Виктор Пелевин — Любовь к трем цукербринам
![[ uploaded image ]](/up/15-06/09-7824-7eb76e90b49883e538646b85e3f9d0e6.jpg)
Бывают кинокомедии (и фильмы ужасов тоже), в которых прослеживаются очень длинные причинно-следственные связи. Например, брошенный с киевского балкона окурок попадет на воротник сотнику Гавриле, переходящему дорогу. Имя в данном случае тоже условное: у Ильфа и Петрова, помнится, кто-то из героев писал «Гаврилиаду» – поэму о бесконечном многообразии возможных истоков Первой мировой. Вот и я о том же.
Гаврило останавливается и начинает чистить камуфляж. Его сбивает вылетевший из-за угла грузовик с покрышками, Гаврило в тот вечер не выходит на трибуну майдана, Янукович еще на полгода сохраняет свой золотой батон, Крым остается украинским, Обама не обзывает Россию региональным бастионом реакции, и все остальные колеса истории, большие и малые, не приходят в движение. Направление, в котором сместится равновесие мира, зависит от того, попадет ли окурок в сотника в нужный момент.
Представим себе, что из-за возникшего в мире дисбаланса стоящему на балконе курильщику, уже дотягивающему свою сигарету на февральском ветру, собирается позвонить ушедшая по революционным делам жена, из-за чего курильщик не затянется в последний раз и окурок полетит вниз слишком рано.
Жена курильщика, готовая сделать роковой звонок, ушла на самом деле не жарить пирожки для воинов света, как наврала мужу – она спустилась на другой этаж, где ее трахает приезжий активист из Тернополя. Этот активист еще может спасти братство славянских народов, если закончит процедуру на полминуты позже и звонок опоздает…
Но для этого жена курильщика должна выглядеть менее привлекательно – у нее под глазом должен быть замазанный тональным кремом синяк… Который ей три дня назад могла поставить вредная гражданка, поспорившая с ней в метро о месте Симона Петлюры в украинской истории… Но для этого у вредной гражданки должен быть с собой тяжелый зонтик с синей ручкой, совершенно не нужный нормальному человеку в феврале.
И так далее, без начала и конца – подобные связи уходят в прошлое и будущее бесконечно далеко.
Когда я чувствовал, что хрупкий баланс мира готов нарушиться, главное было обнаружить и исправить сбой как можно раньше. Например, в тот момент, когда собирающаяся на улицу вредная гражданка глядит на зонтик и думает: «брать или не брать?»
Мне не нужно было знать, зачем ей зонтик в феврале. Мне не следовало разбираться в политических взглядах сотника или вникать в отношения балконного курильщика с женой. Мне ни к чему было выяснять, какие женщины нравятся тернопольскому активисту. Спрессованное до мгновенного инстинкта узнавание сути указывало мне: вредная гражданка в городе Киеве раздумывает, брать ли с собой зонт – и от этого в будущем может случиться много неожиданного. Если она положит зонт в сумочку, мир будет одним. А если нет, он будет другим.
Бог скорее художник – и большой шутник. Чтобы не сказать – хулиган из группы «Война», создавший Вселенную, чтобы написать на ней неприличное слово.
Причем каждая из его шуток становится непреодолимо серьезной для тех, кто хочет познать Его через физику – и в этом, я бы сказал, заключен особо жестокий сарказм. Потому что пройти к Нему можно и через двери физики, вот только лететь до дверной ручки нужно будет пятнадцать миллиардов лет, и то – если удастся разогнаться до скорости света.
Мало того, Бог не только шутник, он и сам шутка. Ибо в реальности – не той, что светится в этом черном планетарии над нашими головами, а в настоящей, по отношению к которой весь видимый мир есть лишь зыбкая тень, пузырится огромное число возникающих и исчезающих миров, и у каждого есть свой Бог, и над каждым поднят черный балдахин своего космоса с удивительной древней вышивкой, и среди этих вышивок нет двух одинаковых.
И дело не в том, как устроен космос и всевластен ли Бог, а в том, что любой такой всевластный и всемогущий Бог – это, если я позволю себе поэтически воспользоваться современным научным жаргоном, просто царек микроскопического одиннадцатимерного вероятностного пузырька, тайно раздутого до размеров трехмерной иллюзорной Вселенной, общая энергия-масса которой равна нулю. Несчетное число таких богов и создаваемых ими вселенных рождается и исчезает в каждом кубическом миллиметре шанса каждую секунду, и в любом пузырьке спрятана своя нелегальная вечность. Бесконечный рой Иегов и порождаемых ими космосов, и каждый Иегова единственный, и каждый оглушительно хохочет. Но стоит только чуть-чуть скосить глаза, и никого из них уже нет.
Все вечности и их владыки идут по одному непостижимому пути – но мне не позволено сфокусировать на нем свой взгляд, и брезжащая на периферии сознания догадка о существовании этого пути и есть тот единственный способ, которым он может быть познан.
Но это просто нарисовано в небе, а важно в мире то, что происходит сейчас и здесь. Остальное – декорации. Вселенная существует в нас, и только в нас. Все галактики и квазары, смещения и дыры, ангелы и боги не где-то там – а вот именно тут. Если не станет человека, не будет и его вселенной. Будут, возможно, другие, но уже не с нами и не для нас.
Потому что, вот, к примеру, в начале лета столкнулся с собеседником, которого удивило это же, сказанное по случаю. Что, задумывался ли он, что с нами погибает весь наш мир. Будут, возможно, другие миры, и похожие — но вот именно такого, что формируется здесь, уже не будет в точности никогда. А меня удивило то, что это удивило его. Что для взрослого человека, при том склонного к размышлениям, это нечто новое и непонятное.
