн, идеи которой оказали большое влияние на японское средневековое искусство.
Жизнь Басё в Эдо сложилась трудно. С помощью какого-то доброхота он устроился на государственную службу по ведомству строительства водных путей, но вскоре оставил эту должность. Он стал учителем поэзии, однако его молодые ученики были богаты только талантом. Лишь один из них, Сампу, сын состоятельного рыбника, нашел средство по-настоящему помочь поэту: он уговорил своего отца подарить Басё маленькую хижину-сторожку возле небольшого пруда, который одно время служил рыбным садком.
Заметьте, с большой, в качестве имени собственного, якобы названия секты. Однако, дзэн был не одной лишь конкретной из японских буддийских сект всевозможных — но, много более того, особым религиозным направлением. Нечто вроде православия в христианстве или суфизма в исламе — этого уровня деление. Оттого в русском он с маленькой, подобно им. На секты делился уж сам дзэн.
Не могу поручиться, что с японского, всё же уже 90-е наступили. И книгу ту, одолженную мне, тогда вернул, не могу уточнить уж в выходных данных. Но, судя по неизменно строгой поливановской — переводчики, самое меньшее, постоянно сверялись с оригиналом (если вовсе не отказались смущать себя тем, чтобы подглядывать в параллельные европейские источники — что, впрочем, не зазорно вовсе ещё со времён до появления у нас тут в Россiйской Имперiи сколь-нибудь самостоятельной культуры; антиковедением вон хранцузы унд немцы, особливо охочие до него тогда, нас исправно снабжали) и прекрасно владели предметом.
На него повлияли также конфуцианец Исида Иттэй и дзэнский священник Таннэн.
Автор «Хагакурэ» стал дзэнским монахом-отшельником и прожил почти в полном уединении без малого два десятка лет.
«Рёанкё» — сборник выступлений Судзуки Сёдзо (1579–1655), дзэнского монаха секты Сото.
Тэцугю (1628–1700) — буддистский священник из дзэнской секты Обаку; основал в 1661 году храм Манпукудзи в Удзи.
Однажды, когда господин Кацусигэ был на охоте в Нисимэ, он по какой-то причине рассердился. Он схватил свой меч и, не вынимая его из ножен, начал бить им Соэдзима Дзэннодзё, но сделал неловкое движение и меч упал в глубокий овраг.
В то время, когда господин Набэсима Цунасигэ ещё не возглавил клан, он изучал буддизм у дзэнского священника Куротакияма Тёона. Цунасигэ достиг просветления и священник собирался вручить ему печать мастера. Об этой новости узнали во дворце господина Набэсима
Ну вот как с таким сквозным употреблением сплошь по всему тексту противопоставлять ему «дзен»? — нет, ну потому что это русское же слово давно стало.
А с чего оно русским стало? Покажите мне вот вокруг вас хотя бы сто наших соотечественников чудесных, которые просто практикуют дзэн; ну ладно, интересуются им хотя бы всю свою жизнь, в качестве хобби что ли. Ладно, хотя бы десять. А я легко покажу вам сходу сотни и тысячи барыг (вон они все на виду, рекламируют себя миллионными бюджетами), что торгуют этим словом, наживаются на нём, повторяют его бездумно, жёстко облучённые своим телевизором. Вон на улицу пойдите и поспрашивайте, какие книги они про это хотя бы читали, не прошу даже чтоб ещё и понимая при этом. Но нет, ответа не воспоследует. Как и я его не получил ранее. Книги? Про дзен? Вы чего, про это же не может быть книг! Это же невыразимо!
И то, так скажет вам лишь тот редкий, кто хоть немного, но понимает, о чём речь.
Зато все готовы иметь своё особое авторитетное мнение, как его правильнее писать надо. Чтоб ближе к народу быть.
№3-бис. Кодекс бусидо. Ямамото Цунэтомо — Хагакурэ + Писания японских воинов. Правила и послания (2009)
Переводы А. Боченкова, В. Горбатько.
