Вынес Рысь на прогулку. Собирался Енота поймать пушистохвостого, но Енот у нас тоже умный, как и его брат Умный (а тот со временем стал тоже красивый, как и его брат Красивый — любовь постепенно заставляет всех расцветать, нарабатывается то, о чём, вероятно, писал ещё Лоренц — но в большем смысле; странно, тоже такой особенный кот стал с огромными умными глазами), и вовремя отметил во мне это намеренье, и тут же ка-ак бросится прочь... ну, в общем, ловко и стремительно уклонился. А тут золотистая пятнистая Рыська как раз вальяжно проходит, зная что ею все как всегда только любуются, и никто её не ловит никогда, ну кроме того же Енота, для которого она любимая мышка, охотничья такая... долго рассказывать про их отношения. Вот Алису Енот обожал как главную свою маму, источник великой вселенской нежности к нему и брату. В этот раз уж настала моя очередь быть стремительным и непреклонным. Я чему-то всё же давно учусь у Енота, у них всех.

Билась и протестовала всю прогулку. Цеплялась за всё острейшими коготками, пытаясь яростно порвать свою модную переноску своими тонкими изящными лапками, запутывалась, выражала несогласие предельно, всем чем могла. У тигриных воля максимальна, мы верно когда-то уж обсуждали это и тут, да не раз.

Мяукала как конь. Дома вовсе годами молчит. Как в том анекдоте про юного лорда и овсянку: «До сих пор всё было в порядке, всё устраивало». Воспитал себе юную леди. Подобранную цыганами в лесу, я тогда рассказывал.

Вдруг вспомнилась та давняя пьеса «Пигмалион» Бернарда Шоу. Ну да, где профессор вивисекции у Булгакова не преуспел с революционными собаками — там другой профессор ранее весьма неплохо справился со своей прекрасной леди. И не было ли у Булгакова прямой пародии на как раз Шоу? Кстати, там же в экранизации как раз очаровательная Одри Хёпберн снималась? На днях снова шёл х/ф «Как украсть миллион» 1966 года с ней — вдруг удивился, насколько у неё все повадки нашей милой крошечной Рыси... ну или скорее наоборот.

Затихала только когда кто-то встречался и она видела, как ею любуются и слышала как её хвалят. Потом опять принималась биться и протестовать.

Через полчаса этого издевательства надо мной я уж обречённо представил её очередным обожателям:

— Это принцесса... Как видите, принцесса крайне недовольна, что её развлекают моционом увлекательным. Им принцессам не угодишь.

Ежели девица чего не хочет — вы это сразу поймёте. Оттого их и не берут в войска. Они там быстро парализуют всё вдоль и поперёк, и останется только врагу прийти и захватить их в плен. Как, кстати, древние и делали, если кто помнит. Те же войны меж греческими полисами, тех же сабинян. Точнее: сабинянок: сабинян тех после и не осталось, сплошь одни сабинянки преуспевающие, и их уж потомство...

Почти убедила. Ещё несколько раз попробую вынести эту лесную бестию на прогулки (да, я упрямый дебил... скажем дипломатичней, найдём в этой непростой ситуации компромисс: я упрямый дебил; или, как сказал тогда Микки-Маус: «Пока человек жив, он не должен терять надежды»), и потом отмечу, что всё, исчерпал все возможные попытки, теперь гулять буду только с теми пушистыми, которым гулять нравится.

Её сыновья стоически переносят прогулки. НуПАЮ, (ну да, кто б вы думали это снова прошёл по клавиатуре пушистыми лапками... и уже сразу обратно идёт, это её обычный метод заигрывания: шастать взад и вперёд через стол, раз по десять, двадцать подряд... такая девушка, хоть и дикая лесная, но вполне умеет манипулировать нами сэрами) это я их тогда крошечными котятками раздавал нещадно, они привыкли. Алиса вообще радовалась, понимая уж то моё понимание, что этот мир ценен хотя б уж тем, что вскоре больше его мы не увидим никогда. А эта принцесса всю прогулку протестовала и громко мяукала.

Сейчас смотрит на сына Енота, и он на неё несколько ошарашенно. Они явно, не имея вербального контура, обмениваются некими нашими главными смыслами напрямую. Нет, это даже не та наша позднесоветская телепатия модная — это именно куда более ценное умение всё понимать вне любых примитивных сигнальных систем. Не уверен, что правильно понял её состояние, но попробую догадаться:

«И этого чудесного пушистого котёнка моего меня сегодня чуть ни лишили вдруг?! Какое счастье, что у меня снова есть это прежнее счастье: видеть его».

