Но вот толпа у дверей вдруг посунулась носами: пять теноров, две октавы и восемь басов таранами перли обратно на клирос. Сразу запахло сивухой. Басы взглянули на дьякона, дьякон на них, басы вызывающе прикрякнули, прикрякнул и дьякон.
И вот — «многолетие». Все встрепенулись, насторожили слух. Молотобойцы с кузнецами громко откашлялись.
Священник повернулся к народу и, воздев перед собою позлащенный крест, замер в ожидании. Дьякон встал лицом к нему. Их разделял широкий подсвечник, уставленный горящими свечами.
Дьякон чуть откинул голову, повел плечами и начал многолетие всему царствующему дому. Хор грянул дружно и свирепо. Отец Александр осенял народ на три стороны крестом.
Дьякон откинул голову покруче, переступил на правую ногу, опять повел плечами и, подняв голос на два тона выше, заорал многолетие правительствующему синклиту, военачальникам, градоначальникам и всему христолюбивому воинству. Заглушая густой рев, хор хватил надсадисто и сильно. Отец Александр вновь стал осенять народ крестом. Дьякон с затаенной злобой взглянул на клирос. Весь хор ответил ему наглым победным взором.
Глаза, шея и все лицо дьякона налились кровью, он отступил на шаг, выпятил живот, поднял плечи и, нарушая благолепный чин, в забывчивости подбоченился.
— Строительнице до-о-ма сего, болярыне Нине Яковлевне Гро-о-мо-вой... - грозно зарычал он, как двадцать львов, и пламя многочисленных свечей, будто желтые цветы под ветром, дрогнуло, склонилось долу. Дьякон привстал на цыпочки, весь от натуги затрясся, и устрашающая пасть его разверзалась, как смертоносное хайло царь-пушки. Слова вырывались из огнедышащей груди его подобно лаве. — И всем православным христи-а-а-нам!., мно-о-га-я!! ле-е-е-та-а-а!!!
При возгласе «многая» — все до единой свечи, отчаянно взвильнув огнями, враз потухли. Последнее же слово взорвалось, как, гром. В рамах звякнули стекла. Дьякон взмахнул локтями и, выпустив весь воздух, сразу осел, стал тоньше. Оглушенная толпа, скованная удивленным страхом, открыла рот. Два голоштанника-парнишки шлепнулись на пол мягкими задами и заплакали. Мистер Кук зажал ладонями уши и присел. На клиросе ответный хор гремел на все лады «многая лета», но его никто не слышал — все стояли как в параличе, оглохли.
Неистовый бас дьякона сотряс воздух и за стенами школы: вся улица вплотную прихлынула к окнам, ломилась в запертую дверь, кричала:
— Пустите послушать! Эй, хозяевы!..
Отец Александр только тут пришел в себя; с мистическим трепетом глядя на живого, каким-то чудом не умершего от разрыва сердца дьякона, он, пропустив все сроки, с неподобающей ему поспешностью стал осенять народ крестом. Первым ко кресту приложился отец дьякон. Батюшка шепнул ему:
— Феноменально! В Исаакиевский собор тебя, в столицу, Ферапонт. Спасибо!
За дьяконом стала подходить к кресту вся знать.
С клироса под руки вели в больницу главного баса рябого штукатура Абрама Бухова. Через лишнее усердие он во время многолетия с таким азартом разинул пасть, что вывернул скулы, а в глотке хряпнуло. Рот его широко раскрыт и не затворялся. Из вытаращенных глаз — слезы. Он тужился сказать «за веру, братцы, пострадал», — но вместо слов — животный мык.
Indian › Ну вот, как новичок еще не научился предварительно юзать поиск. Пардоньте.
Dipnosofist › Это вообще наследованные грехи прошлого — когда в незапамятные времена на Дёрти поломали поиск, да так и бросили, народ разучился искать. А когда потом построили независимый d3search.ru — было уже слишком поздно, стойкая привычка «поиск сломан, ничего не поделать» сформировалась по всей популяции.