Тот же фрагмент:
В то время, когда господин Набэсима Цунасигэ еще не вступил во владение в качестве наследника, его дзэнский священник Куротакияма Тёон обратил его в буддизм и стал его наставником. Поскольку Цунасигэ достиг просветления, священник собирался даровать ему печать, и об этом стало известно во всем дворце. В то время Ямамото Городзаэмону было велено одновременно выполнять обязанности слуги Цунасигэ и присматривать за ним.
В японском буддизме можно выделить две тенденции. Одна из них называется Тарики и делает упор на силе и милосердии Будды; другая — Дзирики — придает особое значение опоре на собственные силы на пути к просветлению. Последняя характерна для дзэнских сект.
Священники, практикующие дзадзэн, не родились умными;
То есть сам Такэда, ставший в 1551 г. дзэнским монахом.
...отдаленным предшественником Иккю, неразлучным в своем бродяжничестве с сякухати и давшим сильнейший импульс особому, «музыкальному» исповеданию дзэн — комусо, или сякухати дзэн.
Но в целом монастырский дзэн был активно настроен на сотрудничество с властями. Без их поддержки дзэнской общине было бы нелегко утвердиться на японской земле. Деятели старых сект в большинстве своём встретили новое учение враждебно. Большей части среднего класса дзэн был, видимо, малодоступен: несмотря на сбивающую с толку простоту основных постулатов, он далеко не исчерпывался ими. Существенную роль в распространении дзэн сыграло покровительство военных правителей, сначала Минамото и Ходзё, потом Асикага. В дзэнских монахах они видели не только духовных наставников, но и культуртрегеров, вводящих не обремененных аристократичеким наследием самураев в китайскую образованность. Еще более существенным мотивом патронажа явились политические соображения. Не имевшие опыта и, строго говоря, законных оснований управлять государством, сёгуны и их окружение обратились к не имевшему корней на островах новому учению, рассчитывая в обмен на протекторат получить религиозно-философское санкционирование власти военных.
Первые иерархи, обретя разрешение на постройку монастырей, писали духовные трактаты, в которых ставили дзэн в ряд жизненно важных для государства дел. Так, Эйсай составил «Кодзэн гококурон» («Трактат о воздымании дзэн для благополучия страны»), вслед за Эйсаем Догэн написал «Гококу сёбоги» («Принципы истинного буддийского закона для защиты страны»). Энни Бэнъэн оставил трактат «Дзюсю ёдоки» («Записки об учениях Десяти школ»), в коем преимущественное внимание уделил дзэн. И, подобно тому как в IX в., в начале эпохи Хэйан, новые секты Тэндай и Сингон помогли утвердиться новой власти в новой столице, преодолев противодействие нарской верхушки и поддерживавших ее старых сект Хоссо, Рицу и Санрон, оказался весьма обоюдополезен и союз сёгуната с дзэн. Военное правительство бакуфу официально установило систему пяти главных дзэнских монастырей в Камакура в 1299 г.
Складывающейся дзэнской школе в Японии сильно способствовал приток китайских чаньских монахов-иммигрантов, начавших стекаться в страну «Восточного моря», как часто называли Японию, со второй половины XIII в. Причинами исхода ряда значительных мастеров чань с материка была неустойчивая обстановка на родине в условиях монгольского завоевания и, что не менее существенно, противоборство различных группировок внутри общины. Вертикальная система преемства дхармы от учителя к ученику постоянно порождала параллельные линии, оспаривавшие друг у друга старшинство и аутентичность. В основном чаньские иммигранты на Японские острова принадлежали школе Боаня Цзусяня (яп. Хаан Сосэн, 1136—1211), к которому сходятся линии преемства монастырей системы годзан. Что же касается Дайтокудзи и Мёсиндзи, то их традиция восходит к Сунъюаню Чунъюэ (яп. Сёгэн Сугаку, 1132—1202), почитавшемуся его последователями четырнадцатым преемником дхармы от Линьцзи и двадцать четвертым — от Бодхидхармы. Иккю всегда остро ощущал аутентичность своей линии и неоднократно объявлял себя в стихах единственным хранителем священной нити Сёгэна, отказывая тем самым другим ученикам своего наставника Касо в истинном знании.