Всё это время, что печатал, сидела рядом, наше пушистое солнышко, пристально смотрела на него. А он смотрел на нас.

Только сегодня говорили про тот старый афоризм: «Кошки больше привыкают не к хозяевам, а к дому». Нет, дом им очень важен, они территориальные хищники. Но видели б вы, как Алиса недавно со мной отчаянно прощалась. Ко мне приходила, чтоб только со мной рядом умереть, обнявшись. Тесно прижавшись, просыпаясь вместе со мной и мурлыкая мне вдруг впервые так громко, так отчаянно свои самые нежные песенки. Я многое видел, но впервые видел такую огромную любовь.

А вдруг всё то, что ищем далеко за горизонтом
На смертельной истребительной дороге всё на север —
Вселенская большая любовь

Вот так же и Рысь: «Эй, вы куда меня понесли?! Как же там мои котята? Мне плохо тут без них, я так страдаю!»

Когда тогда забрал их уж отдельно от неё, а её не взял (она тогда пыталась по-настоящему, без шуток, на шутки не было у неё времени, убить Алису, что дружелюбно зашла на свою кухню проведать, как там они устроились, эти новые смешные весёлые... инстинктивно, рефлекторно, с тех пор у Рыси новое и вовсе не шутливое, скорее трагическое прозвище: Сара Коннор — потому не взял: не надо Алисе в её родном доме таких вот, от которых она потом пряталась на антресолях неделю, а потом ещё и от её котят) — особо носил их потом маме показывать: «Милая любезная Рысь прекрасная, вот, гляди, твои котята! Они живы! У них всё в порядке. У них даже, нашими стараньями, перестали так выпирать от голода позвонки». Ещё одна наша грустная семейная шутка: «коты-осетры».

Рысь тогда посмотрела на них так, я вдруг тоже неким отдельным чувством понял её:

«Ну ладно, уж достаточно. Я видела. Хорошо. Теперь уноси».

Вероятно, она пыталась этой сдержанностью тогда дать мне понять, что она уж готова сама умереть, но всё же очень славно, что котята будут жить — да я не понял тогда этой её особой сдержанности. Зато после был у меня один краткий миг, невероятный шанс спасти и её... и я успел. Как же я благодарен судьбе с тех пор и за её котят, и за неё чудесную, самую лучшую.

________

Тоже из наших сегодняшних разговоров с Рысью и о ней. И об Алисе.

— Надеюсь, у нас же один будет рай с кошками. Они так счастливы, никому не делают зла.

— Я б даже сказал, что если вдруг у нас будет разный рай с кошками, рай где кошек не будет — для меня это будет вовсе не рай.

И тут же, через миг подумал: ну да, стало быть здесь, где мы вместе с ними — это и есть мой настоящий рай. Пусть он, да, и весьма жесток временами и местами. Мне не раз снились уж с детства пророческие сны на этот счёт: что да, ты в раю, парень, просто он очень сложен, он такой. А отчего так надо — ты пока слишком глуп, тебе пока три годика... пять... шесть... десять... ну ты понял: потом когда-нибудь поймёшь. Как же был очарован потом лет в 15 вдруг открыв для себя буддизм, и после. Надо же! Ведь кто-то ещё, похоже, всё то же самое понимает!! Узнав потом про историю буддийских княжеств, начиная с самурайской Японии жесточайшей, потом той нашей Кампучии... потом увязнув в весёлом и светлом словоблудии БГ и тоже раннего, ещё созвучного, ещё не ставшего на путь кинизма и низменной социальной сатиры им. Петрония религиоведа Пелевина, и затем махровом синтоизме, посконном и домотканном, Мураками и Миядзаки; а кто из них хоть что-то понимал? Помимо вон тех, чьи имена я тут называл некогда. Ну, того же Басё.

Опоссум так волнуется, когда я принимаюсь чихать.

Сразу начинает мне что-то говорить на своём, успокаивать: «Ну что ты, не чихай. Я так за тебя беспокоюсь в такие моменты».

Интересно, это ведь встроенный в них ушастых рефлекс. А стало быть... это они так издревле, миллионы лет назад уж успокаивали своих, из стаи: «Эй! Не вздумай! Вспугнёшь добычу!»