Это очевидное понимание, базовое, необходимое для философа. Но как же мало тех, кто владеет хотя бы им.
Потом вот сразу там же:
Вон глядите, тоже недавно, говорю об этом же. И что в ответ? «Умоляю, скажите, что вы шутите!»
Он, верно, действительно самое важное тут делает: популяризирует философию в такой развлекательной форме. Чтобы вот эти аксиомы мышления, необходимые для каждого, в итоге действительно были каждому инсталлированы, им усвоены. Потому что самостоятельно люди до этого отчего-то редко доходят. Такое принудительное кормление бройлеров — и, заметьте, именно эту аллегорию Пелевин использовал в одной из своих первых вещей — «Затворнике и Шестипалом». Возможно, таким образом ставшей в некотором роде программной.
Опять же, литературную деятельность он вроде бы, говорили, начинал в советском журнале «Наука и религия». И эту традицию он также продолжает. Такая популяризация философии для масс. На благо всех живых существ.
Писатель перешёл на художественную обработку газетного сырья? Можно его поздравить: неисчерпаемый кладезь. Каждый месяц легко по очередному тому выдавать.
Во-первых, вся эта история всем известна, и у всех на слуху. Таким образом, на этом простом примере можно донести до широкого читателя весьма непростую мысль. Брэдбери с его бабочкой далеко не все знают. А Майдан — мейнстрим.
А во-вторых — на Майдане тогда действительно сплелись чёрт-те сколько разных разнонаправленных интересов, и могло всё вырулить куда угодно. И автор это очень точно и остроумно подметил. Роль окурка в ходе истории целых народов.
Сам роман совершенно не об этом.
Его право, конечно, выбирать изобразительные средства, ну тут он даже не Босх и Брейгель, увы, а Ложкин и Копейкин.
Да, пожалуй именно с «Чапаева и Пустоты» и начался перелом. От интеллигенции к ширнармассам. Думаю, дело в том, что автору приходится всё больше и больше думать о коммерческом успехе текста. А Майдан, — повторяю, — мейнстрим.
Вполне кстати допускаю, что фокус с майданным сотником подсказали автору в его издательстве. Отличный коммерческий ход — цитата на последнюю страницу обложки. Для потенциальных покупателей, которые не знают Пелевина, но очень впечатлились украинскими новостями.
И есть и нисходящий. «Твои глаза как тормоза» — как у Бродского с Довлатовым.
Так вот Пелевин, при всём своём уровне, очевидно, давно и прочно выбрал нисходящий. Не искать нового для себя, а разжёвывать общеизвестное в узких кругах для толпы; не писать для понимающих нечто интересное, поистине авторское, а зарабатывать деньги на просвещении народных масс; не искать эстетику, поэтику бытия, а живописать уродства, нарочно выловленные среди предстающих перед нами укиё-э, образов изменчивого мира. Давать коммерческий продукт. Потому что давно уж разуверился в тех наших робких надеждах юности найти единомышленников. А со стада — хотя бы шерсть, и надои.
Кстати, эта незримая борьба между этими двумя направленностями — она пронизывает не только всю русскую литературу XX–XIX (Веничка, Булгаков, Платонов, Бабель, Зощенко с Аверченко, Чехов, Толстой, другой Толстой с Жемчужниковыми, Достоевский, Гоголь, Пушкин с Барковым...) — она вообще: то главное место битвы за человека, которое происходит со времён Аристофана, Гомера и ранее. Списать его как нелепого динозавра сраного никчёмного, или возвысить, тащить во что бы то ни стало до того уровня, о котором Ницше вот...
Чтобы увидеть потом, к своему удивлению, как все без исключения участники, акторы, поступили каждый по себе и все в совокупности будто нарочно наиболее неблагоприятным, и для них же самих в первую очередь, способом.
В общем, там много было в момент крещенских купаний на улице Грушевского возможностей. И чем больше проходило времени, чем больше непростительных ошибок совершали подряд все политические бенефициары в рамках своего страха, злобности, алчности и глупости — тем труднее постепенно было всё вырулить. Это как медведь на велосипеде: чем больше он тупит, когда надо бы уж и руль выравнивать — тем неизбежнее падение на арену к вящему веселью публики. Могу лишь сказать, что и сейчас пока ещё не совсем поздно начать выправлять ситуацию. Но они не смогут, они уже показали, что в современной политике политиков нет, одни паразиты несуразные. Страшная история XX века, с Первой Мировой, Второй Мировой, дальнейшими всеми — вот эту клику истеблишмента ничему не научила.
…Если бы существовал только закон неубывания энтропии, воцарился бы хаос. Но, с другой стороны, если бы существовал или хотя бы возобладал только непрерывно совершенствующийся и всемогущий разум, структура мироздания тоже нарушилась бы. Это, конечно, не означало бы, что мироздание стало бы хуже или лучше, оно бы просто стало другим, ибо у непрерывно развивающегося разума может быть только одна цель: изменение природы Природы. Поэтому сама суть «закона Вечеровского» состоит в поддержании равновесия между возрастанием энтропии и развитием разума. Поэтому нет и не может быть сверхцивилизаций, ибо под сверхцивилизацией мы подразумеваем именно разум, развившийся до такой степени, что он уже преодолевает закон неубывания энтропии в космических масштабах. И то, что происходит сейчас с нами, есть ни что иное, как первые реакции Мироздания на угрозу превращения человечества в сверхцивилизацию. Мироздание защищается.