С появлением китайских монахов дзэнские монастыри в Камакура, а позднее в Киото быстро сделались центрами изучения китайской классики — канонов, поэзии, живописи, каллиграфии, что было в высшей степени привлекательным для военного сословия, да и для старой аристократии кугэ в Киото.
Простите за оверквотинг, не мог никак оборвать цитату — это прямо песня какая-то. Каждая новая фраза ещё интересней всего до того.
Учитывая, что оба текста написаны совсем уже не японцами, а сильно так по мотивам (причём ярый нацист так, говорят, лишь много позже из букварей Судзуки при помощи Уоттса узнал только, чему его обучали братские японские империалисты) — у кого есть хотя бы советский перевод, до 90-х, пока анархия не победила? В первую очередь в книгоиздании, кстати, ну и всей прочей культурке. Чтоб переводил хотя бы кто-то, для кого это не синоним слову «растаманы» и «психоделика».
№8. Юкио Мисима — Золотой храм (1993) Перевод с японского Григория Чхартишвили
Храм Нандзэндзи принадлежал к тому же направлению Риндзай секты Дзэн, что и наш Кинкакудзи, но мы относились к школе Сококудзи, а здесь находился оплот школы Нандзэндзи, то есть мы оказались на территории, принадлежавшей неполным нашим единоверцам. Но мы с Цурукава не стали ломать над этим голову, а просто, как обычные гимназисты, принялись с путеводителем в руках разглядывать яркую роспись потолка, принадлежавшую, по преданию, кисти Моринобу Таню, мастера школы Кано, и Токуэцу Хогэн, мастера школы Тоса.
Заметьте, вот здесь крайне интересная классическая традиция, куда более противоречащая всему нашему всероссийскому Розенталю (мы говорили выше про профессиональный узус, становящийся важнее, казалось бы, имеющих над ним приоритет общих правил): имена собственные, да ещё в литературном тексте, не справочном, где точность, однозначность важнее, обычно склоняют. Это даже, я б сказал, правило без исключений. А для японского исключение возможно, хотя в коротких текстах проще склонить, чтоб не сбивать с толку неискушённого читателя. Потому что если в насыщенном ими тексте всё постоянно пытаться склонять подобно русским именам с совсем другой фонетикой и конструкцией — это чёрт знает что будет. Читателю начнёт казаться, что вокруг каждого персонажа, и без того труднопроизносимого, лазают толпы его близких родственников, судя по созвучию.
Так же и москвичи после войны уже не склоняли названия районов настолько, что вроде бы более правильная форма со склонениями была полностью вытеснена из употребления. Сейчас её вон насильно вводят через сми, и это очень инородно выглядит. Впрочем, это и понятно: в городе почти не осталось уж аборигенов, как и после предыдущих социальных катастроф, 1917-го и 1945-го было, и пришёльцы так естественно вводят свои новые уж правила.
Как было до войны, не могу сказать, не видел; есть легенда, что именно в войну ввели требование по-военному однозначно употреблять топонимы, чтоб исключить путаницу, которая будет стоить многих жизней; с другой стороны, гораздо проще предположить, что здесь обычный для языка эллипсис: «в [районе] Щукино», до того «в деревне...», «у [метро]...».
Да, в СССР устойчивая форма «секта Дзэн» стала довольно распространённой. Вот хотя бы, общеизвестное:
Которым заправляет Маркиз де Сад, поклонник секты дзэн.
Кстати, а это у Майка случайно не отсылка как раз к Мисиме, с его «Маркизой де Сад»? У Дилана такого вроде не было.
Что не делает её правильной. Это как венгерское слово «вовнутрь», массово проникшее в разговорный язык в 80-х и 90-х, периодику и даже книги. Monkey see — monkey do.
Немного странно, да, видеть определение господствующей государственной религии, как секты, с сектантами? Впрочем, в те времена, пока сектантство не стало частью нашего мира, надо признать, это слово воспринималось совсем иначе: абстрактно и нейтрально, как если сказать вместо него «религиозное течение». Всех богомольцев советский человек воспринимал равно индифферентно: как отсталых жителей капстран, зачастую склонных даже в наш прогрессивный век исповедовать свои пережитки прежнего, с трудом, но уходящего на свалку истории классового общества.