Я правильно понял?

Или Опоссум просто заботится о моём здоровье и в очередной раз проявляет высоты своей тонкой натуры, своей невероятной эмпатии?

Подхожу вечером к продуктовому, вместе со мной туда заходят два парнишки, совсем молодые, старшеклассники. И один из них такой бритый налысо, но немного отросший, и сразу смотрю в глаза, а глаза такие наивные детские... и громко вещает своему однокласснику про то, как он прочёл присягу и его забрали на три месяца (студент, ясно), и там им в чай добавляли ужасный бром. Но он не действовал.

— ...Чтоб не отвлекаться от военной подготовки. И в малых дозах бром даже полезен! Дай мне ещё полюбоваться на ассортимент, выбрать что-то из продуктов. Я так по ним там соскучился за три месяца.

Признаться, хотел было сделать сообщение о машине Дина, но решил отложить: она была давно, никуда не улетела и не улетит в обозримом, как говорится, будущем.

Но вот «Осквернённый Грааль», на мой взгляд, заслуживает упоминания — и опять-таки поляки, на сей раз не «CDProject Red», а совсем скромные и почти незаметные ребята, «Questline», решившие, что скайриму скайримово, но дальше всё же двигаться надо.

Литературную часть им делал изрядно известный на родине, но практически неизвестный здесь Кшиштоф Пискорский, автор забавного, но несколько неровно написанного «Тенеграфа». Ежели сравнивать со скайримом — вышло не в пример интереснее: не коротенький и простенький сюжет со вставными челюстями сайдквестов, а цельная, интересная история, в которую сайдквесты лишь добавляют информации (о мире и персонажах).

Графически — Unity 6, то есть не хватает с неба звёзд, но об этом забываешь, погружаясь в сюжет. Не стану уподобляться игроортодоксу, потрясающему, скажем, «Еретиком» и кричащему «Графика не важна!»; графика есть часть игропроцесса, ея из песни не выкинуть. «Грааль», с моей точки зрения, выглядит вполне пристойно.

К минусам отнесу некоторое количество довольно-таки неприятных (но обходимых/решаемых) багов, пустоватость локаций и лёгкий дисбаланс вещичек, находимых на просторах Авалона. Но разработчики обещали патч, который уже даже вышел (вроде бы) и даже сегодня.

Синопсисов не будет.

географию Кубы изучал как раз по запискам Че, «Эпизодам революционной войны», переживал за них...

М.: Воениздат, 1973.
Guevara, E. La guerra de guerrillas. — Habana: Dep. de Instr. del Minfar, 1961.

В библиотеке Militera


А я этим вечером дикого городского котёнка покормил. Он мышку ловил под землёй, это очень роднит их с лисами. Под газоном, что насадили тут у нас некогда. Там явно была мышка. Их чутьё не обманывает.

Вынес ему, скорее ей, скорее это девочка, воды и еды. Такая смешная, попробовала чуть, потом принялась пушистой лапкой её бить, черпать, потом снова принялась пить.


Он тогда в мои десять лет стал моим учителем: хочешь идти в политику, как он, совершенствовать мир, бороться с иными людьми, совсем иного склада, будь готов и убивать щенков в кубинской сельве. Как это не скупясь делают они, твои враги, твои будущие убийцы. Ну, чтобы не отставать, чтоб не проиграть стратегически и тактически. Чтоб не погубить всех прочих кто рядом с тобой. Все политики начиная с древнегреческих и древнекитайских, даже вовсе не с пресловутого Макиавелли и с тех бедных глупых двенадцати цезарей несчастных, этим владеют. Вот цена всей их политике. И им всем, её заложникам и жертвам добровольным.


Как пел ещё тогда Цой, тоже, как оказалось тогда, изрядный растаман:

Твоя строил башня слоновой кости —
Твоя сажал сад: сенсимилья, бананы —
Твоя рыл колодец, где вода нету —
    — твоя улыбчив, как юный бог.
Твоя не слушал советов сбоку. И вот твоя башня упал. Упал, упал, прямо на песок.
Слишком сухой песок наша сельва. Ай-я-я-яй, а ты не знал!
Потому что не слушал советов амигос.

Я тогда в Союзе внимательно слушал советы амигос. Лично советы команданте Че, моего учителя с детства. А потом советы Цоя, тоже очень внимательно. Оба были явно, как учит нас буддизм, сознания что прожили много уж жизней и вернулись сюда чтоб учить нас своему опыту, столь, заметьте, разному. Союз у нас тот был Советский, мы были в этом изначально мудрее.

