Кстати, а кто-нибудь знает зачем учить стихи? Не для развития же памяти!
Enom › Для развития речи. И прозу тоже.
Alenka › Ну, не знаю... Не очевидно. Сдавали в детстве эти ненавистные стишки все. Не все стали Демосфенами. Вернее, все не стали. Думаю, просто очередная ступень системы унижений (как и вся школа). (А вот песни никто не учил специально, я все помнят.)
Enom › Не стоит путать форму и содержание. Детки начинают заучивать стишки и песенки сами, когда слышат их. Также запоминаются сказки. В них не только образы, сюжеты, но и язык — средство общения. Когда дети слышат сказки, инетерсные истории, стихи, обогащается их язык, наращивается словарный запас. К той лексике, которой мы пользуемся только в быту прибавляется и другая, поэтическя, образная, литературная. У кого есть детки, наверняка обращали внимание, что будучи маленькими, они просто повторяют за нами и таким образом обучаются.
В наше с вами время, если помните были «уроки развития родной речи». Мы читали, учили наизусть, пересказывали — вот это оно и есть.
Прогрессивные методики обучения инстранным языкам построены именно на подобии тго, как ребенок «учит» родной язык. В университете на первом образовании мы очень много учили наизусть — стихи, расскзы, диалоги. Только зная текст наизусть можно повторить мелодику чужого языка со всеми закавыками, непривычными нашему уху и артикуляционному аппарату. В определенном смысле это было мучением, но сегодня могу только сердечно поблагодарить драконов-преподавателей отделения романо-германской филологии ОГУ. Когда я говорю, оно слышно, конечно, что английский не родной, но у меня нету тяжелейшего акцента, от которого многие не могут избавиться прожив в Америке и 20 лет.
Что же касается системы всеобуча, так она абсолютно безобразна, стресогенна и травмирует детей, отбивая у них охоту учиться. Хороших учителей, которые искренне любят свое дело мало, также как и хороших врачей, хороших инженеров, хороших... Ну вы поняли. А сговнять можно что угодно.
Alenka › Возможно, вам повезло с педагогами (наверное, т.к. вы об этом пишите). И вы говорите про высшую школу — там другое. А вот развить речь в обычной школе что-то не удавалось. Про иностранный язык вообще — умолчим. А акцент уходит еще от мультинационального английского. Разговорного. Проверено.
Enom › Ну мне и в школе с многими учителями «повезло». Вообще-то мы говоили не об этом, а о том, каков смысл заучивания наизусть, зачем это. Я вам ответила, что заучивание наизусть обогащает словарный запас и развивает речь. И еще объяснила почему. Такова полезная функция этого процесса. Насчет развития речи в «обычной» школе тоже бы поспорила. У школы нету задачи «всех сделать Демосфенами», да вряд ли и у общества вцелом такая задача есть. А вы сюда даете эмоциональную составляющую, что дескать в школе некомфортно, поэтому метод не работает.
Alenka › Это я понял. Теорию понял. Просто не думаю что это работает. И вижу, что это не работает. Я больше про стихи (да и про прозу, если заучивать). Да, и куда-же без эмоциональной окраски — я же не ученый-теоретик, а просто практик, так и не познавший пользы декламаций.
Enom › Да незачем заучивать. Достаточно читать. Чтение — наиболее приятный и простой изо всех способов обучения. Квинтэссенция чужих познаний о мире, старательно подготовленная для нас, да ещё в таком виде, чтобы нас развлекать. Книги — единственный способ располагать не только собственным жизненным опытом, но опытом всего человечества с начала истории, собранным и осмысленным лучшими, наиболее талантливыми из всех.
А заучивать незачем — наша память сама по себе работает идеально: она отбирает и хранит ценное, выбрасывая всю пустую породу. Набивать её этой породой принудительно — значит ломать тончайший и эффективнейший во вселенной филигранный механизм.
Indian › Про чтение никто не спорит. Это очевидная вещь. Хотя, и тут сталкиваешься с программой, которая никому не была интересной. Читали от «противного», в-основном. Про безумное заучивание стихов моя забота. В школе иногда спасало зрение — положешь книжечку и шпаришь с нее. Типа выучил.
Enom › Я много позже уже отметил для себя, что школьная программа по литературе — она ведь не для образования (просто такая уж туповатая, не обессудьте, что выросло — как я тогда искренне заблуждался вслед за её устроителями) а всецело — ради воспитания возвышенного литературного стиля.
Оттого и «отечественная» она была сугубо. Поскольку из переводов с английского так не научишься собственному богатейшему и роскошнейшему. Перевод (даже очень хороший, мастерский, как у корифеев советской школы — пока не начался весь этот переводческий кошмар 90-х из 10 студенток педвуза на один роман за неделю) всегда подчинён строю своего оригинала. Куда более лаконичному и аскетичному, если мы берём, к примеру, вот английский.
