ZAZ — Qué vendrá (Clip officiel)


В продолжение дней Кубы. Видно, как певица готовилась, сколько сигар выкурила.

Для достижения этого особого печального индейского понимания, что лишь лучший листовой табак нам дарит; для такого особого голоса; но и главное — чтоб тоже вдруг заинтересоваться Кубой отчего-то.

Когда, как мы знаем ещё с СССР: Куба — колыбель революции.
И, как знаем со времён Будды: прежде всего — в себе!

Socialismo o muerte.

Да что я? Вон Будда о том же самом тогда говорил. И в этом видео, заметьте, кто особо внимателен: I & I.

Но ладно о Будде — на дудке у неё играет сам Пан.

А мы сегодня с диким дворовым котёнком поиграли в каштаны.

Сначала любовался, как он ловит воображаемых мышей на газоне. Может это как раз тот самый, который тогда мышковал в августе-сентябре на другом газоне за автостоянкой, и я его ещё покормил. Потом он подошёл и показал мне свою пустую миску для воды, засыпанную опавшими листьями. Специально побил их там лапкой:

—Понял? — говорит. — Вот!

Понял. Если котик необычайно общительный и жизнерадостный — это сразу видно. Такие и люди бывают, а бывают и совсем другие. Я вытряхнул оттуда листья и уж собрался идти ему за водой и едой, но как раз вышла женщина что кормит их. Сказала, что та прежняя кошка с тем же редким окрасом как и у этих двух котят, скорее всего погибла, кто-то их выловил с неизвестными целями. И неясно, для того ли чтоб взять домой. На мой вопрос не её ли это котята. Нет, этих уж после подбросили недавно. И та чёрная, и те два чёрных кота в соседнем дворе, и все их те котята весёлые. И прочие все, которых встречал в этом дворе, тоже, как всегда, надолго не задерживаются. В основном гибнут на дороге под колёсами.

А пока она ещё не вышла, и я проверял их основные миски, котик прибежал за мной и начал валяться на асфальте, играть с довольно увесистым камешком вместо мягкой игрушки, которым она прижимает их миски, чтоб не унесло ветром. Переворачивался на спину, прижимал его к пушистой груди.

Поговорили с ней, отошёл уж чтоб не мешать, вдруг снова захотелось вернуться в тот момент, где мы все вместе, и она кормит котят, обернулся, вдруг заметил как она тоже обернулась ко мне... тут не удержался и молча перекрестил её. Что может быть более искренним, чем этот наш тот древний тайный знак? Мы как раз говорили с ней, что когда я безнадёжно спасал Алису — и она так же спасала свою кошку, от того же, и столь же безуспешно. Думаю, я не был патетичен в этом нашем общем с ней, это лишь для тех, кто сам знает, о чём это. Она знает.

Отошёл уж, и вдруг придумал: повсюду на асфальте и траве валяются блестящие каштаны. Набрал их много-много, принёс, и кидал котёнку. Второй тоже наблюдал, но насколько этот беззаботный и доверчивый (скорее всего кто-то домашнего котёнка выбросил на улицу) — тот очень осторожный, пугливый, не подпускает к себе.

Бросаю ему каштан, он его перехватывает, ловит лапками. И отфутболивает мне обратно, чтоб я ещё кинул. Когда Алиса была совсем маленькой, она так приносила мне в зубках свой мягкий мячик, чтоб я ей ещё его кинул. Она была теннисистка, а этот футболист.

Долго мы с ним так играли, я потом ходил собирал все брошенные каштаны и кидал их заново. И снова, и снова. Благо, каштаны даже в темноте, где мало что различить, очень заметны на земле и в траве. А второй котик наблюдал. Попробовал и ему бросить, но он слишком пуглив, совсем другого темперамента. Ничего, может потом сам научится тоже. Пример мы ему показали. Насколько открыт миру, играет с ним, видит в нём только счастье и возможности этот, и проявляет чудеса интеллекта, творческого мышления — настолько же ожидает от окружающего мира лишь очередных опасностей другой. Да, мы это с детства уж знаем, скорее читали во всяких умных книжках, поскольку вряд ли это могло входить в их примитивную школьную программу по биологии: что именно эта вариативность и позволяет выживать виду. Где-то погибнут все слишком оптимисты и экстраверты, попав в неожиданно враждебное локальное окружение, а где-то они как раз выживут, встретив друзей что оценят их весёлый нрав.