Эрнесто Че Гевара — Эпизоды революционной войны

Убитый щенок

Был ясный день, что не так часто случается в горах Сьерра-Маэстры. Мы осторожно шли вслед за отрядом Санчеса Москеры, продвигавшимся по Агуа-Ревес — одной из наиболее труднопроходимых горных долин в бассейне реки Туркино. По дороге нам попадались следы «деяний» этого закоренелого убийцы: сожженные крестьянские хижины, повсюду горе и затаенная ненависть. По пути своего следования отряд Санчеса Москеры неизбежно вынужден был начать подъем в горы в одном из двух или трех проходов, туда, где должен был находиться Камило со своими людьми. Противник мог также пройти по проходу через горный массив Невада, или по проходу Хромого, или, как теперь его называют, проходу Смерти.

Камило Сьенфуэгос с 12 бойцами поспешно выступил навстречу врагу.

. . .

Cat Stevens — Sad Lisa (Tea for the Tillerman, 1970)



Вернулся.

Как теперь Енот будет? Она была самая его любимая мама. И он и по куда менее весомым причинам: из-за аварии в доме, когда всю ночь громко гудели трубы отопления, а первые два этажа и вовсе стояли неделю в тумане, а потом из-за того что соседи громко сверлили стены, у нас с прошлого года вдруг принялся умирать внезапно на нервной почве, есть у котов такой диагноз, оказывается они очень ранимы в этом плане.

С апреля отложил Алису, и только его и вытаскивал: она чувствовала себя вроде неплохо, а у него пару раз счёт шёл на часы. Не уследил за ней, слишком откладывал её вторую операцию, не заметил. Внешне она всегда выглядела отлично, демонстрируя это особое кошачье благородство. Ну и ещё благородство прекрасной принцессы, её внутреннюю и неизменно внешнюю красоту. Даже вчера, когда с утра зрачки стали разного размера — рак дошёл через подмышку и шею до мозга и глаз — мы с ней после очередного укола обезболивающего, и ещё и таблетки, что нам выдали в соседней клинике слушали наши самые любимые песенки, обнимались, целовались. «Да! вот щёчку правильно чешешь, а теперь и другую, и нижнюю челюсть; успешно я тебя воспитала, обучила» — это только вчера было, я надеялся, у нас будет хотя бы ещё несколько дней вместе. Я вспомнил и рассказал ей все самые яркие и счастливые моменты, что у нас с ней были:

— А помнишь, как вас вдруг к нам подкинули, и вы сидели в коробке в подъезде, а я вам приносил воду и еду, и громко хлопали входящие и выходящие люди тяжёлой железной дверью, и тогда на вас дул с улицы уж морозный воздух, шли уж первые, ранние той осенью заморозки, и уже пытались вылезать из неё, но непреклонная Мультяшка тут же загоняла вас обратно мощной лапой размером с вас крошек? А помнишь, как вы сделали первые шаги у меня на кухне, и ещё не всегда понимали, какую лапку ставить следующей, останавливались, замирали в нерешительности, но уже на следующий день освоились, и тут же начали ещё и бегать, и прыгать, и залезать на всё, и мама уже смилостивилась, поняла что тут вам будет безопасно, и вы с сестричкой тут же обе залезли в мои зимние ботинки в прихожей? Вам так там удобно было, такие две норки как раз под ваши ещё крохотные размерчики. А помнишь, как я вас носил в зоомагазин на углу чтоб раздать, и там прямо над вашей тигриной клеткой сидел в своей огромный красно-зелёный попугай ара, и страшно каркал? Вы от него аж вздрагивали, бедняжки, но ничего, потерпите, главное вас сейчас пристроить. А то вон сколько котят бегает на улице, и быстро погибают там. А потом твою сестричку Пеструшку забрали, а тебя нет (а первым забрали вашего братика, а потом и смешную милую мамочку), и в итоге ты стала моей самой лучшей. А помнишь, как ты умирала и я всю ночь дышал в тебя? и дёргал тебя за твой чудесный длинный язычок как мне сказала реаниматолог, что колола тебе в сердце чтоб запустить его, чтоб стимулировать твоё дыхание, если снова пропадёт; и всю ту ночь я вглядывался в твои огромные остановившиеся зрачки, а потом сказал себе: всё, вот Лизочку больше не раздаю: никто не сможет понять насколько она ценна, для них это будет обычная кошка, почти вещь — как многие неразвитые люди относятся даже к своим кошкам. А помнишь, как привёз тебя с первой операции, и ты всю ночь обнимала меня за шею лапками? Мне сказали вернуться за тобой только вечером, и ты испугалась, что не увидишь больше меня, и так обрадовалась, что я тебя забрал. А помнишь, как за тобою Рысь погналась? Наглая Рысь, да? И это в твоём же доме. Оттого я тогда Рысь и вернул, и взял только котят. А помнишь, как крошечный Енот разглядел вдруг тебя на антресолях, где ты пряталась от них, ожидая, что где-то рядом будет и опасная Рысь, и потребовал тебя: «Эй! Глядите! Да там же настоящая тёплая пушистая молочная кошка!» И я упрекнул тебя, что ты не заботишься о котятах, пусть и чужих, пусть и пахнущих смертельной Рысью, и ты сразу всё поняла, спустились к ним и стала их мамой. А Рысь они так и не вспомнили потом, ну разве что Умный, Опоссум. А помнишь, как мы здорово гуляли вечером за день до твоей первой операции, когда меня послали сделать тебе эхоКГ сердца? как я полостановки бежал с тобой в руке за автобусом, увидев, что он уж отъезжает от предыдущей, мы опаздывали к назначенному времени, и потом бежал уже по территории академии ещё полкилометра, я вообще не люблю бегать, но для тебя... А помнишь... Мы всё-всё с ней вспомнили вчера вечером.

