Венедикт Ерофеев

«Москва-Петушки»... К своему детищу Вен. Ерофеев относился с неким изумленным недоумением. Что, де, за диковину он сотворил, коей все восхищаются? В доме у него только и толков было: в какой стране вышло очередное издание, на каком языке, какие главы читали на зарубежных волнах. С какой-то детской непосредственностью Веня подсовывал печатные отзывы, доходившие иногда из-за кордона, где автора «Москвы-Петушков» анализировали в одном ряду с Рабле, Стерном, Свифтом. При этом он искоса поглядывал: каков эффект?

Нередко и сам выступал в качестве комментатора своего произведения, точнее, отдельных его эпизодов. Невыдуманных. О том, как он, В. В. Ерофеев, закончивший школу с золотой медалью, копался как-то в траншее по колено в грязи, когда к работяге приблизилась дамочка, державшая за руку чадо, и, указывая на Веню, сказала назидательно: «Вот будешь плохо учиться — станешь таким же...»

Наверное, потому Ерофеев буквально встрепенулся и весь обратился в слух, узнав, что я могу поведать о восприятии его писаний на уровне профанного сознания — о реакции самого что ни на есть настоящего гегемона — знакомого забулдыги. Дело было так. Лежал я в больнице. По телевизору тогда, чуть ли не впервые, показали Веничку, и я, не удержавшись, похвастался перед соседями по палате, что знаком с «героем передачи». Стали просить принести почитать нашумевшую книгу. Одним из моих «сокамерников» был типичный бомж-выпивоха по фамилии Корягин. Читал долго, вдумчиво. «Ну и как?» — спрашиваю. «Да... Бодяга какая-то...» И вдруг начал кататься по койке, выделывая кренделя ногами, хлопая себя по ляжкам, издавая то ли стоны, то ли хрипы. Уй-ю-юй!.. Не припадок ли? Действительно припадок, но... безудержного смеха. «Там... есть одно место... уморительное... — в промежутках смеха выговорил Корягин. — Как он уснул в вагоне... Проснулся — в окнах темнота и едет в обратную сторону. Жуть! Со мной такое тоже раз приключилось. Ой, не могу!» И вновь зашелся в корчах.

Веничка без улыбки выслушал рассказ, не найдя в нем ничего комического, не отпустив по своему обыкновению ни единой иронической реплики. Видимо, ждал совсем другого.

Прямо сейчас слушаю в исполнении Шнурова. Аудиокниги — не мое, похоже.
Когда ее (книгу) разрешили, т.е., когда фактически издали в поздние 80-е, произвела на нас тогдашних, хорошее впечатление. На полном серьезе цитировали и даже пытались изображать в действительности напитки, описанные в. Не понимая еще до конца тогда, что это вообще не веселое произведение. Сейчас все по-другому читается.
Еще неплохо дух той эпохи передают «Аптекарь» и «Альтист Данилов», я считаю.

Enom › Слушать Веничку в исполнении Шнура — это даже хуже, чем слушать Цоя в исполнении Скляра.

Это существа совершенно иной эпохи и менталитета. Это пересказ Нагорной проповеди г-ном Сатаной. Читайте текст, чёрт возьми, он того стоит. И лучше, специально приобретите прижизненное издание за 3 р. 62 к. (единственное, думаю).

Кстати, школота не знает, а на 2-й и 4-й страницах обложки там аутентичные репринты советского «Расписания движения пригородных поездов. Курский вокзал, Горьковское направление». И обложка с кооперативным несведением красок на зияющие 3 мм.

У кого-нибудь есть, кстати, более ранние издания, пусть и самиздатовские или иностранные?

Indian › Факт!
Вообще, считаю, что чтение лучше всего. Развивает, даже не так, — заставляет работать воображение. Поэтому, всего несколько раз пробовал слушать книги — не то. Возможно, если слушать совсем с нуля — то прокатит. Но когда ты уже имеешь некую картинку и исполнитель в нее «не попадает» — отвратительно выходит.
У меня издание обычное перестроечное. Красивое, правда.