Прежде всего надо читать. И не свору женщин-детективисток, а почему-то Бунина, Шукшина, не к ночи сказано будет, Салтыкова-Щедрина и Антона Чехова. Именно тогда у вас появляется огромный набор инструментов, с помощью которого вы можете решить любую загадку — а перевод всегда загадка: чем сложнее и ярче проза, тем сложнее переводить её.
прочесть все эти книги, и не только запомнить при этом все допустимые обороты оттуда, но чётко понимать, где их уместно потом будет применить, а где нет
Такой вот парадокс: советская школьная программа у нас —
Насчет развития речи в «обычной» школе тоже бы поспорила. У школы нету задачи «всех сделать Демосфенами», да вряд ли и у общества вцелом такая задача есть.
готовила именно что Демосфенов. Как сейчас, не знаю. Хотя, совершенно верно, нафиг стране их не нужно столько. Да и не получалось при таком паскудном строе. Вон, Платонов, Довлатов, Веничка, Башлачёв... Ангелы в аду погибают первыми, не выдерживают они всего этого. Где местные по кабакам довольные толстые с бабами своими караоке поют похрюкивая.
Помните, как сам Платонов это в двух словах описал Юрию Нагибину: «Какой я учитель? У меня учиться нельзя. Как стал на меня чуть похожим, так и сгинул».
Alenka › Тут есть один нюанс. Человек к семи годам и тем более к десяти — во многом уже взрослый. Ему не хватает жизненного опыта, у него скажем, 10% знаний о мире, которые он получит к 30 годам (но это самые важные 10% знаний), он наивен, он многого не знает плохого про устройство общества — но вот как раз заучивать стишки ему уже поздно. Аппарат памяти сформировался, даже характер уже сформирован, осталось лишь проявить его и закрепить. И вот к первому-третьему классу уже определено: либо особь обучена и восприняла, как собственную, мотивацию получать информацию из книг, зафиксированного знания человечества наивысшего качества — либо нет.
И никакая школа уже не вдолбит в него ничего нового своими олигофреническими заданиями по самоподготовке и уроками. Разве что попадётся необычайно сильная личность учителя, который своим примером заинтересует учеников мыслить, узнавать новое.
Учитель ведь не учит — учитель подаёт пример.
Как видим, успешно складывается здесь всё, ну, допустим, у 80% населения. И то потом рутина на работе многих добивает. Складывалось, точнее — во времена, когда не было видеоигр, в телевизоре лакированного дерева сидели строгие советские дикторы, а гулять по своему району уже всем надоело, и единственный досуг был: чтение чего ни попадя; опять же советского, качественного ассортимента, в котором самым жутким ширпотребом были Феня Купер, Валя Скотт и Шура Дюма.
Поэтому я, например, всегда рассматривал заучивание стихов Пушкина там и прочих в начальной школе, как такой обязательный рутинный тест на IQ, придуманный скучными идиотами, которые управляют этим миром. И который, ну, надо проходить. Что воспринималось тогда даже без особой досады — ребёнок ведь в этом счастливее взрослого, он не страдает от всего этого, потому что ещё счастливо заблуждается, что раз так, значит даже умные взрослые ничего лучше не в силах придумать. У кого нет своих решений — тот со вздохом, но в целом доверчиво полагается на чужие.
То есть, учить родной язык, заучивая стихи в школе — это катастрофически поздно. Если ребёнку в этом возрасте попадаются у классиков незнакомые слова и обороты — значит важнейший период в развитии мозга для него уже потерян навсегда.
А вот учить иностранные языки — ритмичный рифмованный лаконичный поэтический текст — совершенно чудесный способ. Мы уже говорили об этом; оттого я и даю к нашей музыке тексты, оттого отчасти обращаюсь к тому, как звучал тот или иной афоризм у самого автора. А отчасти потому, что у слов есть оттенки смысла, которые неплохо бы прояснять, поскольку при передаче они теряются, размываются, забиваются скрывающим суть бытовым, шаблонным значением.
Оттого, кстати, были ведь, насколько помню, ещё позднесоветские рекомендации, что неплохо бы обучение иностранным языкам, по аналогии, начинать до школы. Да что советские — ведь классическая модель обучения детей дворян сопредельным (с кем придётся вести дипломатию, торговлю, интриги и войны; книги читать, опять же, у которых тогда с переводами было не особо) и мёртвым языкам — она ж со времён, думается, тех же римлян, повсеместно учивших греческий.
(А вот песни никто не учил специально, я все помнят.)
В наше с вами время, если помните были «уроки развития родной речи». Мы читали, учили наизусть, пересказывали — вот это оно и есть.