Я набрал ей диких груш, она так и уснула свесившись носиком к их россыпи, ей тоже понравился их чудесный тонкий, уютный и радостный аромат. А впереди, завтра, у нас может ещё один счастливый, драгоценный день вместе.

А в гробу хрустальном том
Спит царевна сладким сном

Прозрачная пластиковая коробка на удивление напомнила те стихи из детства. Особо запечатал крышку скотчем. Если повезёт, она сохранится, как те любимые кошки древних египтян. И даже в гробу она на удивление сохранила свою красоту: белоснежная шубка, открытый глаз, смотрящий так пристально, второй прикрывает левая лапка, а правая лапка с коготками будто пытается царапать стенку, как она энергично царапала свои картонные коробки все эти дни, выражая свою силу, свою всегда невероятную волю к жизни; в отношении её я так и не смог поверить, что смерть победила её, тогда ещё крошкой она показала, что победила смерть, одной своей огромной тигриной волей: «Так, вот этот парнишка мне похоже успел понравиться, он добр ко мне, и для него я буду жить вообще несмотря ни на что»; её чудесный хвостик буддизма, теперь такой пушистый, что протянулся ей вдоль тела до носика.

Положил к её носику её любимый теннисный мячик. Ты поймала его, принцесса. Он теперь навсегда твой. И ещё одну из тех груш, самую нарядную, что упала на траву вместе с листочками.

Когда клал их ей, сказал себе:

— Ты не первый, кто испытывает всё это. Вон, уже доисторические люди клали своим любимым в могилу лучшие их украшения и игрушки. Представь, сколько миллионов раз это повторялось. Это горе, эта любовь. Даже задолго до того, как ты вообще вдруг появился здесь, тоже временно. Тем более, чем тоже повзрослел настолько, что тоже стал способен пережить это же.

Енот, мама Алиса теперь будет жить в чудесном лесу. Там очень красиво, я нашёл ей удивительное место. А здесь у нас ей стало скучно жить дальше. Скучно и больно. Я заранее приготовился, что не имею права плакать и как-то ещё показывать своё горе. Потому что они всё очень хорошо чувствуют, и вот именно Енота с его диагнозом, точнее другое схожее слово: с его особым развитым диапазоном эмпатии, ранимостью, это может в этот раз убить. Не зря же я его только что в третий раз уже из куда более опасного состояния вытащил.

Енот первым делом обследовал прихожую. Где мама Алиса? В лесу теперь. И затем оба котёнка стали требовать чего-то хором. То ли её, то ли скорее ужина, у них принято так настойчиво подавать голос обычно только по поводу питательного питания. Достал их четыре изысканных пиалы тончайшего фарфора... три... теперь нужно будет только три пиалы.