Так что если встретите тоже котят и каштаны — вы знаете что с ними делать.

В итоге мы эти каштаны уже не метров на пять катали, как шары в боулинге, где он их на середине перехватывал, бил лапками, придавая дальнейший импульс, и кидался за ними догонять, хвостик, весело поднятый как знамя, более светлый сзади и оттого ещё различимый, так и мелькал в наступившей уж темноте — а вовсе рядышком сидели, чуть ни из рук в руки друг-другу передавали. Даже почти погладить его удалось, коснуться шубки. Это я зная, как бьётся у них сердечко во время таких игр, уж стал щадить его.

Заметьте, это он сам меня научил, показав как он ловко играет с камнем. Я как раз подумал, что ну нет, мягкую игрушку ему подарить вряд ли хорошая идея — на улице под дождём она быстро придёт в негодность. А вот любезно предоставленные природой каштаны — как раз отличная замена: они лёгкие, блестящие и далеко укатываются.

Своим тоже набрал немного, с ними попробую. Правда, они давно взрослые, у них котёнковая игривость уж не та что была изначально.

Но главное этим двоим оставил много-много новых игрушек. А все укатятся — они теперь знают основное: принцип, как с ними можно играть, сходят найдут себе ещё. Как помню, лет так пятнадцать назад говорили с соседом, что сам в XX веке, может быть даже ещё при советской власти, вот этого уж не скажу теперь точно, специально сажал все эти каштаны вокруг. Мы с ним вдвоём тогда вышли, изо всех тысяч жителей многоэтажных домов вокруг, чтоб остановить вырубку леса у нас под окнами. Вот, и теперь его каштаны снова особо пригодились, спасибо ему. И этой женщине, что вот уж много лет кормит кошек, и только благодаря ей они там живут.

Вся красота мира, такая редкая в нём, держится всего-то на очень немногих атлантах, один на тысячу или даже более, трудно сосчитать. Внешне незаметных для всех прочих, что сами уж иного, обычного склада прагматичного, и которых интересует вовсе не красота его, и они даже не поймут если вы им про неё расскажете, а только их собственное благополучие.

Много лет уж захожу в их двор по дороге, в надежде снова кого-то из пушистых встретить. Вот, опять это недолгое хрупкое чудо.

Говорил сегодня с одной девушкой. Прекрасней которой нет. И не было.
Я б вам показал её фотографии, но это святое.
Пока поверьте на слово, я художник, немного знаю толк в настоящей красоте.

Вдруг она спрашивает меня:

— А как ты относишься к Гумилёву?

Тут же уточняю:

— К отцу или сыну? Они столь разные.

И тут выяснилось, что... Удивляюсь:

— Да ты чего, вовсе ничего не знала о Льве Николаевиче? Который одновременно не Толстой ни разу.

— О ком?

— О Гумилёве-сыне. Этих как раз двух опоссумов: Ахматовой и его однофамильца. В честь которого он и был прозван так потом.

— Ничего вовсе, ну да, был там у них с Анной какой-то там сын... Мне вот Гумилёв, который стало быть старший, не нравится. Как поэт.

— Сразу понимаю, отчего. Это очень мужской поэт. Для нас, мужчин. А ты — напротив, акмэ женственности. А я вон тогда напротив, помнишь, тот ранний репринт Ахматовой тебе привёз, ещё дореволюционный, и, подстать твоему мнению о её муже, его читал в метро по дороге, и всё думал: «Какая ж тупая девица была: всё розы-мимозы... ну, вы поняли». Заметила закономерность здесь?

— Я тот твой репринт тогда отвергла. У меня самой Ахматовой хватает. Но вернёмся к Гумилёву.

— Понимаю, ты девушка вся такая всегда. Но погоди, ты разве не читала прозу отца хотя бы, Николая Гумилёва героического непомерно? Его «Африканский дневник», «Записки кавалериста» там какие-нибудь?..

