(Почти по Чехову)Знойный июньский день. В васильковом небе звонко и неутомимо щебечет жаворонок. Солнечные блики весело играют, гоняясь друг за дружкой по водной поверхности, покрытой легкой рябью, — дует небольшой ветерок. У крутого берега речки, поросшего молодыми соснами и мелким кустарником, раздаются крики:
- Тащи! Тащи!! Да не так, петух тебя задери!
- А ты сам попробуй, умник! Бубнеть всяк горазд.
- Я бы попробовал, да ты ж знаешь, болезный я, простыну, — колхозный сторож Семен Кривой возбужденно бегает по узкой песчаной полоске, и смотрит, как его товарищ Николай Децыбала ныряет у моста, недалеко от берега.
Николай в очередной раз уходит под воду.
- Не упусти только, — кричит ему вдогонку Семен, облизывая пересохшие губы.
- Упустишь — не словим!
- Скользкий, черт, — вынырнув, отплевывается Николай, — удержать трудно. И за что-то цепляется, собака.
- Ты за голову, за голову хватай! — кричит Семен, не выдерживает, и начинает раздеваться: сбрасывает с тощих плечей потертый пиджачок, грязную желтую майку, измазанные навозом штаны, осторожно, поёживаясь всем телом, трогает ногой воду и, фыркая, лезет к Семену.
- Дай мне, я знаю как, — зажав нос пальцами, погружается, и через секунду возникает на поверхности.
- А черт! Не нащупать никак, рука не пролазит.
На мосту, шаркая обрезанными валенками, появляется дед Вуркатай, участник гражданской войны, балагур, первый знаток деревенских новостей и всеобщий козел отпущения.
Некоторое время он молча наблюдает за друзьями, затем подаёт голос:
- Что... вытащить не можете?.. Так хто так ташшит, руки у вас из пукальницы растут. Быстрее надо, охотников, поди, много будет.
- Уйди, дед, — сопит Семен, — а то ветром синяк надует.
- Надуло у тебя еще не выросло, сопеля, — обижается дед.
Они еще долго препираются, в конце-концов дед, оставив на берегу исподнее и портянки, присоединяется к ним. Ругани заметно прибавляется.
- Ты держи, а я нырну.
- Да кто так держит, анафема!
- Дед, не мельтеши, по зубам дам.
- Стой, не спеши, пошел, пошел, осторожненько. Да не вертись ты, как бык на корове.
И вот общие усилия венчаются успехом, все трое вылазят на берег и, отсапываясь, греются на солнце. На дороге, ведущей к мосту, трещит мотоцикл. Выпуская сизые клубы дыма, подъезжает участковый Турхан-Барановский на стареньком «Днепре».
- Вы что тут, а?
- Рыбаки, смутившись, переглядываются.
- Дык эта, Федор Налимов, из Верхней Волобуевки, на тракторе утоп. С магазина утром ехал.
Турхан-Барановский слазит с мотоцикла и спускается вниз.
- Ты может, того, Турханыч, выпьешь с нами? — услужливо предлагает Семен.
- А есть что?
- Так вона, в кармане у Налимова, — Семен лезет в карман комбинезона, достает две мокрых бутылки с отставшими этикетками, и разливает по принесенным заранее стаканам.
- Вообще-то не положено, я на службе, — говорит участковый, не отрывая взгляда от бутылок.
- За упокой души грех не выпить, — замечает дед Вуркатай, почесывая дряблую кожу.
- Разве что за упокой, — Турхан-Барановский снимает фуражку и вытирает пот.
- Ну, Федор, — поднимает стакан Семен, — будь здоров, тьху, то есть, за упокой тебя и всего.
Все чокаются и выпивают.
Текст спасен из старой киевской вокзальной газеты начала 90-х. С автором не знаком.
Ссылка? Ну, пусть будет ссылка.
Сложил разрозненные листики, и выяснилось, что приведенный текст принадлежит некоему Олегу Жуку, и опубликован в киевской ежемесячной юмористической тогдашней газетке «Блин» №8 за 1994 год. В ней тогда публиковались в основном разнокалиберные одесситы по дороге в Израиль.
Литредактором у них, кстати, был Ян Таксюр. Широко известный в узких кругах местной интеллигенции опусом «Мені приснився страшний сон, наче я — жидомасон».
Была такая советская шутка, может даже у Довлатова где-то пробегала:
Несколько лет назад нашёл её в записи, с советских пластинок. Слушается отлично. Всё думал тогда написать у нас про неё, да так руки не дошли ещё, как и до многого другого.