Она всё сделала безупречно. Протянула ещё почти год ради меня, и ушла спокойно, не заставляя меня нести её на эвтаназию, если б её агония стала совсем уж нестерпимой. Ушла сама, тихо и благородно. Оказывается, рак развивается по экспоненте, и меня слишком успокоило то, что очень долго с ней всё было хорошо, несколько лет наверное. И только в эти дни экспонента вышла вдруг уж на вертикаль. Ещё десять дней назад мы с ней ездили к третьему хирургу в надежде, что он возьмётся за операцию, а потом гуляли весь день. И до того мне сказали, что она протянет ещё возможно месяца три. И если помогут новые лекарства, и опухоль на шее спадёт, сможем сделать ей операцию. Опухоли стали спадать. Но одновременно её состояние резко ухудшилось. Уже понимал, что покупаю её любимые сосиски с сыром в последний раз, и она даже их полизала для виду, и отстранилась: «Сам давай лопай, тебе отныне нужнее». Наша Лизочка, она так всегда с детства любила лизать плавленый сыр, самые лучшие натуральные ветчину и эти сосиски. И меня в нос и в лоб. И сейчас ощущаю её шершавый язычок, священный для меня с тех пор как у нас было одно дыхание на двоих, и как я дёргал этого зубастого тигрёнка за него, как мне посоветовала доктор, что снова запустила ей сердце. И предплечья. Пару раз до ссадин, у них язык как наждачная бумага, это специально так, чтоб тщательно вылизывать шубку. Я её ещё всякий раз спрашивал эти долгие годы: «Ну что, вкусная обезьяна?»

Нам всем надо будет уходить отсюда. У тебя была отличная счастливая жизнь, достаточно длинная для кошки. Полная любви. Нас всех. И даже Рысь, которой ты так и не простила окончательно ту погоню за тобой, защищая новорождённых котят, то и дело подходила, сочувствовала тебе, переживала за тебя.

Утром смотрю: она спит в своей колыбельке, свесив носик к грушам. Ну и хорошо что спит, во сне ей не больно, не будет вскрикивать, не понадобится снова колоть обезболивающие. Включил компьютер, сел поработать, поглядываю на неё время от времени. Такая красавица лежит, хвост как-то по-особому распушился, стал как у лисички. Пусть спит. Не буду её беспокоить. Даже не стал перекладывать её на стол. Пока спит, ей гарантированно не больно. И вдруг через пару часов подумал: что-то уж очень долго спит не меняя положение. И сразу такая слабость накатила: если умерла, ты должен будешь ехать хоронить её, у тебя всё уже заранее приготовлено, ждёт. И времени до полуночи всё меньше. И назавтра не стоит откладывать, Енот всё поймёт и это убьёт ещё и его. А если просто спит? Не хочу проверять. Пусть хоть какое-то время будет в суперпозиции, как у Шрёдингера.

Я понял, чем вызвано моё оцепенение. Нежеланием убедиться что её больше нет. Апория, невозможность двигаться дальше, в понимании, что исход может оказаться невыносимым. Как нашёл в себе силы, первым делом проверил носик: холодный и влажный, и лапка с когтями вроде движется, и пасть с её чудесными зубками и розовым язычком, и ушки, такие холодные ушки, но так бывает... о нет!

А все эти ночи, что она лежала у моего изголовья, она навевала мне невообразимо прекрасные сны про фантастические миры. Где мы попадали на всякие разные планеты, где всё было очень необычно, и даже то качающееся по невероятной амплитуде здание, и как собеседники за чайным столом менялись, транспортируясь в каждый следующий мир, согласно его уж законам. Ты ли это была, Алиса Кэрролла? Потому что мы уж с ней договорились: пусть у тебя там будут самые лучшие приключения, а то тут у нас у тебя жизнь была слишком уж скучная, однообразная. Но ты поверь, вообще мир куда удивительней. Вон когда мы с тобой гуляли, ты столько всего видела. А может быть и ещё больше. И я вчера вечером, и сегодня, и всё это время просил её:

— Ты пожалуйста ищи меня там потом, и я буду тебя искать. Надеюсь, мы узнаем друг-друга. Ведь здесь мы как-то нашлись? Потому что редко когда кто-то любит кого-то, как я тебя, и как ты меня. А пока иди туда первой и найди для нас, подготовь для меня, какое-нибудь удивительное место, где мы оба будем счастливы. И я смогу и дальше помогать тебе во всём, как и тут, всегда. И к нам приходи, когда тебе станет скучно, гляди на нас, как мы тут в твоём доме. И лес этот тоже для начала обследуй, отличный красивый лес, а теперь с тобой ещё и волшебный.