—Нетъ! А что, это поможет мне как-то вон в походах в магазин?


Женщины судят нас по-женски. Вот им Гумилёв, который Гумилёв-отец, Старший Плиний, возвращаясь к тому нашему снова недавнему Бродскому — нелюб, потому что... да без причин, просто дурак. А когда я возражаю им, что погоди-ка, да то был один из высших героев и поэтов, типа того же нашего недавнего Че Гевары — в ответ: чего?!!..

Милые дамы, любой интеллектуальный спор с вами о возвышенном, о культуре — всегда радостен. Он внушает даже не богобоязнь всякий раз и прочий трепет... но нет! хуже!.. благоговение пред вами.


Вспоминали ещё Северянина. Она его перепутала с Мандельштамом. Спасибо что не с Хармсом.

— Ах, они все акмеисты на одно лицо, и пишут одинаково!

— Ни хрена себе! Простите, мне бы вашу рассудительность.

Я тоже не сразу вспомнил, как звали Северянина. Так мы и называли его: «Который про ананасы. И над которым тогда ещё киевско-московский кондуктор Паустовский, которого мы все читали, изрядно ржал». Только минуты через две, как оно и бывает обычно, вдруг вспомнил его же: «Я гений...» — ну и следом и фамилию. Отчего, собственно, древние греки и индусы и придумали рифмовать свои эпосы — в стихах всё куда лучше запоминается.

Славная принцесса, ты только не подумай, что это я над тобой иронизирую. Ты, знаю, умнее, образованней, начитанней почти всех вокруг. Только мы с тобой тогда приняли за высший принцип тот старый принцип Шерлока Холмса, о котором я подчас напоминаю окружающим, что, похоже, о нём и вовсе не ведают.

Мы знаем и помним лишь то, что нам самим интересно.

Нашёл те старые записки, как учил котят мурлыкать.
Вдруг на моё громкое мурлыканье Рысь пришла.
Она одна всё поняла, что Алиса умерла.
Это теперь наше общее с ней горе.
А огромные пушистые счастливые котята так и не поняли.
И это наша с Рысью и Алисой победа.
Алиса, ты всегда во всём была безупречна. И теперь. Так люблю тебя. Ты знаешь.

Никому не известная скромная американская труженица тыла Норма Тестова (по мужу, да, уже тогда она была замужем, так что тем более непонятен весь последующий ажиотаж) перевыполняет свою трудовую норму в солнечной, тоже нашей бывшей республике Калифорния народной демократической, стонущей под ожесточёнными японскими бомбардировками.

А скольких таких же как она никто тогда так и не сфотографировал. Тем более на цветную плёнку.

Norma Jean Dougherty, who the world would come to know as Marilyn Monroe, working at a munitions factory in Van Nuys, California during WW2, 1945

Судя по тому, что мастер даже не смотрит на оборудование, что она конструирует — работник она была отменный. Даже нет, работница. В честь неё потом назвали тот гламурный советский журнал, глянцевый местами.

Отметьте, как были просты и некрасивы (как говорили у нас в СССР: «тяжела и неказиста жизнь простого программиста») усталые, утомлённые бытом лица серых обывательниц даже передового на тот момент Нового Света, только недавно отвоёванного у американцев индейцев, без появившихся лишь потом бигудей, помад для губей и прочей их туши для ресниц.

Не очень разбираюсь в американской технике 40-х, но очень похоже на те наши советские авиамодели. Только размером с современные ударные дроны. Кто-то может идентифицировать точно и рассказать, неужто США уже тогда применяли дроны против Оси? Или это и вовсе нечто созданное уж их новыми AI? Нет времени верифицировать источники.

Вчера, ну вы знаете, кто был там, случился последний день лета. +27

Вокруг гуляют сплошь красивейшие девушки, отчего-то парами, где одна ничего такая, зато другая вовсе принцесса. И так и подмывает, как тогда в двадцать лет, сказать им что-то такое, чтоб сразу всё заверте...

