— Так что у тебя здесь есть прямой резон присутствовать. — Нет, это не так.
— Дело в том, что это кино очень отличается от того кино, которое так широко представлено здесь.
Парнишка, что берёт интервью, ненавязчиво присев Цою на руку, задаёт настолько не те вопросы...
А ведь у него был редкостный момент удачи, которого не будет больше ни у кого — лично спросить у живого поэта о чем-то, и получить ответы. Это как, не знаю, встречать восход солнца и всё пропустить, увлёкшись раскуриванием сигареты.
Впрочем, понятно, он на опрос именитых советских режиссёров на помпезном кинофестивале настроен партией и комсомолом с самого рождения.
Теперь представляете, насколько это была невозможная задача — не просто быть Цоем, но быть им в этом тупом пошлом болоте позднесоветского официоза. Где ты свиньям о звёздах, а они тебе о желудях. И кому и зачем здесь петь?
— А существует некоторое молодое поколение, которое изъясняется на другом языке. Которому не нужна вот вся эта логика, этот проработанный сюжет,эта драматургия с завязкой, кульминацией и развязкой, не нужна эта психологическая достоверность, которая оперирует какими-то другими понятиями...
Здесь Наташа выступает перевочиком. Очевидно, в какой-то момент интервью ей стало понятно, что язык Цоя данный посланец системы упорно не понимает, и она взялась транслировать ему на его языке общепринятых культуроведческих концепций. А сам Цой вне этого. Он на практике делает то, что Наташа теоретически объясняет интервьюеру в привычных для него шаблонах социума. Ему не нужна вот вся эта логика, этот проработанный дискурс. Потому что он ложен изначально. И можно на нём изъясняться, конечно. Но зачем?
— Нет, это не так.
А ведь у него был редкостный момент удачи, которого не будет больше ни у кого — лично спросить у живого поэта о чем-то, и получить ответы. Это как, не знаю, встречать восход солнца и всё пропустить, увлёкшись раскуриванием сигареты.
Впрочем, понятно, он на опрос именитых советских режиссёров на помпезном кинофестивале настроен партией и комсомолом с самого рождения.
Теперь представляете, насколько это была невозможная задача — не просто быть Цоем, но быть им в этом тупом пошлом болоте позднесоветского официоза. Где ты свиньям о звёздах, а они тебе о желудях. И кому и зачем здесь петь?
Здесь Наташа выступает перевочиком. Очевидно, в какой-то момент интервью ей стало понятно, что язык Цоя данный посланец системы упорно не понимает, и она взялась транслировать ему на его языке общепринятых культуроведческих концепций. А сам Цой вне этого. Он на практике делает то, что Наташа теоретически объясняет интервьюеру в привычных для него шаблонах социума. Ему не нужна вот вся эта логика, этот проработанный дискурс. Потому что он ложен изначально. И можно на нём изъясняться, конечно. Но зачем?