Енот ходит ищет Алису, смотрит на меня широко распахнутыми встревоженными глазами.

Впервые вдруг не только понял, отчего кошки бодаются лбами, когда хотят показать, насколько мы им важны, насколько они нас искренне любят. Но сам испытал в полной мере, пережил стихийно, на себе.

Вдруг поймал себя на том, что бодаю Лизочку, Алиску, тот наш славный крошечный Хвостик буддизма в пушистый лоб, снова перенёс её на стол:

— Вот она! Вот она живая! красивая, счастье моё!

Вот именно это мы коты в такие моменты и переживаем.

Видимо, она, и все они за все эти годы меня чему-то всё же научили.

Мои, как я давно их называю, много лет, лучшие дзэнские учителя.

Помните? на днях добавлял в наш Каталог · Авторы фото Дайсэцу Тэйтаро Судзуки — выбирал из многих, как обычно делаю, старался выбрать лучшее... и там он часто тоже с кошками. Был непростой выбор из нескольких славных фото с кошками. Надо же, — подумал тогда, — он, оказывается, тоже всё это понимал.


Они меня уж давно, очень давно научили соприкасаться лбами. Это особое чувство. Это как то I'n'I у растаманов, и даже большее. Львы Сиона. В этот раз настоящие львы, подлинные. Пушистые с усами и ушами. А видели б вы их саблезубые клыки, когда забрасываю им в пасти назначенные им врачами таблетки.

В такие моменты, когда мы касаемся лбами, физически ощущаешь, как эта энергия перетекает, вливается в тебя, наполняет тебя счастьем. Если у вас есть кошки (про собак и прочих енотов не знаю, не пробовал, но тоже вполне возможно), и ни разу не испытывали такое сами — попробуйте, вдруг тоже ощутите это.

Впрочем, мне сейчас нет необходимости черпать её энергию — мне б, напротив, какой-то способ найти отдать ей всю мою последнюю энергию, чтоб она выжила. Думаю, этим я как раз инстинктивно пытаюсь. Что-то вчера у самого сердце вдруг снова заболело, и сегодня. Это как раз объяснимо: мне они его давно уж терзают, пытаясь умереть вдруг внезапно, когда только полчаса назад всё было хорошо. Все эти два года. А с апреля так и вовсе постоянно. И вот наконец добились. Я ещё довольно долго держался, да? Но у нас есть давний договор с Небом: если нужна жертва, возьми меня лучше, только не их.

Они пушистее, они нужнее.

Нам сегодня в третий раз отказали оперировать её.

На закате заходим в лавку при церкви на Соколе, посмотреть, чем они ныне торгуют, как-то отвлечься после того как всё потеряно — у них раньше лавка была на территории, а теперь они даже прорубили для неё особый вход в некогда при советской власти ещё нерушимой, блюдущей себя ограде. Чтоб быть ближе к народу, чтоб выгодней.

И на нас тут же злобно кидается один из служителей культа:

— Я смотрю, у вас там кто-то в переноске! Это же животное?!

Думаю, а кто здесь, простите, не животное? не тем более, о ужас! млекопитающее? Кто без греха? (Иоанн 8:7)

Когда на меня кто-то вдруг кидается в исступлении, в отражении своей сути, в агрессии, когда я всегда рад всем, и a priori готов любить весь этот мир, весьма впрочем жестокий, более красивый чем добрый — я в первые доли секунды конечно в недоуменении, но в последние её доли уже начинаю постепенно собираться, тем более что в руке своей я несу свою любовь и свою боль. Свою смерть, пережитую уж очень тщательно.

— Вам какое дело?

— Собакам нельзя в церковь!

Надо же, думаю, вот это существо весь день сидело в этой лавке бесцельно, всуе тратя этот наш с нею огромный, полный всего, прекрасный и трагический, наш прощальный день, о чём у него конечно нет инструментов к познанию, да и всю его краткую жизнь, с тем только тайным умыслом, чтоб наброситься ввечеру, перед закрытием, на нас с ней. Будто нам и без него горя мало. Видимо, таково его главное предназначение, зачем оно было создано. Это даже не поп был с аккуратно отбарбершопленной (у них это теперь именно так называется, простите; и это вовсе не то, как выглядели наши православные бороды до их внезапного удивительного XXI века) бородой, что стоял за кассой, то была некая их приживалка, что сидела на стульчике с нашей стороны их прилавка. Долго сидела, ждала, чтоб накинуться.