Отсюда Хакунин вынужденно переносит определение «направление», ну раз религиозное направление уже названо «сектой», на школу Риндзай, а храмы Кинкакудзи, Сококудзи и Нандзэндзи называет «школами». Впрочем, ему виднее, он владеет предметом куда лучше меня. И результат всё равно понятен, логичен и для русского читателя безупречен.
№9. Генрих Дюмулен — История дзэн-буддизма. Индия и Китай (1993) Перевод с английского А. М. Кабанова
Окончил Восточный факультет ЛГУ по кафедре истории стран Дальнего Востока в 1974 г. (специальность: история Японии). В 1983 г. защитил кандидатскую диссертацию по теме «Поэзия Пяти монастырей (годзан бунгаку) в XIV-XV вв. и ее место в японской литературе)». С 1985 г. – старший научный сотрудник ЛО ИВ АН (СПбФ ИВ РАН).
Сфера научных интересов: чань-буддизм, дзэн-буддизм (особенно литература годзан), китайско-японские историко-культурные связи, японский эзотерический буддизм, синтоизм, язык и культура айну и о-вов Рюкю, народная литература периода Токугава, культурная и социальная антропология.
В 1990-1999 гг. возглавлял японское отделение негосударственного Восточного института, соучредителем которого и являлся. Преподавал японский язык, историю, религию, культурную антропологию, читал со студентами произведения классической и современной японской литературы.
Автор многочисленных научных статей (около 164 а.л. на русском языке, включая комментированные переводы с японского и английского языков научной литературы, но не считая переводов с японского языка современных художественных произведений, и 25,5 а.л. на английском и немецком языках, всего около 190 а.л.)
Петербург потерял последнего япониста, принадлежащего к блестящей плеяде ученых-энциклопедистов, ушедших в историю, — А.М. Кабанова. Он оставил после себя огромное количество публикаций, связанных с разными аспектами изучения Японии. Его живой, любознательный ум всегда занимали самые, казалось бы, несовместимые темы — от дзэн-буддизма до деятельности секты «Аум синрикё» в России, от айнского фольклора до неизвестных рукописей из коллекции Института восточной рукописи, от стихотворного наследия монаха XV в. до сочинений модных сегодня японских писателей.
[...] он был одним из российских японистов, взявшихся за исследование буддизма. Выбранная им тема для диссертации не только была новаторской для нашей науки, но и требовала одинаково совершенного знания японского и китайского языков. Вышедшая в издательстве «Гиперион» небольшая книжечка «Годзан бунгаку. Поэзия дзэнских монастырей» (СПб., 1999), куда вошли блестящие переводы поэзии дзэнских монахов, поистине образец высокопрофессиональной работы, когда за казалось бы кратким комментарием кроется трудоемкая и кропотливая работа высшей пробы. Надеюсь, что и неопубликованная рукопись книги «Иккю Содзюн. Собрание стихотворений „Безумного облака“ (Кёунсю)» тоже будет наконец издана.
А.М. Кабанов всегда брался за архисложные темы — будь то поэзия дзэнских монахов на китайском языке или исследование эзотерического буддизма, смело прокладывая дорогу для следующих поколений ученых. Его всегда интересовали неординарные, даже эксцентричные личности — не случайно ему принадлежит книга об ученом, изобретателе и литераторе Хирага Гэннай («Хирага Гэннай. Похождения весельчака Сидокэна». СПб., 1998)
Я неспроста ведь тогда просил особо указывать переводчиков, чтоб мы могли понять их уровень владения предметом. Вот вынужден сам следовать этому. Тем более что перевод с английского, да ещё немца и иезуита.
Ведущими представителями школы Дзэн после Хуй-нэна являются Ма-цзу, Бай-чжан, Хуан-бо Си-юнь (ум. 850 г.) и Линь-цзи И-сюань (ум. 866 г.).