Enom › Есть отдельные хорошие дикторы, даже от себя добавляющие интонационно — но их крайне мало (и это советская школа, когда ещё в каждом деле были профессионалы, а не шарлатаны, как сейчас повсеместно). Часто или переигрывают, или вкладывают совершенно неприсущие автору интонации от себя, как вот с Довлатовым, или бубнят, или читают злобным гнусавым человеконенавистническим тоном, что в общем можно отнести ко второму случаю...

Особенный бич современных дикторов — неправильные ударения. Слушаешь такого, и постепенно понимаешь, что он, по сути, читает текст, смысла которого толком не осознаёт, потому что если не угадывает с ударением даже, то значит и вовсе не знает значения слов, которые читает, не встречал их раньше. И особенно кошмарны дикторы-женщины. Хотя казалось бы... «Историю западной философии» Рассела я так и не смог дослушать, когда там самочка начала вдруг вещать.

Вот «Жизнеописания» Плутарха, которые я, наверное, третий год уже мучаю с перерывами, хороший чтец наговаривает. Хотя те вот как раз ударения просто чудовищно, безбожно путает постоянно.

Indian › Как и где удается вам слушать аудиокниги?

Мне в машине не удобно (отвлекаюсь), в телефоне и наушниках — могу заслушаться и заблудится. Разве что под однообразное рукоделье какое.

Hare Rama › В чудесном московском метрополитене ужасном, который в последнее время так переполнен толпами понаехавших, что я в последний раз поездов восемь пропустил, потому что в вагоны втискивались уже с разбегу, а у меня в руках была редкая и тонкая книга, которую помять никак было невозможно. При Горбачёве такого не было.

Indian › к стати, на мой взгляд, Довлатова не плохо читает актер Филипенко.
Я так же слушал аудиокнигу «Суер-Выер» Коваля в его исполнеии, очень прилично.

Indian › Была такая книжка, с несведением и расписаниями, мягкий переплёт. На 4-й, в углу, ещё стояла цена по настоянию автора — книжка должна была продаваться по цене бутылки водки. Подарил сдуру, теперь такое издание фиг найти.

Зато есть неплохо оформленные «Записки Психопата», хотя и значительно более позднее издание. Тоже мягкий переплёт.

Enom › Зачем же Вы так? Ведь есть же запись, начитанная самим автором...

Enom › например, так

Дом Вени Ерофеева был открыт для всех — и для «вершков», и для «корешков». Подкупала атмосфера какого-то — не подберу другого выражения — плебейского аристократизма, что ли, культивируемого хозяином. Что-то сродни той отщепенческой гордыни, о которой писала Цветаева: «Что себя причисляю к рвани, что честно мое место в мире...» Ведая (безусловно ведая!) о своей исключительности, единственности и, быть может, посланничестве, Ерофеев тем не менее никогда не строил из себя мэтра, был прост и доступен в общении.

Однако же... При этом всегда была ощутима некая нестыковка, суверенность, отсутствие в присутствии. Словно какой-то незримый экран находился меж ним и окружающими, даже самыми близкими и преданными. Спорить с ним было бесполезно и не нужно. Просто выдавал очередную порцию саркастических и парадоксальных формулировок. Не убеждал, не навязывал своего мнения. Просто знал истину, зримую лишь ему, пребывающему в ином измерении («Между нами зияла метафизическая бездна»).

Похоже, для него не существовало никаких авторитетов, столпов, мерил. Особенно когда речь заходила о современниках. О своих коллегах по перу — почти о всех поголовно — отзывался едко и унижающе. Что это: ревность, соперничество? Не исключено. Но главное, сдается, не в этом. Это была своего рода форма освобождения от штампов чужого мнения, от диктата среды. Опуститься до нуля, начать с чистого листа, создать свою собственную шкалу ценностей. Путь этот, по Ерофееву, лежал через алогизм, фарс, выкрутасы, хармсовщину или, иначе говоря, через противоиронию, выворачивающую все и вся наизнанку и тем самым восстанавливающую серьезность — но уже без прямоты и однозначности.