Ну, у меня уж не было сил напоминать ему, как Христос тогда лично изгонял торговцев из храма. Тем более напоминать, что он не в храме, а именно в лавке, на ней снаружи так прямо и написано в рекламных целях. И тем более чудовищно было б оправдываться, что это не собака вовсе, а кошка. Более того, умирающая кошка, которая за всю жизнь никому не сделала ничего плохого, а только любила всех и ещё любит пока. Которая все эти страшные недели никогда даже не противилась, когда все просили её погладить, а я уж не запрещал, как прежде, когда она была маленьким котёночком, зная теперь, что её главный враг уже даже не посторонние люди, в чьих душах подчас хаос — а наша собственная природа, наш внутренний приговор, что был заложен в нас уж при рождении. И для меня она свята. И разумеется, я не могу положить её на улице как ненужную вещь, как эта гадина от меня требует, чтоб она соизволила впустить меня в свой храм выгодной торговли и барыша. Для меня её жизнь дороже моей. Я просил тогда Господа забрать мою жизнь, лишь бы жила она. Нет, мы слишком с ней устали уж. Я спросил:

— А вы знаете, отчего собакам нельзя в церковь? Оттого что они лают на всех. [Не понимая, своего ума не имея. Лишь оттого что считают подобное поведение доблестью своей. Оттого что им так приказали их хозяева злобные. Долго и тщательно настраивавшие их против всех живых существ. Вот мы только сегодня с ней встречали множество весёлых добрых собак, которые тоже радовались ей, и мы им; так вот сия собака оказалась совсем иного, куда худшего склада. И это горе для всех, для всего мира, что до сих пор был пусть и горек, но без иных изъянов. Мы встречали сегодня сотни людей, и вдруг на нас набросились не где-то, а на территории храма в святом для меня с советского детства месте.] Вот вы сейчас на нас лаете.

Развернулся и вышел. Даже не успел посмотреть, чем они теперь торгуют. Впрочем, обретя искомый опыт, поняв чем они теперь торгуют. Уж там на пороге в вечернем мраке вдруг вспомнил слова поэта: «Но миром правят собаки... и здесь останутся только собаки». Взмывает в небо за моим за окном непокорённая страна.


Только вчера раздумывал, стоит ли добавлять в наш латинский зоопарк Cave canem — но тут же решил, что конечно же, в метафорическом смысле имеет существенный объём применения. Ирония небес, тут же сработало, пригодилось.


Её так все любят, ей так все рады, когда мы с ней, уже в полном отчаяньи, выезжаем в клиники, гуляем с ней потом, чтоб напоследок показать ей красоту этого хрупкого мира. Не все, но хотя бы некоторые замечают её в моих руках, улыбаются и проходят, или даже подходят и просят погладить. Подобного сияния достигали тогда, верно, лишь самые верные ученики Христа, воистину святые. Когда все видят её красоту. Ну, кто наделён даром видеть. Или это сияние моего горя, что даже более видимо тем, кто настолько тонок, что ему даровано видеть? Зачем Ты даровал мне этот страшный опыт?

Продолжайте

Иногда работа становится настоящей ловушкой. Вы хотите заниматься искусством, но при этом надо на что-то жить. А если идти зарабатывать деньги, то не остается сил на творчество.

Но все же, если вам нравится то, чем вы занимаетесь, надо продолжать. Мне в свое время повезло. Люди, которых встречаешь по пути, порой приходят на помощь. Лично меня жизнь много раз сводила с людьми, которые помогали мне сделать следующий шаг.

Помощь дается нам в награду за то, чего мы уже достигли, поэтому необходимо продолжать движение.

Да, во многом мне сопутствовала удача. Но я бы сказал так: попробуйте найти работу, которая будет оставлять вам свободное время, высыпайтесь, ешьте умеренно и как можно полнее реализуйте себя в работе.

Не отказывайте себе в изумительном наслаждении делать то, что вы любите. Может быть, тогда перед вами откроются двери, и вы сможете по-настоящему посвятить себя любимой работе. Я надеюсь, что у вас всё получится.

Регистрация временно включена.