В дзэнской биографической литературе существуют многочисленные свидетельства о жизни и деятельности Линь-цзи Небольшой томик «избранных речений" или «бесед» дзэнского наставника Линь-цзи Хуй-чжао из Хуйчжоу (яп. Тиндзю Риндзай Эсё дзэндзи гороку, кит. Чжэньчжоу Линь-цзи Хуй-чжао чаныли юйлу) считается одним из классических образцов дзэнской литературы и более того — одним из лучших произведений мировой религиозной литературы. Нам не известны ни дата, ни подлинный текст первого издания. Более позднее, переработанное издание было подготовлено монахом Юань-цзюэ Цзун-янем: оно предваряется предисловием придворного Ма Фана, датируемым 1120 г.
Как видим, к 1993-му году советская цензура и соображения благопристойности в мгновение после развала страны уступила полной свободе, востоковеды вздохнули с облегчением и перестали коверкать китайские имена в угоду компартии.
Вот ещё один интересный конфликт правил, равно осмысленных.
А представляете, сколько в самом дзэне на островах было подобных внутренних противоречий?
Любая гуманитарная дисциплина именно этим и сложнее технических, как ни парадоксально, если конечно всерьёз ею заниматься, а не как их вон в вузиках учат: что нет однозначных простых правил, которые запомнил на всю жизнь, и свободен — надо уметь не запоминать, а думать в каждый момент времени, сопоставлять, заново выстраивать приоритеты. То есть не плоская неподвижная карта дисциплины уже возникает в мышлении: зазубрил её по квадратам механически и ходи получай зарплату, подавая питание в голову только в обеденный перерыв — а трёхмерная, с неочевидными взаимосвязями и равноприменимыми вариантами, но для разных случаев; да ещё и подвижная, изменяющаяся со временем. Это при том, что и в технических постоянно требуется мыслить творчески, гибко. А тут ещё и нет опоры на твёрдую однозначную доктрину, нет констант — есть только подвижная композиция переменных. Отчего, кстати, программирование столь трудно в наши дни отнести к точным математическим наукам: потому что перестало оно только баллистику и всё такое обсчитывать, как при своём появлении в 40-х. И требует уже не перелопачивания неисчислимых таблиц по утверждённым алгоритмам, и разработку этих алгоритмов собственно — но чего-то совсем дру
А вот фигушки, инстинктивно сохранил в буфере перед отправкой. Надо б ещё увеличить лимит этого поля в базе. Несмотря на то, что двухбайтовый Unicode и без того переутяжеляет её общий размер. Но не идти же по пути Твиттера?
— но чего-то совсем другого, что вон музыканты, художники и поэты делают: хорошо владея техникой исполнения, инструментарием, тем не менее в работе полностью забывать о них — возникает множество куда более серьёзных задач для сознания: как произвести точное сопряжение всего создаваемого материала для идеального воплощения первоначального замысла, пока прекрасного только там, в нашем внутреннем видении, но не явленного в мире нигде, и вот являемого.
Чем и интересен заскорузлый сектантский феодальный дзэн в наш космический век господства машин, вычислительных и не очень, точных наук, предсказуемых процессов, материальных технологий. Диких островитян во вьетнамках, соломенных шляпах и бумажных халатах. Он как раз это и исследует: чудо возникновение в мире нового и удивительного из нашей мечты одной о нём, не совсем понятно даже как в нас, и откуда, попавшей вдруг, и непонятно куда потом девающейся.
Одесса, Адеса или всё-таки, Одэсса? В пост для правильно произношения призывается наш крымский спасатель! По-моему, пишётся Одесса, говорится Одэсса — так просто благозвучнее для русского уха. На КДПВ рукопожатие белки и Будды: вот до чего Путин страну довёл, дотянулся и в Тибет.
Orliki › Да, язык подвижен. Такое почти живое существо — в том смысле, что отражает сумму устремлений множества живых существ, сводя их в единую систему символов, определений. Должную быть единообразной, не допускать разных языков у разных людей — хватает уж того, что у них такие разные мышления.
Схоже с языком право. Столь же такой космос для хаоса.
Можно ещё, для дополнительного расширения сознания, поспорить, что правильнее: общепринятое буддийский (от буддиец, индеец, ковбоец, будённовец...; см. выше) или буддистский (от буддист, буддизм; см. там же). Что интересно, учёные вот как раз куда чаще употребляют первый вариант, как помню.