Вообще, побольше читайте сообщения первых двух лет. Там отобранные качественные материалы.
Я не думаю,что дьяк пел профундо. Просто громким басом. А профундисты — они в основном шептуны. Поют тихо.
Но вот толпа у дверей вдруг посунулась носами: пять теноров, две октавы
и восемь басов таранами перли обратно на клирос. Сразу запахло сивухой. Басы
взглянули на дьякона, дьякон на них, басы вызывающе прикрякнули, прикрякнул
и дьякон.
И вот — «многолетие». Все встрепенулись, насторожили слух. Молотобойцы
с кузнецами громко откашлялись.
Священник повернулся к народу и, воздев перед собою позлащенный крест,
замер в ожидании. Дьякон встал лицом к нему. Их разделял широкий подсвечник,
уставленный горящими свечами.
Дьякон чуть откинул голову, повел плечами и начал многолетие всему
царствующему дому. Хор грянул дружно и свирепо. Отец Александр осенял народ на три стороны крестом.
Дьякон откинул голову покруче, переступил на правую ногу, опять повел
плечами и, подняв голос на два тона выше, заорал многолетие
правительствующему синклиту, военачальникам, градоначальникам и всему
христолюбивому воинству. Заглушая густой рев, хор хватил надсадисто и
сильно. Отец Александр вновь стал осенять народ крестом. Дьякон с затаенной
злобой взглянул на клирос. Весь хор ответил ему наглым победным взором.
Глаза, шея и все лицо дьякона налились кровью, он отступил на шаг,
выпятил живот, поднял плечи и, нарушая благолепный чин, в забывчивости
подбоченился.
— Строительнице до-о-ма сего, болярыне Нине Яковлевне Гро-о-мо-вой... -
грозно зарычал он, как двадцать львов, и пламя многочисленных свечей, будто
желтые цветы под ветром, дрогнуло, склонилось долу. Дьякон привстал на
цыпочки, весь от натуги затрясся, и устрашающая пасть его разверзалась, как
смертоносное хайло царь-пушки. Слова вырывались из огнедышащей груди его подобно лаве. — И всем православным христи-а-а-нам!., мно-о-га-я!!
ле-е-е-та-а-а!!!
При возгласе «многая» — все до единой свечи, отчаянно взвильнув огнями,
враз потухли. Последнее же слово взорвалось, как, гром. В рамах звякнули
стекла. Дьякон взмахнул локтями и, выпустив весь воздух, сразу осел, стал
тоньше. Оглушенная толпа, скованная удивленным страхом, открыла рот. Два
голоштанника-парнишки шлепнулись на пол мягкими задами и заплакали. Мистер Кук зажал ладонями уши и присел. На клиросе ответный хор гремел на все лады «многая лета», но его никто не слышал — все стояли как в параличе, оглохли.
Неистовый бас дьякона сотряс воздух и за стенами школы: вся улица вплотную
прихлынула к окнам, ломилась в запертую дверь, кричала:
— Пустите послушать! Эй, хозяевы!..
Отец Александр только тут пришел в себя; с мистическим трепетом глядя
на живого, каким-то чудом не умершего от разрыва сердца дьякона, он,
пропустив все сроки, с неподобающей ему поспешностью стал осенять народ
крестом. Первым ко кресту приложился отец дьякон. Батюшка шепнул ему:
— Феноменально! В Исаакиевский собор тебя, в столицу, Ферапонт.
Спасибо!
За дьяконом стала подходить к кресту вся знать.
С клироса под руки вели в больницу главного баса рябого штукатура
Абрама Бухова. Через лишнее усердие он во время многолетия с таким азартом
разинул пасть, что вывернул скулы, а в глотке хряпнуло. Рот его широко
раскрыт и не затворялся. Из вытаращенных глаз — слезы. Он тужился сказать
«за веру, братцы, пострадал», — но вместо слов — животный мык.
Вообще, побольше читайте сообщения первых двух лет. Там отобранные качественные материалы.
А профундисты — они в основном шептуны. Поют тихо.
Смотрится ужасно.