Прогрессивные методики обучения инстранным языкам построены именно на подобии тго, как ребенок «учит» родной язык. В университете на первом образовании мы очень много учили наизусть — стихи, расскзы, диалоги. Только зная текст наизусть можно повторить мелодику чужого языка со всеми закавыками, непривычными нашему уху и артикуляционному аппарату. В определенном смысле это было мучением, но сегодня могу только сердечно поблагодарить драконов-преподавателей отделения романо-германской филологии ОГУ. Когда я говорю, оно слышно, конечно, что английский не родной, но у меня нету тяжелейшего акцента, от которого многие не могут избавиться прожив в Америке и 20 лет.
Что же касается системы всеобуча, так она абсолютно безобразна, стресогенна и травмирует детей, отбивая у них охоту учиться. Хороших учителей, которые искренне любят свое дело мало, также как и хороших врачей, хороших инженеров, хороших... Ну вы поняли. А сговнять можно что угодно.
А вот развить речь в обычной школе что-то не удавалось. Про иностранный язык вообще — умолчим.
А акцент уходит еще от мультинационального английского. Разговорного. Проверено.
А заучивать незачем — наша память сама по себе работает идеально: она отбирает и хранит ценное, выбрасывая всю пустую породу. Набивать её этой породой принудительно — значит ломать тончайший и эффективнейший во вселенной филигранный механизм.
Про безумное заучивание стихов моя забота. В школе иногда спасало зрение — положешь книжечку и шпаришь с нее. Типа выучил.
Оттого и «отечественная» она была сугубо. Поскольку из переводов с английского так не научишься собственному богатейшему и роскошнейшему. Перевод (даже очень хороший, мастерский, как у корифеев советской школы — пока не начался весь этот переводческий кошмар 90-х из 10 студенток педвуза на один роман за неделю) всегда подчинён строю своего оригинала. Куда более лаконичному и аскетичному, если мы берём, к примеру, вот английский.
Такой вот парадокс: советская школьная программа у нас —
Насчет развития речи в «обычной» школе тоже бы поспорила. У школы нету задачи «всех сделать Демосфенами», да вряд ли и у общества вцелом такая задача есть.
готовила именно что Демосфенов. Как сейчас, не знаю. Хотя, совершенно верно, нафиг стране их не нужно столько. Да и не получалось при таком паскудном строе. Вон, Платонов, Довлатов, Веничка, Башлачёв... Ангелы в аду погибают первыми, не выдерживают они всего этого. Где местные по кабакам довольные толстые с бабами своими караоке поют похрюкивая.
Помните, как сам Платонов это в двух словах описал Юрию Нагибину: «Какой я учитель? У меня учиться нельзя. Как стал на меня чуть похожим, так и сгинул».
И никакая школа уже не вдолбит в него ничего нового своими олигофреническими заданиями по самоподготовке и уроками. Разве что попадётся необычайно сильная личность учителя, который своим примером заинтересует учеников мыслить, узнавать новое.
Учитель ведь не учит — учитель подаёт пример.
Как видим, успешно складывается здесь всё, ну, допустим, у 80% населения. И то потом рутина на работе многих добивает. Складывалось, точнее — во времена, когда не было видеоигр, в телевизоре лакированного дерева сидели строгие советские дикторы, а гулять по своему району уже всем надоело, и единственный досуг был: чтение чего ни попадя; опять же советского, качественного ассортимента, в котором самым жутким ширпотребом были Феня Купер, Валя Скотт и Шура Дюма.
Поэтому я, например, всегда рассматривал заучивание стихов Пушкина там и прочих в начальной школе, как такой обязательный рутинный тест на IQ, придуманный скучными идиотами, которые управляют этим миром. И который, ну, надо проходить. Что воспринималось тогда даже без особой досады — ребёнок ведь в этом счастливее взрослого, он не страдает от всего этого, потому что ещё счастливо заблуждается, что раз так, значит даже умные взрослые ничего лучше не в силах придумать. У кого нет своих решений — тот со вздохом, но в целом доверчиво полагается на чужие.
То есть, учить родной язык, заучивая стихи в школе — это катастрофически поздно. Если ребёнку в этом возрасте попадаются у классиков незнакомые слова и обороты — значит важнейший период в развитии мозга для него уже потерян навсегда.
А вот учить иностранные языки — ритмичный рифмованный лаконичный поэтический текст — совершенно чудесный способ. Мы уже говорили об этом; оттого я и даю к нашей музыке тексты, оттого отчасти обращаюсь к тому, как звучал тот или иной афоризм у самого автора. А отчасти потому, что у слов есть оттенки смысла, которые неплохо бы прояснять, поскольку при передаче они теряются, размываются, забиваются скрывающим суть бытовым, шаблонным значением.
Оттого, кстати, были ведь, насколько помню, ещё позднесоветские рекомендации, что неплохо бы обучение иностранным языкам, по аналогии, начинать до школы. Да что советские — ведь классическая модель обучения детей дворян сопредельным (с кем придётся вести дипломатию, торговлю, интриги и войны; книги читать, опять же, у которых тогда с переводами было не особо) и мёртвым языкам — она ж со времён, думается, тех же римлян, повсеместно учивших греческий.