В эпоху смуты и слома бытия невольно обращаешься мысленно к сакральным теням прошлого, к былым кумирам. Венедикт Ерофеев ведь из их числа. Как бы он, провидец, предъявлявший власти и народу самый высокий нравственный императив, как бы он, доживи до нынешнего дня, отозвался о нашей безумной езде в незнаемое?

...Мчит обшарпанная, катастрофическая российская электричка. Окна выбиты, сиденья ободраны, разворованы, одни железные каркасы торчат. Мелькают и остаются позади вымороченные станции под названием «Путч», «Приватизация», «Расстрел парламента», «Чечня»... Что сулит этот безудержный и сумасшедший полет? «Русь, куда несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа».

...а Веничкины фразы, написанные карандашом, вот они: «Сейчас с такого похмелья, что с трудом добрался до дверей», «А в Париж только на месяц... Сразу 2 вызова: из филфака Парижского университета, из главного онкологич. центра Сорбонны».

Да, именно тогда Ерофеевым было получено приглашение из Франции на лечение. Обещали восстановить голос. Веня продемонстрировал мне формуляр, выданный в ОВИРе, который ему предстояло заполнить. Там, в частности, имелся такой пункт: «Приглашающая сторона, в случае смерти за границей выезжающего, гарантирует транспортировку трупа домой за свой счет». Не правда ли, веселенькая перспектива? Веня, давясь от смеха, тыкал пальцем в эту, цинично сформулированную формальность.

Апофеозом долгожданного признания можно считать «творческий вечер писателя Венедикта Ерофеева», устроенный в связи с его 50-летием 21 октября 1988 года в Доме архитектора. Было даже некое подобие столпотворения. В фойе толклись искатели пригласительного билетика. То есть наблюдалось то, что обычно имело место в элитарных, заповедных местах с роскошными «грибоедовскими» ресторанами (ЦДЛ, ВТО, ЦДРИ и т. п.), куда вхожи были только свои, посвященные. Ба, знакомые все лица! Вот прошествовал мимо билетера долговязый пародист Александр Иванов. Прокатился колобком милейший Михаил Жванецкий. Стоп! Куда? Кто таков? — На пути Ерофеева вырос цербер. На миг возникла немая сцена. Веня застыл как вкопанный перед неожиданным препятствием, всем своим видом являя недоумение. И в тот же миг рядом замельтешила, закудахтала свита: «Вы что, не видите?! Виновник торжества... Как же так — вечер без юбиляра! Да ведь это же сам Ерофеев...» Недоразумение разъяснилось. То был чуть ли не первый выход Ерофеева в высший свет. Своего рода смотрины, устроенные истеблишментом.

Не пил Ерофеев «Слезу комсомолки». И денатурат он тоже не пил.

Школу окончил с золотой медалью, в 16 лет мама проводила его в Москву поступать в МГУ. Куда его и зачислили в первых рядах. И откуда — формально — он вылетел с треском, а на самом деле без всяких сожалений ушел.

Венедикт пошел в папу. Папа был высокий, красивый, неосторожный человек с редкостным чувством юмора. За что и поплатился. Как-то в компании он рассказал «запрещенный» анекдот, и в одну из ночей 1947-го его забрали. Три года об отце никто ничего не знал. А потом от него, уже больного туберкулезом, пришло письмо из-под Воркуты. В 1953-м вернулся полнейший инвалид. Вскоре папы не стало. Отца Веня им не простил. Верхи его тоже не жаловали. Антисоветчик, тунеядец, антикоммунистические настроения, ну и прочее...

После того как Веню изгнали из университета, он приехал ко мне в Донецкую область, в Славянск, где я находилась в геологоразведочной экспедиции, — рассказывает его сестра. — Устроился к нам в экспедицию на работу. Параллельно составлял антологию русской поэзии и читал нам необыкновенные стихи тогда мало кому известных Надсона, Гумилева, Северянина. Любил нас всех образовывать. У него это очень необидно получалось: «Вот ты думаешь, Нина, что слова этой песни народные... А у них есть автор».