Вот тут уж можно углубляться в себя, Но не слишком далеко — нужно будет потом вернуться обратно. Не стесняйтесь почем зря выходить в Астрал, Встретите там Нирвану — скажете: здрасте, мол — очень приятно.
«Ветку Сакуры» читал в Новом Мире (по-моему), такой толстый журнал, а сам В. Овчинников вёл по ТВ какое-то политическое обозрение вроде или что-то типа того. А может просто был guest star у Зорина в «9-й студии»
Orliki › Кроме «Ветки сакуры» и него ещё «Корни дуба» были, про Англию.
Indian › А там же и читал, в Новом Мире: вот у вас, вождь, память на века. Я многое чъого читал, мне вообще с утра везёт — и долг отдали, и в очко я выиграл, и вор попался, а ещё и фрейлина Анжелика с задранной юбкой на полу л ежит в обмороке, панталоны розывыя виднеются, притворяется поди, актёрка.. ща, пристроемся!
Indian › Там ссылки удалила одна американская контора, зато я на ней же нашёл хорошее, годное видео от Валентина Зорина (не помню уже постил его у нас или нет)
Не помню уже ни обложек, ни как в тех изданиях дзэн назывался — слишком давно дело было. Но обе книги 90-х. Пусть будут хотя бы в виде ссылок на тексты в электронном виде, потому хотя бы, что с этих двух книг сам начинал в 19 лет знакомство с предметом, и, думаю, это был тогда, случайно, наиболее верный выбор.
Помнится, на одной из лекций слушатель спросил его: «Доктор Судзуки, когда вы используете слово «реальность», вы имеете в виду относительную реальность физического мира или абсолютную реальность трансцендентных измерений?»
Судзуки закрыл глаза и повторил характерное действие, которое его ученики называли «сделать судзуки», потому что никто не мог сказать, пребывал ли он в это время в глубокой медитации или же просто спал.
После минутной паузы, которая показалась всем очень продолжительной, он открыл глаза и сказал: «Да!»
Привела в изумление тысячелетняя Сэй-Сёнагон «Записки у изголовья», в переводе В. Марковой. Дневники женщины, ушедшей десять веков назад. Местами оченно пронзительно сквозит мимолётность наша, людская. Всё суета. Примерно в то время, Владимир Красно Солнышко с Перуном и Даждьбогом прощался ...Всё тщета и ловля ветра
![[ uploaded image ]](/up/17-11/16-8863-squirrel-buddha.jpg)
Не могу поручиться, что с японского, всё же уже 90-е наступили. И книгу ту, одолженную мне, тогда вернул, не могу уточнить уж в выходных данных. Но, судя по неизменно строгой поливановской — переводчики, самое меньшее, постоянно сверялись с оригиналом (если вовсе не отказались смущать себя тем, чтобы подглядывать в параллельные европейские источники — что, впрочем, не зазорно вовсе ещё со времён до появления у нас тут в Россiйской Имперiи сколь-нибудь самостоятельной культуры; антиковедением вон хранцузы унд немцы, особливо охочие до него тогда, нас исправно снабжали) и прекрасно владели предметом.
Ну вот как с таким сквозным употреблением сплошь по всему тексту противопоставлять ему «дзен»? — нет, ну потому что это русское же слово давно стало.
А с чего оно русским стало? Покажите мне вот вокруг вас хотя бы сто наших соотечественников чудесных, которые просто практикуют дзэн; ну ладно, интересуются им хотя бы всю свою жизнь, в качестве хобби что ли. Ладно, хотя бы десять. А я легко покажу вам сходу сотни и тысячи барыг (вон они все на виду, рекламируют себя миллионными бюджетами), что торгуют этим словом, наживаются на нём, повторяют его бездумно, жёстко облучённые своим телевизором. Вон на улицу пойдите и поспрашивайте, какие книги они про это хотя бы читали, не прошу даже чтоб ещё и понимая при этом. Но нет, ответа не воспоследует. Как и я его не получил ранее. Книги? Про дзен? Вы чего, про это же не может быть книг! Это же невыразимо!
И то, так скажет вам лишь тот редкий, кто хоть немного, но понимает, о чём речь.
Зато все готовы иметь своё особое авторитетное мнение, как его правильнее писать надо. Чтоб ближе к народу быть.