В итоге, уж после котёнка трагического, возвращаясь мимо университета прокладывая там нелёгкий маршрут среди беснующихся отчего-то студенток и студентов, увидев девчонку, что погналась бить сумкой своего коллегу по голове, внезапно само вырвалось (как у нас буддистов принято, из сострадания, дабы умалить бесчинства ваши на земле): «Не бейте его! Он вам ещё пригодится!»


Как же красив мир. Даже уж когда совсем стемнело. Даже в своём обычном хаосе.


Ища тот старый наш советский стадион (разрушили его уж давно, как оказалось, племена предприимчивых варваров), встретил девушку-филолога, что сама первая вдруг отчего-то ко мне пристала. И когда я спросил её о её любимой литературе, она мне сказала:

— О! Только постмодерн! Ничего кроме!

— Позвольте, — ответствовал я, — но ведь постмодерн не случился. Вы, видимо, имеете в виду постмодернизм? Ну, как такое давно забытое послевоенное (да уже и довоенное) явление в литературе, философии, далее везде.

Ладно, лениво что-то. Погода внезапно испортилась, на смену нашему вчерашнему счастливому яркому лету пришла унылая серая осень. Про котят и всё прочее расскажу потом, если будет на то воля богов, добрых и злых.

А Опоссум настолько умный, что когда...

Это надо рассказывать с начала. Открываю ему кран в ванной, и он пьёт. Это он тогда придумал. Впрочем, наш первый Енот был такой же. Вообще они все предпочитают проточную воду. В лесу родник бьющий из скалы заведомо чище чем ручей, тем более лужа.

И брата научил этому уж.

А мать приходит за ними следом и наблюдает молча, скромно, заботливо, бережно. Как же она их любит! Чтоб понять что есть любовь, сначала надо понять что есть мать. Первое — лишь производное от второго. Так получилось. Даже не у нас с ними млекопитающих, а вон у рептилий и птиц тоже, уже прежде нас. Отсюда «Бог есть любовь». Это не Христос тогда придумал. И не Будда до того. Это содержится в жизни как в целом. Дало ей возможность длить себя. Бог есть жизнь. Ну, далее мы вспоминаем про сознание — а это уже та давняя любимая тема Будды.

И утолив первую жажду, делая паузу, он глядит потом куда-то вперёд. А я жду, пока он напьётся, чтоб закрыть кран.

И только сейчас понял, решив посмотреть на него в зеркало, и вдруг встретив там его взгляд — что он давно уж так смотрел на меня в зеркало.

Опоссум настолько умный, что много умнее меня. Я только теперь это понял, а он уж давно использует зеркало в ванной чтоб поглядывать в него на меня не оборачиваясь во время этих своих ритуалов гидратации. Это у них вместо чайной церемонии, чай они не любят, предпочитают чистую воду, они пуристы.

Вынес Рысь на прогулку. Собирался Енота поймать пушистохвостого, но Енот у нас тоже умный, как и его брат Умный (а тот со временем стал тоже красивый, как и его брат Красивый — любовь постепенно заставляет всех расцветать, нарабатывается то, о чём, вероятно, писал ещё Лоренц — но в большем смысле; странно, тоже такой особенный кот стал с огромными умными глазами), и вовремя отметил во мне это намеренье, и тут же ка-ак бросится прочь... ну, в общем, ловко и стремительно уклонился. А тут золотистая пятнистая Рыська как раз вальяжно проходит, зная что ею все как всегда только любуются, и никто её не ловит никогда, ну кроме того же Енота, для которого она любимая мышка, охотничья такая... долго рассказывать про их отношения. Вот Алису Енот обожал как главную свою маму, источник великой вселенской нежности к нему и брату. В этот раз уж настала моя очередь быть стремительным и непреклонным. Я чему-то всё же давно учусь у Енота, у них всех.

Билась и протестовала всю прогулку. Цеплялась за всё острейшими коготками, пытаясь яростно порвать свою модную переноску своими тонкими изящными лапками, запутывалась, выражала несогласие предельно, всем чем могла. У тигриных воля максимальна, мы верно когда-то уж обсуждали это и тут, да не раз.