“Когда корабли Седьмого американского флота пришвартовались к станции Петушки, партийных девиц там не было, но если комсомолок называть партийными, то каждая третья из них была блондинкой. По отбытии кораблей Седьмого американского флота обнаружилось следующее: каждая третья комсомолка была изнасилована, каждая четвертая изнасилованная оказалась комсомолкой, каждая пятая изнасилованная комсомолка оказалась блондинкой; каждая девятая изнасилованная блондинка оказалась комсомолкой. Если всех девиц в Петушках 428 — определи, сколько среди них осталось нетронутых беспартийных брюнеток?”

“На кого, на кого он теперь намекает, собака? Почему это брюнетки все в целости, а блондинки все сплошь изнасилованы? Что он этим хочет сказать, паразит?”

— Я не буду решать эту загадку, Сфинкс. Ты меня прости, но я не буду. Это очень некрасивая загадка.

А я всегда не могла определиться со своими чувствами к Венечке, там до сих пор целый букет. Он не оставляет равнодушным, но неизменно бесит, радует, еще раз бесит, вызывает желание помочь, а в конце забыть, потому что тут нечем помочь, а меня это бесит. Вот как-то так.

Feadora › Так если взглянуть трезво на героя Ерофеева и откинуть зачарованность темой потребления напитков и неким налетом модности книги, перед нами откажется совершенно бесхребетный и безвольный слесарь-интеллигент (или интеллигент слесарь, пожалуй) со всем букетом комплексов. Не должен он девушкам нравиться. По-крайней мере, долго. Разве только как заблудший сын.

Enom › У-у! Это вы плохо себе представляете, что в головах у девушек творится.

Alenka › Я напирал на слове «долго». Ну, в-общем, не очень, конечно, представляю. Это точно.

Enom › Разве только как заблудший сын. — Вот это вы в яблочко попали. А насчет долго, так это сильно зависит. Редко бывает, когда быстро или с первого раза одумываются. В основном прозрение наступает, когда «замуж поздно, а сдохнуть рано».

Enom › Вы не представляете, насколько долго можно морочить девушке голову, будучи бесхребетным и безвольным слесарем-интеллигентом и алкоголиком. Надо лишь быть не слишком буйным, и не забывать иногда произносить волшебную фразу: «Я ж без тебя совсем, совсем пропаду!», делая при этом глаза бассета. Некоторые девушки даже специально таких и ищут, для полноты самореализации. А бонус в виде статуса девушки парня-писателя вообще бесценен.

Artifex › Зрите в корень.

Alenka › А то! Я в заводских районах вырос. Там таких социокультурных типажей навалом было. Писателей, правда, практически не было. Это всё-таки у богемы элита. А вот художников всяких и музыкантов было достаточно. Особенно поэтов.

Alenka › Кстати, а как вам лично мужчина, который, возможно только и умеет, что прилично словоблудить, велеречиво говорить, но уже в течение долгого времени приезжает к вам только на выходные всегда в убитом виде, правда, еще достаточным для любви (так считает мужчина)?
Понимаю, что это совершенно неважно для человека, истинно влюбленного (ибо он слеп и настолько одухотворенным, что можно подойти и целых полчаса с полутора метров плевать ему в харю, и он ничего тебе не скажет), но, все-же, интересно.

Enom › Ну, а при чем тут лично мне? В нашем социокультурном пространстве очень часто встречаются дамы с таким себе гипертрофированным материнским инстинктом, который велит усыновлять всё, что шевелится. И вот как раз этот вариант и притягивает больше всего. Тут, я бы сказала, challenge больше по сравнению с одомашненным вариантом лежащим на диване. Тут человек явно страдает. Стало быть надо спасать. Но это все не просто так неизвестно откуда берется.

Alenka › Не подумайте ничего плохого. Про «лично». Просто обычно мы оперирует «конями в вакууме». И в этом смысле герой Ерофеева — находка для дамы (учитывая по сравнению с одомашненным вариантом лежащим на диване).
Но в реале — это все не так привлекательно, конечно. У меня есть примеры, но не такие веселые, как у Artifex`a. Поэтому спросил в лоб.

Enom › А они, эти примеры, в итоге очень невеселыми оказываются. Моя же работа мно-о-о-го всяких примеров предполагает. И вижу я это все уже в той стадии, когда уже и намёка ни на какое веселье нету.

Alenka › Вот и я о том-же.