№3-бис. Кодекс бусидо. Ямамото Цунэтомо — Хагакурэ + Писания японских воинов. Правила и послания (2009)
Тот же фрагмент:
Вон его хвостик спит рядом.
25 авторов, включая Малявина и Торчинова
Под общей редакцией д. и. н., профессора Н. Л. Жуковской
Статьи:
№5. Евгений Штейнер — Иккю Содзюн (1987)
Простите за оверквотинг, не мог никак оборвать цитату — это прямо песня какая-то. Каждая новая фраза ещё интересней всего до того.
№6. Роберт Пирсиг — Дзэн и искусство ухода за мотоциклом (1974)
и
№7. Ойген Херригель — Дзэн в искусстве стрельбы из лука
Учитывая, что оба текста написаны совсем уже не японцами, а сильно так по мотивам (причём ярый нацист так, говорят, лишь много позже из букварей Судзуки при помощи Уоттса узнал только, чему его обучали братские японские империалисты) — у кого есть хотя бы советский перевод, до 90-х, пока анархия не победила? В первую очередь в книгоиздании, кстати, ну и всей прочей культурке. Чтоб переводил хотя бы кто-то, для кого это не синоним слову «растаманы» и «психоделика».
Перевод с японского Григория Чхартишвили
Заметьте, вот здесь крайне интересная классическая традиция, куда более противоречащая всему нашему всероссийскому Розенталю (мы говорили выше про профессиональный узус, становящийся важнее, казалось бы, имеющих над ним приоритет общих правил): имена собственные, да ещё в литературном тексте, не справочном, где точность, однозначность важнее, обычно склоняют. Это даже, я б сказал, правило без исключений. А для японского исключение возможно, хотя в коротких текстах проще склонить, чтоб не сбивать с толку неискушённого читателя. Потому что если в насыщенном ими тексте всё постоянно пытаться склонять подобно русским именам с совсем другой фонетикой и конструкцией — это чёрт знает что будет. Читателю начнёт казаться, что вокруг каждого персонажа, и без того труднопроизносимого, лазают толпы его близких родственников, судя по созвучию.
Так же и москвичи после войны уже не склоняли названия районов настолько, что вроде бы более правильная форма со склонениями была полностью вытеснена из употребления. Сейчас её вон насильно вводят через сми, и это очень инородно выглядит. Впрочем, это и понятно: в городе почти не осталось уж аборигенов, как и после предыдущих социальных катастроф, 1917-го и 1945-го было, и пришёльцы так естественно вводят свои новые уж правила.
Как было до войны, не могу сказать, не видел; есть легенда, что именно в войну ввели требование по-военному однозначно употреблять топонимы, чтоб исключить путаницу, которая будет стоить многих жизней; с другой стороны, гораздо проще предположить, что здесь обычный для языка эллипсис: «в [районе] Щукино», до того «в деревне...», «у [метро]...».
Да, в СССР устойчивая форма «секта Дзэн» стала довольно распространённой. Вот хотя бы, общеизвестное:
Кстати, а это у Майка случайно не отсылка как раз к Мисиме, с его «Маркизой де Сад»? У Дилана такого вроде не было.
Что не делает её правильной. Это как венгерское слово «вовнутрь», массово проникшее в разговорный язык в 80-х и 90-х, периодику и даже книги. Monkey see — monkey do.
Немного странно, да, видеть определение господствующей государственной религии, как секты, с сектантами? Впрочем, в те времена, пока сектантство не стало частью нашего мира, надо признать, это слово воспринималось совсем иначе: абстрактно и нейтрально, как если сказать вместо него «религиозное течение». Всех богомольцев советский человек воспринимал равно индифферентно: как отсталых жителей капстран, зачастую склонных даже в наш прогрессивный век исповедовать свои пережитки прежнего, с трудом, но уходящего на свалку истории классового общества.
Отсюда Хакунин вынужденно переносит определение «направление», ну раз религиозное направление уже названо «сектой», на школу Риндзай, а храмы Кинкакудзи, Сококудзи и Нандзэндзи называет «школами». Впрочем, ему виднее, он владеет предметом куда лучше меня. И результат всё равно понятен, логичен и для русского читателя безупречен.