Мяукала как конь. Дома вовсе годами молчит. Как в том анекдоте про юного лорда и овсянку: «До сих пор всё было в порядке, всё устраивало». Воспитал себе юную леди. Подобранную цыганами в лесу, я тогда рассказывал.

Вдруг вспомнилась та давняя пьеса «Пигмалион» Бернарда Шоу. Ну да, где профессор вивисекции у Булгакова не преуспел с революционными собаками — там другой профессор ранее весьма неплохо справился со своей прекрасной леди. И не было ли у Булгакова прямой пародии на как раз Шоу? Кстати, там же в экранизации как раз очаровательная Одри Хёпберн снималась? На днях снова шёл х/ф «Как украсть миллион» 1966 года с ней — вдруг удивился, насколько у неё все повадки нашей милой крошечной Рыси... ну или скорее наоборот.

Затихала только когда кто-то встречался и она видела, как ею любуются и слышала как её хвалят. Потом опять принималась биться и протестовать.

Через полчаса этого издевательства надо мной я уж обречённо представил её очередным обожателям:

— Это принцесса... Как видите, принцесса крайне недовольна, что её развлекают моционом увлекательным. Им принцессам не угодишь.

Ежели девица чего не хочет — вы это сразу поймёте. Оттого их и не берут в войска. Они там быстро парализуют всё вдоль и поперёк, и останется только врагу прийти и захватить их в плен. Как, кстати, древние и делали, если кто помнит. Те же войны меж греческими полисами, тех же сабинян. Точнее: сабинянок: сабинян тех после и не осталось, сплошь одни сабинянки преуспевающие, и их уж потомство...

Почти убедила. Ещё несколько раз попробую вынести эту лесную бестию на прогулки (да, я упрямый дебил... скажем дипломатичней, найдём в этой непростой ситуации компромисс: я упрямый дебил; или, как сказал тогда Микки-Маус: «Пока человек жив, он не должен терять надежды»), и потом отмечу, что всё, исчерпал все возможные попытки, теперь гулять буду только с теми пушистыми, которым гулять нравится.

Её сыновья стоически переносят прогулки. НуПАЮ, (ну да, кто б вы думали это снова прошёл по клавиатуре пушистыми лапками... и уже сразу обратно идёт, это её обычный метод заигрывания: шастать взад и вперёд через стол, раз по десять, двадцать подряд... такая девушка, хоть и дикая лесная, но вполне умеет манипулировать нами сэрами) это я их тогда крошечными котятками раздавал нещадно, они привыкли. Алиса вообще радовалась, понимая уж то моё понимание, что этот мир ценен хотя б уж тем, что вскоре больше его мы не увидим никогда. А эта принцесса всю прогулку протестовала и громко мяукала.

Сейчас смотрит на сына Енота, и он на неё несколько ошарашенно. Они явно, не имея вербального контура, обмениваются некими нашими главными смыслами напрямую. Нет, это даже не та наша позднесоветская телепатия модная — это именно куда более ценное умение всё понимать вне любых примитивных сигнальных систем. Не уверен, что правильно понял её состояние, но попробую догадаться:

«И этого чудесного пушистого котёнка моего меня сегодня чуть ни лишили вдруг?! Какое счастье, что у меня снова есть это прежнее счастье: видеть его».

Всё это время, что печатал, сидела рядом, наше пушистое солнышко, пристально смотрела на него. А он смотрел на нас.

Только сегодня говорили про тот старый афоризм: «Кошки больше привыкают не к хозяевам, а к дому». Нет, дом им очень важен, они территориальные хищники. Но видели б вы, как Алиса недавно со мной отчаянно прощалась. Ко мне приходила, чтоб только со мной рядом умереть, обнявшись. Тесно прижавшись, просыпаясь вместе со мной и мурлыкая мне вдруг впервые так громко, так отчаянно свои самые нежные песенки. Я многое видел, но впервые видел такую огромную любовь.

А вдруг всё то, что ищем далеко за горизонтом
На смертельной истребительной дороге всё на север —
Вселенская большая любовь

Вот так же и Рысь: «Эй, вы куда меня понесли?! Как же там мои котята? Мне плохо тут без них, я так страдаю!»

