Afric Simone — Jumbo Jet

Надо бы съездить снова на велике, проведать их. Ну как, хотя бы правнуков тех моих знакомых лягушек

Так грустно стало от ваших слов, вождь, хоть в лес иди. В тот дальний край не ходят поезда, туда только Каме или Орлёнке рвануть можно попробовать или в правой лапе Миши, где (как говорят) находился засекреченный смертник, лётчик-испытатель и оператор объекта «Медведь».

Вот же были времена! А теперь, мгновения..

Orliki › Так он выжил же. Хотя конечно конструкцией это не предусматривалось. Его потом окончательно засекретили, чтоб скрыть уже что он выжил — план следующей пятилетки был свёрстан без учёта этого, и вот чтоб ничего не менять уж.

Впрочем, это долгая история, потом расскажу.

Indian › И, дабы секретность никогда не рассекретилась, его отправили в космос и вынудили стать первым паташником.

Tomorrow › Новое для меня слово. Как понимаю, отсюда:

Собственно в момент отцепления тросика космонавт и становится паташником. Состояние паташника есть возможность, а, вернее, невозможность вернуться. По тому, как рассматривает паташник свою ситуацию: как возможность не вернуться или же как невозможность вернуться, космические волки судят о степени приближения паташника к самому себе и к пути.

Эта идея довольно сильно потрясла меня в детстве в первой из классических: и по верности своему жанру, и в своём формате научно-фантастических журнальных повестей в стиле «Продолжение следует...» «Агент КФ» Кира Булычёва, впоследствие вероятно оказавшаяся взятой у Хайнлайна, что, впрочем, не отменяет общей добротности всего прочего текста Булычёва, да и совпадения всё же изредка бывают.

Как понимаю теперь: такая общая метафора смерти für uns, наиболее сильная из всех возможных. Полное предельное осознание, что жизнь вроде пока продолжается, но уже впустую, пути к спасению нет, мы надёжно пойманы в ловушку физической вселенной, и она не отпустит нас живыми. И каждая секунда становится бесценной, и одновременно лишённой всякого дальнейшего смысла, продолжения, все наши смыслы оказываются утрачены принудительно для нас, извне. Нечто подобное переживает мышь, попавшая в «гуманную» мышеловку.

Я взглянул на него, и он взглянул на меня. Кролик прижался к задней стенке клетки. Он почти свернулся, очень спокойный и неподвижный. Мы обменялись странными взглядами и этот взгляд, который я воспринял, как молчаливое отчаяние, вызвал полную идентификацию с моей собственной участью.

Я поднял кролика. Он был тёплым.

— Твоя ловушка была его последней битвой на земле. Я говорил тебе, что у него уже больше не было времени, чтобы прыгать по прекрасной пустыне.

Нет ничего, что сильней выражало б наше положение. Человек — это животное, помнящее о смерти. И только в те моменты, когда оно о ней помнит.

Indian › Да, именно этот текст. На мой взгляд, текст несколько избыточен: человеку, обладающему даже зачатками воображения, нетрудно проникнуться идеей «паташника». К слову, идея эта мне весьма симпатична. Паташник, миссия невозвращенцев на Марс, касатка, которую отправили на Луну детишки из South Park — всё это, так сказать, метафоры того самого пути в тысячу ли, который начинается с одного маленького шажка.

Добавьте паташника в подскажите умных слов, между пепиньерками и прецессией в дортуаре.

Orliki › А это ж не умное слово, это вон типа мотологических гобулей и лепроупячки. Случайный разовый сетевой мем.

Скорей надо вон Хайнлайна и Булычёва запечатлевать, с их более серьёзным, взрослым, первичным отражением этого. Ну вон на то у нас и новые каталоги книг есть.

Во всем должна присутствовать оккультность и катетерность!