Перевод с английского А. М. Кабанова
Я неспроста ведь тогда просил особо указывать переводчиков, чтоб мы могли понять их уровень владения предметом. Вот вынужден сам следовать этому. Тем более что перевод с английского, да ещё немца и иезуита.
Как видим, к 1993-му году советская цензура и соображения благопристойности в мгновение после развала страны уступила полной свободе, востоковеды вздохнули с облегчением и перестали коверкать китайские имена в угоду компартии.
Вот ещё один интересный конфликт правил, равно осмысленных.
А представляете, сколько в самом дзэне на островах было подобных внутренних противоречий?
Любая гуманитарная дисциплина именно этим и сложнее технических, как ни парадоксально, если конечно всерьёз ею заниматься, а не как их вон в вузиках учат: что нет однозначных простых правил, которые запомнил на всю жизнь, и свободен — надо уметь не запоминать, а думать в каждый момент времени, сопоставлять, заново выстраивать приоритеты. То есть не плоская неподвижная карта дисциплины уже возникает в мышлении: зазубрил её по квадратам механически и ходи получай зарплату, подавая питание в голову только в обеденный перерыв — а трёхмерная, с неочевидными взаимосвязями и равноприменимыми вариантами, но для разных случаев; да ещё и подвижная, изменяющаяся со временем. Это при том, что и в технических постоянно требуется мыслить творчески, гибко. А тут ещё и нет опоры на твёрдую однозначную доктрину, нет констант — есть только подвижная композиция переменных. Отчего, кстати, программирование столь трудно в наши дни отнести к точным математическим наукам: потому что перестало оно только баллистику и всё такое обсчитывать, как при своём появлении в 40-х. И требует уже не перелопачивания неисчислимых таблиц по утверждённым алгоритмам, и разработку этих алгоритмов собственно — но чего-то совсем дру
— но чего-то совсем другого, что вон музыканты, художники и поэты делают: хорошо владея техникой исполнения, инструментарием, тем не менее в работе полностью забывать о них — возникает множество куда более серьёзных задач для сознания: как произвести точное сопряжение всего создаваемого материала для идеального воплощения первоначального замысла, пока прекрасного только там, в нашем внутреннем видении, но не явленного в мире нигде, и вот являемого.
Чем и интересен заскорузлый сектантский феодальный дзэн в наш космический век господства машин, вычислительных и не очень, точных наук, предсказуемых процессов, материальных технологий. Диких островитян во вьетнамках, соломенных шляпах и бумажных халатах. Он как раз это и исследует: чудо возникновение в мире нового и удивительного из нашей мечты одной о нём, не совсем понятно даже как в нас, и откуда, попавшей вдруг, и непонятно куда потом девающейся.
Схоже с языком право. Столь же такой космос для хаоса.
Можно ещё, для дополнительного расширения сознания, поспорить, что правильнее: общепринятое буддийский (от буддиец, индеец, ковбоец, будённовец...; см. выше) или буддистский (от буддист, буддизм; см. там же). Что интересно, учёные вот как раз куда чаще употребляют первый вариант, как помню.
Но не слишком далеко — нужно будет потом вернуться обратно.
Не стесняйтесь почем зря выходить в Астрал,
Встретите там Нирвану — скажете: здрасте, мол — очень приятно.
№11. Дайсэцу Тэйтаро Судзуки — Основы дзэн-буддизма
Не помню уже ни обложек, ни как в тех изданиях дзэн назывался — слишком давно дело было. Но обе книги 90-х. Пусть будут хотя бы в виде ссылок на тексты в электронном виде, потому хотя бы, что с этих двух книг сам начинал в 19 лет знакомство с предметом, и, думаю, это был тогда, случайно, наиболее верный выбор.
Алан Уоттс — Д. Т. Судзуки: «без-умный» ученый
в переводе В. Марковой. Дневники женщины, ушедшей десять веков назад.
Местами оченно пронзительно сквозит мимолётность наша, людская.
Всё суета.
Примерно в то время, Владимир Красно Солнышко с Перуном и Даждьбогом прощался
...Всё тщета и ловля ветра