Когда тогда забрал их уж отдельно от неё, а её не взял (она тогда пыталась по-настоящему, без шуток, на шутки не было у неё времени, убить Алису, что дружелюбно зашла на свою кухню проведать, как там они устроились, эти новые смешные весёлые... инстинктивно, рефлекторно, с тех пор у Рыси новое и вовсе не шутливое, скорее трагическое прозвище: Сара Коннор — потому не взял: не надо Алисе в её родном доме таких вот, от которых она потом пряталась на антресолях неделю, а потом ещё и от её котят) — особо носил их потом маме показывать: «Милая любезная Рысь прекрасная, вот, гляди, твои котята! Они живы! У них всё в порядке. У них даже, нашими стараньями, перестали так выпирать от голода позвонки». Ещё одна наша грустная семейная шутка: «коты-осетры».

Рысь тогда посмотрела на них так, я вдруг тоже неким отдельным чувством понял её:

«Ну ладно, уж достаточно. Я видела. Хорошо. Теперь уноси».

Вероятно, она пыталась этой сдержанностью тогда дать мне понять, что она уж готова сама умереть, но всё же очень славно, что котята будут жить — да я не понял тогда этой её особой сдержанности. Зато после был у меня один краткий миг, невероятный шанс спасти и её... и я успел. Как же я благодарен судьбе с тех пор и за её котят, и за неё чудесную, самую лучшую.

________

Тоже из наших сегодняшних разговоров с Рысью и о ней. И об Алисе.

— Надеюсь, у нас же один будет рай с кошками. Они так счастливы, никому не делают зла.

— Я б даже сказал, что если вдруг у нас будет разный рай с кошками, рай где кошек не будет — для меня это будет вовсе не рай.

И тут же, через миг подумал: ну да, стало быть здесь, где мы вместе с ними — это и есть мой настоящий рай. Пусть он, да, и весьма жесток временами и местами. Мне не раз снились уж с детства пророческие сны на этот счёт: что да, ты в раю, парень, просто он очень сложен, он такой. А отчего так надо — ты пока слишком глуп, тебе пока три годика... пять... шесть... десять... ну ты понял: потом когда-нибудь поймёшь. Как же был очарован потом лет в 15 вдруг открыв для себя буддизм, и после. Надо же! Ведь кто-то ещё, похоже, всё то же самое понимает!! Узнав потом про историю буддийских княжеств, начиная с самурайской Японии жесточайшей, потом той нашей Кампучии... потом увязнув в весёлом и светлом словоблудии БГ и тоже раннего, ещё созвучного, ещё не ставшего на путь кинизма и низменной социальной сатиры им. Петрония религиоведа Пелевина, и затем махровом синтоизме, посконном и домотканном, Мураками и Миядзаки; а кто из них хоть что-то понимал? Помимо вон тех, чьи имена я тут называл некогда. Ну, того же Басё.

Опоссум так волнуется, когда я принимаюсь чихать.

Сразу начинает мне что-то говорить на своём, успокаивать: «Ну что ты, не чихай. Я так за тебя беспокоюсь в такие моменты».

Интересно, это ведь встроенный в них ушастых рефлекс. А стало быть... это они так издревле, миллионы лет назад уж успокаивали своих, из стаи: «Эй! Не вздумай! Вспугнёшь добычу!»

Я правильно понял?

Или Опоссум просто заботится о моём здоровье и в очередной раз проявляет высоты своей тонкой натуры, своей невероятной эмпатии?

Подхожу вечером к продуктовому, вместе со мной туда заходят два парнишки, совсем молодые, старшеклассники. И один из них такой бритый налысо, но немного отросший, и сразу смотрю в глаза, а глаза такие наивные детские... и громко вещает своему однокласснику про то, как он прочёл присягу и его забрали на три месяца (студент, ясно), и там им в чай добавляли ужасный бром. Но он не действовал.

— ...Чтоб не отвлекаться от военной подготовки. И в малых дозах бром даже полезен! Дай мне ещё полюбоваться на ассортимент, выбрать что-то из продуктов. Я так по ним там соскучился за три месяца.